Любой человек, у которого есть гуманитарное образование и чувство стиля, может заниматься журналистикой. Получать диплом журналиста для этого не обязательно, полагает Митя Раевский, причем не голословно, а основываясь на личном опыте. Юрист по образованию, никогда не работавший по специальности, Митя успел попробовать себя в туризме и пиаре, приобрел специфический навык общения с дальнобойщиками, а затем занялся журналистикой. Писал для Bird in Flight и «Телекритики», два года был редактором исторического научно-популярного онлайн-журнала WAS. С октября 2020 года, уже после перезапуска издания, Митя работает редактором отдела «Общество» в «Бабеле».

«Детектор медиа» поговорил с Митей Раевским о его профессиональном опыте, Леониде Парфенове, работе в издании со своим стилем и с четко выписанной редакционной политикой и о том, не чувствует ли он необходимости чаще бывать вне офиса.

— Митя, в 2011 году вы закончили Киевский университет права Национальной академии наук Украины, изучали историю права, но по специальности не работали ни дня. Как вас занесло в правоведение?

— Меня занесло туда случайно. В 16 лет, когда заканчиваешь школу, обычно еще не понимаешь, чем хочешь заниматься. Плюс тогда была середина нулевых, все шли на юридический или экономический факультет: считалось, что это образование поможет зарабатывать деньги. Я проучился пять лет, причем учился хорошо. Но на третьем курсе уже понял, что, скорее всего, не буду этим заниматься. На пятом курсе месяца четыре проработал подмастерьем в юридической компании; мне было страшно скучно, так что, заканчивая университет, я точно знал, что юристом работать не буду. Можно было пойти в науку, заниматься историей и теорией права, но это путь унижений и столов с водкой и закуской для докторов наук и профессоров, и я этот путь отверг.

Но о выборе специальности я не жалею, потому что я получил, как мне кажется, достаточно крепкое гуманитарное образование в целом. Мне не раз это помогало уже в журналистской работе, когда нужно было разобраться в каком-то юридическом документе. Как правило, когда журналисты сталкиваются с текстом нормативно-правового акта, у них случается ступор. У меня, естественно, такого ступора не бывает.

— На ваш взгляд, важно ли в наше время для журналиста профильное образование?

— Оно и раньше, наверное, было не очень важно, а сейчас не важно вообще. Даже мой достаточно поздний приход в журналистику — признак глобального процесса сращивания в одну всех профессий, которые связаны с текстом и с подачей информации в интернете. Мне кажется, любой человек, у которого хватает гуманитарного образования, хватает чувства стиля, врожденного или выработанного, вполне может заниматься журналистикой.

— Расскажите, где вы работали до того, как попасть в медиасферу. Вы искали себя и случайно оказались в журналистике или это был сознательный выбор?

— Достаточно долго я занимался чем попало, приобрел самый разнообразный опыт. Сразу после университета я занимался монтажом складских помещений. Потом работал в туризме, в транспортной компании и приобрел специфический навык общения с дальнобойщиками, то есть с людьми, к которым нужен особый подход.

Мой приход в журналистику был сознательным выбором, но это был моментный выбор. Я не шел к этому специально. Мне было 24-25 лет, я уже зарабатывал текстами, но скорее как копирайтер, как наемный автор: писал для рекламных контор. Какое-то время я делал текстовый контент для медиа, и для меня это ничем не отличалось от любого другого текстового контента.

— Можете вспомнить, где вы приобрели свой первый значимый журналистский опыт? Чему пришлось учиться?

— Наверное, как журналист я осознал себя, когда я начал работать в WAS Media. Я был редактором. Там не было штатных журналистов и авторов, там были редакторы, которые писали контент и работали с фрилансерами. Опыт в WAS был для меня основополагающим. Когда я начал работать в WAS, я понял, что есть системная работа, есть ответственность за то, что ты делаешь. В Украине не сложилось с историческими научно-популярными медиа и особенно не сложилось с фактчекингом. В WAS я впервые задался вопросом, чем я занимаюсь и какова моя ответственность как редактора. И что такое вообще историческая журналистика? Что я должен делать, кроме того, что прочитал текст, доставил запятые и поменял кривые формулировки?

