- Ну, то, что во времена учебы в Могилянке (Катя училась в КМА на кафедре философии с 1994-го по 1998 год. – «ТК») я ходила одно время в «косухе», носила на себе какое-то «железо», на самом деле не означало, что я панкую. Это было просто желание выделиться. Вообще, я мирный человек, во мне не было агрессии, стремления к анархии, мне скорей были ближе идеи хиппи… Я помню такой случай из своего детства. Однажды я высказала какое-то свое мнение, и мой отец на меня прикрикнул: «Кто ты такая, тебя кто-то спрашивал?» Я горько рыдала и кричала ему в ответ: «Я – личность, я – личность!» Сейчас у меня уже два сына, десяти и трех с половиной лет, и для меня в плане их воспитания очень важно то, что я слушаю и слышу своих детей.

 

- Мы с мужем (муж Кати – Юан МакДональд, гражданин Великобритании. Является совладельцем «Барабана» и компании Upbeat Catering, а также редактором англоязычной службы новостей в Интерфаксе. – «ТК») всегда хотели бар, это была наша общая заветная мечта. Просто так совпало на тот момент, что когда наш «Барабан» должен был открыться, у меня не было достойных предложений, за которые мне хотелось бы взяться. Что касается моего непродолжительного опыта работы на ICTV, то я давно его вычеркнула из своей творческой биографии, потому что это был самый грустный период. Перед тем, как приземлиться на этом канале, я около четырех месяцев была корреспондентом газеты Financial Times. После этого мне позвонил Николай Княжицкий, руководивший информационным вещанием на канале ICTV, и предложил сотрудничество как журналисту, я согласилась и потом в течение трех недель, кажется, пока я там работала, приходила домой и рыдала. Это было как раз то время, когда Мороз вылез со своими пленками, и я впервые поняла, что такое цензура, когда главный редактор «Фактов» Дмитрий Киселев  ходил там и рассказывал, как мы, журналисты, должны работать. В ответ на его рекомендации у меня было ощущение, что это неправильно, что нужно не так говорить, писать и так далее. Я видела, что другие сотрудники так не реагировали, они как будто не видели и не понимали, что происходит. Понимаешь, просто у меня на тот момент был совершенно другой бэкграунд, поскольку я работала для журнала Eastern Economist, агентства Deutsche-Presse, для Kyiv Post, сотрудничала с «Радио Свобода». Вдобавок на ICTV была странная атмосфера: какие-то подсиживания, люди не оказывали поддержки друг другу, могли сказать какую-то гадость в лицо или за спиной. Понятно, конечно, что не все, но тем не менее. Короче, меня добила недружелюбная атмосфера в коллективе плюс сомнительные требования со стороны руководства в отсутствие прозрачной редакционной политики.

 

- Легенда состоит только в том, что мы очень долго хотели его открыть, упорно и долго выискивали подходящее место и, наконец, открыли его тогда, когда уже никто даже из наших друзей на это не надеялся – в феврале 2001 года. Учитывая мой бэкграунд и бэкграунд мужа, неудивительно, что здесь собирались журналисты. У «Барабана» есть своя легендарная история. Когда были акции протеста по поводу исчезновения Георгия Гонгандзе и позже, во время журналистской и оранжевой революций, народ здесь активно тусовался. Сейчас публика немного меняется, ведь украинцы достаточно тщеславны, и когда они начинают больше зарабатывать или у них появляется другой статус, скажем, они становятся народными депутатами, им хочется ходить в дорогие заведения, ездить на красивых машинах, и понятно, что в «Барабан» они уже не ходят. Здесь недалеко горадминистрация, так что часто заходят чиновники. По-прежнему, кто-то из знакомых может принести и подарить нам какой-нибудь экзотический барабан. У нас нет специального арт-директора, но это не мешает время от времени организовывать разные события. Инициатива рождается неожиданно и естественным образом, поскольку на базе «Барабана» существует масса коммьюнитиз. Например, сегодня вечером у нас будет день рождения одной моей подруги и стриптиз в ее честь. По-моему, у этого заведения есть какая-то своя личность. И в этом нет ничего уникального. Мне кажется, что любой правильно построенный бизнес развивается подобным образом, у него возникают свои жизненные циклы, определенная резистентность к изменениям, даже свои старческие привычки и другие проявления, которые свойственны людям, а не предметам. В «Барабане» это есть и заметно проявляется, по крайней мере, для меня.

