«Тот, кто хотя бы раз был в эфире, бессмертен. Герметически закупоренные стены, пульты, экраны роднят радио с космическим кораблем. И только человеческий голос — твой голос — способен разомкнуть это пространство», — говорит радиожурналист, Мастер искусства звука Игорь Померанцев в фильме «Время истекло».

Сотрудник русской редакции «Радио Свобода» в Праге Игорь Померанцев — первый иностранный журналист, который стал участником спецпроекта «Журналистика независимой Украины: первые 25 лет». Хотя, наверное, «иностранным» называть его не совсем правильно.

Игорь родился в Саратове в семье военного журналиста. Раннее детство провел в Забайкалье — в Чите. Когда мальчику было пять лет, семья переехала жить в Черновцы — Czernowitz — как выяснилось позже, культурную столицу восточной околицы Австро-Венгерской империи. Так из «черного-белого фильма» «беспросветных тотальных зим» Игорь попал «в дальнее Средиземноморье», глазами ребенка — в цветное кино. Здесь, в историческом центре нынешней Буковины, Померанцев окончил школу, а в 1970 году — факультет романо-германской филологии Черновицкого университета. Учительствовал в карпатском селе Селятино, а позже, уже в Киеве, работал техническим переводчиком в патентном бюро.

В начале 70-х годов журнал «Смена» в рубрике «Мастерская Давида Самойлова» впервые опубликовал стихи Померанцева. Тогда же в самиздате ходили другие его стихи и повесть «Читая Фолкнера». На взгляды Игоря во многом повлияла модернистская архитектура Черновцов — «города-диссидента». В окружении «домов-модернистов», по словам Игоря, оставаться верным социалистическому реализму было нелепо.

Верным Померанцев и не остался. В 1976 году он был задержан КГБ. Его обвинили в распространении «антисоветской» литературы, слушании «вражеских голосов» и в контактах с иностранцами. В 1978-м под давлением властей вместе с женой и 10-месячным сыном он эмигрировал в ФРГ, затем переехал в Великобританию. С тех пор Игорь Померанцев живет в Западной Европе и работает радиожурналистом: на ВВС в Лондоне, на «Радио Свобода» — в Лондоне, Мюнхене, а с 1995 года — в штаб-квартире «Радио Свобода» в Праге.

«У меня — британский паспорт, моя малая родина — Черновцы, моя большая родина — Киев, моя безбрежная родина — литература», — говорит журналист в одном из интервью и признается, что эта литература — русская. И русский язык для Померанцева — родной. Украинский ему удалось покорить позже — любовью. Украинскому языку Игорь в прямом, грамматическом смысле благодарен «за чувство корней».

При этом Игорь Померанцев «надзвичайно рідкісний тип російського письменника — з тих, які винятково чутливо сприймають, винятково добре знають і, як виявляється, люблять українську культуру. Гаразд, ніякий він не “надзвичайно рідкісний тип” — він просто такий один, от і все». Так в январской статье об Игоре Померанцеве отзывается украинский писатель Юрий Андрухович, поздравляя коллегу по перу с юбилеем.

Свою радиокарьеру Игорь Померанцев начал в 1979 году на ВВС, и очень быстро, по его словам, стал «предателем литературы на радио». Потому что открыл «артистические способности радиоязыка», убедился в том, что «работа с ним может доставить не меньшее наслаждение, чем сочинение стихов или прозы».

Именно английская радиошкола повлияла на дальнейшие профессиональные интересы Игоря. Она создавала продукт, который одновременно могли слушать 15–20 миллионов британцев — аудитория так называемого высоколобого радио. «Это не просто политическая аналитика — это спектакли, это музыка, это сложные историко-культурные передачи». Именно на ВВС Померанцев открыл для себя удивительный язык радио, услышав создаваемую коллегами полифонию — «сочетание голосов людей, животных, ветра, дождя».

Поэтому для Игоря, по его словам, совершенно естественно было обратиться к жанру искусства звука — ars acustica. В этом жанре Померанцев исследует природу воздуха, ткань, из которой возникают звуки — язык, понятный всем и не имеющий преград. Он сравнивает себя с землепашцем, со скульптором. Пытается постигнуть сущность воздуха с точки зрения птицы. Посвящает эфир ветрам. Ищет связь между шаманским камланием и верлибром…

В одной из передач — «Ремесло радио» — Померанцев собрал «звуковые цитаты и фрагменты, связанные с самыми острыми переживаниями», которые «испытал, работая со звуком»: «Я хочу поделиться с вами своими радиотайнами. Я покажу вам, как можно озвучить старение, умирание, каким голосом может выть любовь. Я поведу вас в мою радиокухню, и вы услышите, с какими специями, приправами, кореньями я работаю». Слушая радиоэфиры Померанцева, поражаешься: насколько богат и разнообразен инструментарий, который доступен радио.

Фрагмент радиопередачи Игоря Померанцева «Ремесло радио»
Как звучит зябкость старения, как выглядит акустический слепок с умирания

И все же радио для Игоря Померанцева начинается с голоса: «Более того, я верю, что радио — это вид искусства и что у него есть своя магия. И эта магия прежде всего связана с человеческим голосом — самым волшебным акустическим явлением в природе».

«У меня в железном шкафу — архив.

При нем — солидное радиокладбище.

С каждым годом оно все богаче.