Тогда я вспомнил, что я еще с нулевых очень любил документальные фильмы Леонида Парфенова. Пересмотрел их основательно, почитал разный научпоп и попытался сформулировать для себя задачу исторической журналистики. Я — посредник между научным миром и широким читательским миром. У меня нет права продвигать свою точку зрения, я могу где-то дать оттенок, но не больше. Моя задача — взять научные работы и кратко, просто и по возможности увлекательно пересказать их суть читателю. А так как я посредник, у меня есть определенная ответственность за то, что я пишу и публикую. Курьер должен доставить заказ в целости. Кроме того, именно в WAS я впервые задумался о том, как писать и каким должен быть текст. До того все было как-то само собой. С подачи главреда WAS Вани Сияка я начал оттачивать стиль.

— Вы упомянули Леонида Парфенова. Недавно, когда Леонид в очередной раз был в Киеве, случился скандал, спровоцированный его ответом на вопрос: «Чей Крым?». Патриотически настроенную часть общества возмутил его ответ. Как вы относитесь к гастролям российских медиадеятелей в Украину?

— Медиадеятели разные. Если говорить о Парфенове, это человек с достаточно богатой биографией. Он был журналистом при путинском режиме недолго, потом его выгнали с телевидения, и дальше он уже работал как частное лицо. Отчасти я могу его понять. Если Парфенов выдаст в Украине ту реакцию, которую от него ждут, на него могут завести уголовное дело в России, поставить в условия, когда он не сможет зарабатывать своими документалками. Я думаю, что украинцы дают его программам и фильмам на ютубе очень много просмотров. Если человек не является явным врагом (а насколько я понимаю, у Службы безопасности Украины к нему вопросов нет, в Крым он через Россию не въезжал и так далее), то пусть приезжает, ради бога. В Грузии у Парфенова проблем нет, почему должны быть у нас?

— Вы появились в «Бабеле» в октябре 2020 года, уже после его перезапуска. Как вас испытывали, прежде чем окончательно взять на работу?

— Я не посылал резюме, у меня его в принципе нет. Просто они достаточно долго искали редактора, в какой-то момент мы разговаривали с главным редактором «Бабеля» Женей Спириным, он мне предложил попробовать, я пришел на собеседование. Потом был испытательный срок, который я успешно прошел. Кстати, с Женей мы были очень мало знакомы на тот момент, в основном по сети. Я лично не знал никого в «Бабеле», когда пришел туда.

— Расскажите подробнее, как выглядит ваш обычный рабочий день. Что значит быть редактором отдела «Общество» в «Бабеле»?

— В «Бабеле» так или иначе все редакторы пишущие. Сейчас у меня в отделе есть два человека, тексты которых я редактирую: Антон Семиженко и Яна Собецкая. Антон к нам пришел после ухода Катерины Коваленко. Антон, как по мне, очень хороший журналист, он занимается в основном большими репортажами. Антона нельзя торопить, просто надо дать ему работать и тогда можно быть уверенным в результате. И Яна хороший автор, работает в основном с культурными и международными темами. Мы все обсуждаем всё. «Бабель» — редакция семейного типа, где нет холодной офисной атмосферы. У нас всегда много живого общения, границы между отделами достаточно прозрачные, мы при необходимости друг другу помогаем.

— А какие темы вы, как правило, берете на себя как автор?

— Ну, вот последнее время я взял на себя тему Афганистана. Вышла серия материалов (1, 2, 3), посвященных Афганистану. В какой-то момент я понял, что украинские медиа много пишут на эту тему, но ничего не объясняют читателям. Я уверен, что большинство украинских читателей имеет очень условное представление о том, кто такие талибы. Я взялся написать тексты в формате эксплейнера. Мне вообще кажется, что украинской журналистике сильно не хватает эксплейнеров. У нас почему-то все считают, что читатель уже в курсе, а если не в курсе, то и бог с ним. На самом деле многие вещи надо объяснять. У журналиста, как я и говорил, должна быть функция посредника: он тратит свои силы и время, чтобы разобраться в каком-то вопросе, разжевать его и передать дальше. Часто нужно общаться с аудиторией в формате «вопрос — ответ». Понятно, что можно сказать: кто вы такие, чтобы за читателя формулировать и вопрос, но на самом деле мы, журналисты, и читатели тоже, так что круг вопросов всем понятен. У нас в обществе обсуждение всех вопросов начинается с того, хорошо это или плохо, а начинать надо с того, чтобы разобраться, с чем именно мы имеем дело.

— Кто такой «хороший журналист»? Ваш коллега Глеб Гусев (сооснователь и экс-креативный директор «Бабеля»; интервью с Митей Раевским состоялось до того, как стало известно об увольнении Гусева. — Ред.) отвечает на этот вопрос так: «Это умный человек. Умного можно всему научить. Еще журналист должен быть бесстрашным». А по-вашему, кто такой хороший журналист? Есть что-то такое, чему нельзя научиться?