 

- У меня всего двое близких друзей, и оба являются экс-журналистами. Это Глеб Вышлинский (с февраля 2003 года руководит отделом исследования рынков услуг компании GfK Ukraine. – «ТК»)и Генык Глибовицкий (руководящий партнер компании Pro.mova. – «ТК»). Кстати, Генык с большим энтузиазмом воспринял как мой уход из журналистики, так и мое возвращение в нее с августа этого года. Когда я уходила, Генык посчитал, что я подаю хороший пример коллегам, демонстрируя, что журналисты могут себя реализовать в других сферах. Он так и сделал, и говорит, что именно я его вдохновила на то, чтобы все бросить и стать большим и важным коммерсантом.

 

- Знаешь, меня уже не раз спрашивают, скучала ли я по журналистике в течение этих восьми лет. Не скучала, как ни парадоксально. Скучать – это вообще не в моем характере, мне всегда есть чем заняться, поэтому я не хожу, а бегаю, а иногда летаю. Я и не предполагала, что мне захочется вернуться в журналистику, пока в Украину опять не приехал Брайан Боннер, нынешний главный редактор Kyiv Post. Вообще-то, он уже не первый раз занимает этот пост. Когда-то он уже был главным редактором, правда, всего три месяца, потом у него случился конфликт с издателями, и на почве кризиса 1998 года он ушел, но страшно жалел все эти годы. И, наконец, сейчас он вернулся, и я считаю, что это хорошо. Так вот, мне позвонил Брайан и предложил написать колонку, убедил, что надо попробовать. Я написала о стариках в нашей стране, потому что я часто задумываюсь о том, в каком трудном положении оказались люди, пережившие голод, войну, смерть родных, потом громадные стройки века. Они должны были выдержать колоссальные испытания, все на себе тянуть, благоустраивать, поправлять рождаемость, а потом это все в результате разрушилось, и они вынуждены снова адаптироваться к другим условиям, будучи уже далеко немолодыми и не очень здоровыми людьми. Мне кажется, что те, кто в нашей стране принимает какие-то важные решения, мало задумываются об этих стариках в таком ключе. Попадая во власть, обычные люди оказываются в особом микрокосмосе, где своя финансовая реальность, свой круг общения, свои ценности, свое медицинское обеспечение. Они просто отрываются от реальности и уже не хотят думать о том, что есть еще миллионы людей, которые живут совершенно по-другому.

 

- Честно говоря, я не люблю и стараюсь избегать обобщений. Я хочу верить и верю, что и в нашей стране есть люди, которые чувствуют всю эту несправедливость и стараются что-то сделать, потому что если в это не верить, жизнь не то чтобы теряет смысл, но приобретает оттенок фатальности и безысходности. Я не считаю, что это правильно, и не люблю этого ощущения.

С другой стороны, есть масса циничных высказываний и верований, что люди, которые идут в политику, представляют собой такой тип личности, который изначально является более эгоистичным и тщеславным, чем это наблюдается у большинства.

 

- Ответ очевиден, безусловно. В Украине менее развиты контрольные институты и культура коммуникации в целом. С другой стороны, я не из тех, кто позволяет кому бы то ни было себя унижать и обижать. Я всегда могу сказать кому угодно: «Перестаньте говорить со мной в таком тоне», если тон и в самом деле оскорбительный.

 

- Да, наверное. Знаешь, я могу утверждать одно: я привыкла к тому, что слово «этика» имеет значение в работе журналиста. Например, последняя дискуссия на тему этики в Kyiv Post была вызвана тем, какими методами одна из наших журналистов проводила свое расследование, готовя материал о самых дорогих домах, продающихся под Киевом. Она никак не могла получить разрешение на то, чтобы посетить эти дома и увидеть их своими глазами. Тогда она решила позвонить своему другу-французу, который торгует нефтью, организовать для него, как для якобы потенциального покупателя, визит, и под видом его переводчика собрать необходимую ей информацию. У нас в редакции были бурные дебаты, насколько это было правильно. Она, в самом деле, переводила для него, но при этом не сказала, что она журналистка и об этом будет писать.

 

Здесь есть тонкая грань, потому что ты не говоришь неправду, но и правду не говоришь. И это далеко не самый трудный случай, с точки зрения журналистской этики.

 

- Знаешь, на многие вопросы я не могу ответить, мне просто не хватает опыта, но сейчас, скажем, я слушаю, что говорит главный редактор Kyiv Post Брайан, у которого журналистская карьера началась в 1977 году, когда я только родилась.

 

Вообще, лично я и то, что я делала, для медиа никогда не становились предметом каких-то столкновений. Кроме того, если продолжать разговор о Kyiv Post, то надо понимать, что это издание работает, основываясь на определенных принципах, на определенной идеологии. Мы априори считаем, что либерализм – это хорошо, демократия – это хорошо, отношения с Европой – это прекрасно, вступление в НАТО для Украины необходимо и так далее.