— Хороший журналист — это человек с хорошим гуманитарным образованием, который при этом готов иногда убирать свою точку зрения подальше. Умных людей много, людей с хорошим гуманитарным образованием меньше, чем хотелось бы, но тоже немало, бесстрашных тоже хватает. А вот тех, кто готов ради объективности отказаться на время от своей точки зрения и посмотреть на какой-то вопрос под разными углами, очень мало.

— Как часто вы себя удерживаете от того, чтобы не высказывать личное мнение?

— После опыта работы в WAS, я надеюсь, у меня это происходит автоматически. История — это та тематика, где аргументированное мнение могут иметь только специалисты: историки, археологи, ученые. У журналиста, конечно, может быть собственное мнение, но ему нужно почаще задаваться вопросом: а достаточный ли у него объем знаний, чтобы иметь это мнение? Ну, и для личных мнений всегда есть личный блог, чем я и пользуюсь.

— Но оказалось, что в «Бабеле» даже личный блог под контролем редакции. У «Бабеля» четко выписанная редакционная политика, регламентирующая, в частности, поведение сотрудников издания в соцсетях. Вам эта позиция издания, где вы работаете, по душе?

— Возможно, кто-то из сотрудников сталкивался с замечаниями по этому поводу, но, видимо, руководство «Бабеля» не видит проблем в том, что и как я пишу в соцсетях.

— Были ли случаи, когда вы действительно ощущали, и не безосновательно, свою ответственность за репутацию «Бабеля»?

— Безусловно. Я, в принципе, в какой-то момент столкнулся с тем, что, оказывается, какие-то люди, которых я не знаю, знают меня. Я понял, что в соцсетях мне нужно вести себя немножко скромнее. Я так и делаю. Опять же, в фейсбуке мы все сидим в своих пузырях, и с каждым годом эти пузыри становятся все плотнее, и сами алгоритмы фейсбука так устроены, чтобы вы минимально сталкивались с неприятными для себя людьми.

— В «Бабеле» следят за конфликтами интересов: если журналист — ортодоксальный верующий, он не может писать об однополых браках. Бывал ли в вашей практике такой конфликт интересов?

— Такого не было. Я очень открытый человек в этом плане. Я — верующий, но у меня нет проблем с тем, чтобы писать об однополых браках. Я не собираюсь судить людей, тем более тех, которых не знаю. Это, кстати, то, о чем я говорил. Если человек не способен на время убрать подальше свою личную точку зрения по какой-то теме, то ему, наверное, стоит задуматься о своем месте работы. Если в обществе есть какое-то явление, мы не можем его игнорировать. Если личное мнение мешает верующему писать об однополых браках, возможно, ему стоит идти работать в христианское медиа. Как правильно говорил уже упомянутый Леонид Парфенов, журналистика — это информационное обслуживание населения на дому. Мы, журналисты, обслуживаем все население. Понятно, нас не прочитает каждый, но писать надо так, чтобы твой текст был интересен кому угодно. А если говорить в мировоззренческом контексте, мне кажется, у журналиста не может быть конфликта с обществом, в котором он живет.

— Что лично вас мотивирует заниматься именно социальной журналистикой?

— То же, что мотивировало меня заниматься исторической журналистикой. Как говорили некоторые мои знакомые, из меня мог получиться неплохой преподаватель. Мне доставляет удовольствие доносить до людей информацию, которая мне кажется интересной и важной. Я получаю удовольствие от самого процесса. Я мог бы, конечно, говорить тут об общественной пользе. Не сомневаюсь, что она есть, но сомневаюсь, что она важна для многих журналистов. Мне кажется, что люди все равно либо делают то, что им самим нравится, либо им не хватает духу заняться чем-то другим, или им мешают какие-то обстоятельства. Я по натуре рассказчик, так что мне нравится то, что я делаю.

— В этом году пять сотрудников «Бабеля» высказались, какие требования редакционного статута им выполнять особенно трудно. Среди этих сотрудников были и вы. Ваш текст был о том, что внутри каждого хорошего журналиста сидит общественный активист, то есть человек, которому не все равно. И между этими двумя субличностями происходит постоянная борьба, активизм против принципов нейтральности и непредубежденности. Как часто вы обнаруживаете в себе такую борьбу?

— Вот недавно у нас вышло интервью с народным депутатом Дмитрием Гуриным о борьбе за здание «Квіти України». В какой-то момент я себя начал немножко одергивать, потому что я, безусловно, симпатизирую людям, которые защищают это здание, и считаю, что застройщик беспределит. Поэтому в какой-то момент мне пришлось, не без помощи коллег, тащить себя назад, чтобы материал получился сбалансированным. Это тот случай, когда тема настолько сильно ранит и задевает лично меня, что приходится прилагать серьезные усилия, чтобы выдать профессиональный материал. У себя в блоге я написал все, что я думаю о застройщиках.

— Поговорим о вашей редакторской работе. Откуда вы берете темы для своих публикаций?

— По сторонам смотрю (смеется).

— Но вы же в основном сидите в офисе. Как часто вам лично приходится работать в поле, бывать на мероприятиях?

— Я, честно говоря, очень давно не работал в поле и на мероприятиях. Мне кажется, у меня гораздо лучше получается кабинетная работа. Я — человек, которому надо дать материал и оставить его в покое на сутки, налить немного кофе, и я все сделаю.

Темы берутся отовсюду. Правда, в Украине с этим сложно: у нас политика съедает социальную тематику. Любая новость о Порошенко, Зеленском и далее по списку перекрывает все события из общественной сферы.

— Вы смотрите социальные телешоу в поисках историй?

— Я не смотрю телевизор совсем, кроме кино и сериалов на стримингах. И потом, мы ведь все понимаем, что эти шоу на самом деле не социальные. Это срежиссированные шоу, чаще всего имеющие к реальному положению вещей далекое отношение.

— Криминальную хронику листаете?

— Да, бывает. Но опять же… у нас очень сложно написать хорошо об уголовном деле, потому что нет диалога между правоохранителями и обществом, в частности журналистами.

— Как вы понимаете, что вот эта тема ваша?

— Интуитивно. Ну, правда. У «Бабеля» есть определенный стиль. Какие-то темы появляются чаще, какие-то — реже. «Бабель» всегда старается не хайповать, то есть само по себе происшествие не является темой для большого текста, пока в этом происшествии не обнаружено что-то оригинальное, что-то, что выделяет его из десятков подобных происшествий или позволяет увидеть глобальную проблему. Я не верю, что у большинства журналистов есть какая-то серьезная аналитика тем и аудитории, не знаю редакций, которые держали бы большие отделы data-аналитики. Как правило, тему быстро хватают наощупь и делают, пока не сделали остальные.

— Вы тоже стремитесь обогнать остальных или у вас нет такой необходимости?

— Я думаю, что ставить это стремление во главу угла не нужно. Лучше сделать добротно, но позже. Но мне кажется, что стремление обогнать в 2021 году есть у всех, потому что мы все так или иначе зависим от просмотров. Если журналист говорит, что он не стремится собрать просмотры, он либо врет, либо пишет для «Урядового кур’єра».

— Вы упомянули, что у «Бабеля» есть свой стиль. Что можно сказать об этом стиле в приложении к работе отдела «Общество»?

— Простота и ясность. Это то, что объединяет мою работу в WAS и в «Бабеле». Мне повезло работать в редакциях с максимально подходящим мне стилем. Текст для «Бабеля» в первую очередь должен быть простым и понятным с первого раза. Если он непонятный, то любые другие его достоинства вообще никакой роли не играют. И еще мое личное: я терпеть не могу литературщину в журналистских текстах. Но и тут мне повезло, потому что редакциях, в которых я работал, к ней не склонны.

— Насколько радикально вы вмешиваетесь и правите тексты журналистов своего отдела?

— Зависит от того, что именно журналист там написал. Я — добрый и достаточно либеральный редактор, я никогда не буду говорить журналисту: «Будет по-моему!» Если человек может мне аргументировать, почему должно быть не так, как мне кажется правильным, то пожалуйста. Но бывают разные случаи. Если это мелкие неточности, я могу и сам их исправить. Если текст нуждается в радикальных изменениях, я могу просто оставить комментарий и попросить журналиста переделать. Мне кажется неправильным, когда редактор требует от журналиста переписать текст под себя. Такое достаточно часто встречается в Украине, по моим наблюдениям. В конце концов, у редактора две задачи: во-первых, фактчекинг, поиск ошибок, а во-вторых — дать журналисту альтернативный взгляд. Понятно, что если журналист работает над темой, особенно долго, то у него сознание замыливается, некоторые вещи уже проходят сквозь него, и он их не замечает. Задача редактора — сказать: слушай, а может, дело обстоит вот так?