 

- Я считаю, нравится нам перспектива досрочных выборов или нет, но это проявление демократии, проявление того, что, так или иначе, работают институты власти. Президент посчитал, что парламент неэффективен, у него есть полномочия распустить Раду, и он ее распустил. Остальное – детали. В частности, то, что это уже третьи выборы за последние три года. Приходится действительно констатировать, что пока наша демократия и институты власти недоразвиты, слишком многое будет строиться в нашей стране и будет завязано на отдельных личностях, на их воле и взаимоотношениях между ними.

 

По-моему, важно здесь также понимать, что журналисты при этом продолжают владеть своей колоссальной властью, у медиа есть своя беспрецедентная возможность продолжать влиять на общественное сознание. Влияние и власть журналиста не сравнимы со степенью влияния на общество, доступной рядовому гражданину. Мне кажется, украинские журналисты не всегда это понимают, не подходят к этому ответственно и не пользуются этим. Особенно заметно это стало сейчас. Вообще-то я очень редко смотрю телевизор, но вот недавно включила. Для меня было очень удивительно обнаружить, насколько пожелтели телевизионные новости, просто сплошной таблоид самого низкого пошиба. За эти восемь лет, на которые я выпала из журналистики, произошло количественное, экстенсивное развитие медиа, появился плюрализм, но, к сожалению, не произошло интенсивного развития вглубь, не появилось больше профессиональных журналистов, не появились более высокие стандарты.

 

- Понятно, что это лукавство. Знаешь, если бы это было правдой, то оранжевая революция была бы невозможна в принципе, это бы говорило о том, что людям все равно, в каком обществе они живут, но это же не так. Опасность таблоидизации информационного пространства в том, что вместо того, чтобы анализировать происходящее, люди привыкают говорить и слушать о вещах, которые в действительности имеют второстепенное значение или являются симптомами болезни. В новостях могут и должны появляться разные сюжеты, но при этом необходим анализ системных причин случившегося. «Таблоидизированные» новости просто со смаком покажут, что, условно говоря, на дороге сбили лошадь, а качественные новости постараются проанализировать весь спектр причин, которые привели к этой трагедии, скажут о том, что нужно менять, чтобы подобного не происходило в дальнейшем, и спрогнозируют, как скоро те или иные реалии начнут меняться. Конечно, не стоит обольщаться, рейтинг всегда важен, но это не значит, что ты должен его добиваться примитивной желтизной. Журнал Economist – издание, которое имеет огромные железные яйца, имеет свое мнение обо всем и пишет так, что надо иметь IQ не менее 160 пунктов, чтобы его прочесть, и при этом имеет самые большие продажи из всех подобных изданий в мире. Это говорит о чем-то?

 

- Фундаментальная убежденность в необходимости демократического развития Украины – это то, что было незыблемым для газеты и тогда, и сейчас.

 

Что касается Джеда Сандена, то у него есть желание управлять компанией на достаточно высоком уровне вовлечения в издание, но у него, как мне кажется, не всегда есть системное видение, чтобы выстроить работу независимо от себя. И к тому же, может быть, вот это системное видение, если бы оно было, то оно бы как раз и противоречило желанию в «ручном» режиме управлять и вмешиваться. Он, мне кажется, противоречивая личность, и все не так просто. Как человек, у которого есть свой бизнес, я могу понять, что такое бизнес-логика и почему иногда важно, чтобы к тебе как к руководителю прислушались. Джед хочет участвовать, у него есть свое видение издания вплоть до того, как должен выглядеть дизайн той или иной рубрики. Я сейчас говорю о других изданиях Джеда, в Kyiv Post этого нет. Мы в совершенно независимом плавании уже очень давно, и Джед даже не вникает в наши процессы так, как во внутреннюю жизнь других своих изданий. Редактора других изданий KPublications мне рассказывали, что он мог к ним прийти и долго спорить о каких-то деталях определенной рубрики. Он хочет участвовать, ему это интересно, но, с другой стороны, есть некое противоречие между редакторским коллективом журнала и его ролью издателя. То есть издатель может и в этом участвовать, но все-таки его роль в другом, его роль – в более системном видении и более системном выстраивании работы. Мне кажется, что здесь как раз у него есть некий недостаток знаний, недостаток видения, хотя успешность изданий Джеда показывает обратное.

 

- Лично для меня это проявление некомпетентности, искусственное раздувание проблемы, которой нет. На опыте своей семьи я точно знаю, что можно знать несколько языков, и это хорошо. Чтобы решить этот вопрос на государственном уровне, не нужны эмоциональные битвы и оскорбления и дискриминация одной частью страны другой по языковому признаку. Нужны здравый и системный подход к проблеме и настойчивая реализация поставленных задач.

 

 

 

Фото Яны Новоселовой