— А с какой периодичностью вам надо публиковать большой социальный репортаж? Есть какие-то нормы выдачи?

— Социальные репортажи надо делать, когда есть хорошая тема. Мы же не полицейские, чтобы подгонять события под план. А в целом журналисты у нас выдают по три, допустим, текста в неделю, но они разноплановые. Я считаю не совсем правильным писать о чем попало, лишь бы писать. Мы должны колебаться вслед за обществом, а не раздувать какие-то темы. Часто листаю СМИ и понимаю: вот это очередное интервью с мастером дудочек вполне можно было не делать, это выглядит как продукт отчаяния на планерке.

— Как вы поступаете, если автор материала категорически не согласен с правками?

— У нас были такие случаи, например, с Катей Коваленко, она — очень принципиальный журналист, и я это уважаю. Как-то договаривались. В 99% случаях это реально. Вполне возможно, что правда не на стороне журналиста и не на стороне редактора, а где-то посередине. Я считаю неправильным ломать кого-то через колено. Если журналист и редактор не могут договориться и найти баланс, то как они собираются подавать обществу сбалансированную информацию?

— По каким принципам формулируете заголовки? До какой степени вы ориентируетесь на то, чтобы сформулировать «продающий» заголовок? Чего нельзя допускать в заголовках?

— В заголовке к тексту точно не может быть фразы типа «Стало известно…». Кому известно? От кого? Заголовок должен давать читателю ясное и четкое краткое представление о том, что он сейчас будет читать. Последнее время есть хорошая мода на простые эмоциональные заголовки, причем где может быть сформулирован вопрос и сразу на него ответ. Что касается «продающих» заголовков… Есть какая-то разница между «продавать» и «заинтересовать»? Для меня вся эта маркетинговая лексика — это черная магия, я в этом ничего не понимаю. Чтобы заинтересовать читателя заголовком, нужно поставить себя на его место и сформулировать так, как если бы ты ничего об этом не знал. Если речь идет о социальном тексте, заголовок должен прямо формулировать основную проблему. Если так сформулированный заголовок не работает, значит эта проблема никому не интересна.

— Что вы делаете, когда вам нужно выдать пару свежих идей, а у вас их нет?

— Смотря в какое время дня. Если в обед, продолжаю искать идеи до вечера. Если вечером, то я уже ничего не ищу, а рассчитываю, что наутро идея придет сама. Иногда идей нет, потому что ничего не происходит. Или политика, как я говорил, съела всю социалку. Скажем, Порошенко облили зеленкой — и в ближайшие три дня социальные проблемы никому в этой стране неинтересны. Тогда можно просто подождать или написать о чем-нибудь интересном. Кстати, это важный момент. Если поиск тем завел в полный тупик, можно написать о первой попавшейся интересной книжке или о чем-то еще таком.

— Не чувствуете ли вы необходимости чаще бывать вне офиса, чтобы самим находить интересные истории?

— Честно говоря, учитывая эпидемию, это вопрос странный. И что значит искать темы вне офиса? Это как? Не могу смоделировать себе ситуацию, когда я иду и…? Разве что на моих глазах Порошенко в лицо зеленкой плеснули, и я первым об этом написал.

Вообще, мы все страшно атомизированные, а обо всем происходящем узнаем из интернета. Мне кажется, выход журналиста из дома или офиса должен быть заранее спланирован, он должен идти куда-то с определенной целью и с какими-то предварительно сформулированными мыслями.

— Вы довольны своей зарплатой?

— Все люди довольны тем, что она у них есть, но и все хотели бы больше. Я не знаю людей, абсолютно довольных своими зарплатами, кроме монахов. Но у них нет зарплат.

— Нет ли у вас ощущения, что вы находитесь в привилегированном положении и работаете в элитарном издании?

— Нет. А почему в элитарном?

— Я имею в виду хотя бы тот факт, что ваши инвесторы не вмешиваются в редакционную политику «Бабеля».

— Знаете, моя проблема в том, что я не знаю, как иначе. Я никогда не работал в медиа, где бы в мою работу кто-то вмешивался. Я никогда не работал в «потогонках», где должен постоянно идти ширпотребный контент на конвейерной основе. Я всегда работал в хороших, интересных, стильных, вдумчивых редакциях с адекватными людьми. Никто мне никогда не говорил, про что писать, а про что — нет. Может, еще придет время мне познакомиться с черной стороной украинской журналистики, но пока так.

Фото — Максим Полищук