Люди умерли, а голоса свежи, сочны…»

Так начинается одно из стихотворений Игоря Померанцева, собравшего уникальный радиоархив современной поэзии. «В его "Радиоантологии современной поэзии" звучали голоса Иосифа Бродского, Геннадия Айги, Дмитрия Пригова, Сергея Аверинцева, Алексея Парщикова, Владимира Соколова и многих других авторов, покинувших этот свет», — писала режиссер фильма «Время истекло» Лидия Стародубцева, объясняя замысел создателей. «Слыхано ли: менять города, страны — и с легкостью возить с собой в ящике или контейнере десятки усопших», — восклицает обладатель этого аудиоархива, признаваясь: «Мне кажется, что я работаю на радиокладбище. Все эти люди умерли — и радио их единственная связь с жизнью. И моя связь со смертью».

Записывая эти голоса на протяжении трех с половиной десятилетий, Игорь Померанцев не знал, что они станут многоголосьем. «Поэзия многоголосья не нуждается в переводах. Она поверх барьеров». Возможно, интуитивная целесообразность делать эти записи уходит корнями в детство Игоря, в живую атмосферу буковинской полифонии и языковому многоголосью, где по-пастернаковски «воздух криками изрыт» и душа не приемлет обратного — шевченкового — когда «на всіх язиках все мовчить».

Несомненно, такая же природа у идеи фестиваля Meridian Czernowitz, который придумали Игорь и его племянник из Черновцов Святослав Померанцев. Интересно идея многоголосья в видении Игоря преломляется в возможном повседневном будущем: наподобие семейных фотоальбомов создавать звуковые семейные альбомы — чтобы лет через 200–300 пра-пра-правнуки могли слушать голоса своих предков: «Разве это не воскрешение?».

Радио для Игоря Померанцева — как родное существо. Он разговаривает с Голосами ушедших из жизни героев своих передач. С Голосами, которые он послал «в космическое пространство с помощью ретрансляционной сети» — где «они навсегда остаются». Не всякий живущий за всю жизнь услышит от любящего человека такие нежные, трогательные, глубокие слова, какие Игорь адресует радио. В том числе — поэтические. Скажем, обучаясь «дигитальной компьютерной системе радиозаписи», Игорь пишет:

«…Неужели никогда больше

в моих пальцах не затрепещет

магнитная ленточка,

лягушачья спинка,

собачий хвостик?...»

Вместе с тем поэт и радиохудожник Игорь Померанцев всегда оставался журналистом, которого в любой момент мог позвать суровый долг, и он делал материалы о политике или был военным корреспондентом. Но даже на войне Игорь оставался верен богу звуков: «Все мои военные репортажи включали в себя тяжелые вдохи и хриплые выдохи войны, а не только свидетельства».

Упомянутый фестиваль Meridian Czernowitz стартовал в 2010 году, а в 2012 году Померанцев вместе с Дианой Клочко основал Литературную премию «Metaphora». Игорь и его сын Питер Померанцев, телепродюсер и писатель, — активные участники медиафорумов, литературных и культурных мероприятий в Украине, а также вместе с украинскими коллегами — в других странах Европы и мира. В 2017 году Игорь Померанцев совместно режиссером Лидией Стародубцевой, коллегой из Харькова, снял документальный фильм «Ампутация» о войне на востоке Украины.

Игорь Померанцев — автор радиопьес «Любовь на коротких волнах», «Любимцы господина Фабра» («Свобода»), «Вы меня слышите?» (World Service BBC). Его перу принадлежат несколько книг прозы, поэзии и эссе, в том числе книги о радио: «News», «Радио "С"», «Служебная лирика».

Игорь Померанцев — это журналист, который «сумел выжить» в жестких условиях русских политических радио ВВС и «Свобода», сохранив при этом свою артистическую природу. Любя и глубоко чувствуя украинскую поэзию и культуру, он четко и без иллюзий видит, что происходит с Украиной и украинской журналистикой. Плотно общаясь с украинскими коллегами-журналистами, он озвучивает самые больные проблемы журналистики в Украине, которые внутри станы не являются повесткой дня для всех. Возможно, потому что в обнаженном, вопящем состоянии они видны только со стороны и тем, кто выдержал испытание западным пониманием профессии.

Сегодня журналист, переводчик и писатель Игорь Померанцев — обозреватель Русской службы «Радио Свобода», редактор и ведущий радиожурнала «Поверх барьеров».

Радиоверсию беседы с Мастером искусства звука можно будет послушать 28 января 2018 года в 22:30 в эфире «Громадського радіо» и «Українського радіо» в их совместном проекте «Громадська хвиля». После эфира запись интервью будет доступна на сайте «Громадського радіо». «Детектор медиа» благодарит коллег с «Громадського радіо» за помощь в записи интервью Игоря Померанцева по скайпу из Праги и сотрудничество.

За предоставленные фотографии Игоря Померанцева редакция «Детектора медиа» признательна австрийскому фотопоэту Милене Финдайз (Milena Findeis), которая с 1991 года живет в Праге и творчески сотрудничает с журналистом. Два фото, сделанные весной 2017 года на Ольшанском кладбище в столице Чехии, в СМИ публикуются впервые.

— Игорь Яковлевич, в 1972 году вы впервые приехали в Киев, пропитанный страхом, когда на ваши слова собеседники невольно подносили палец к губам. В 1978-м вы из Киева уезжали в эмиграцию. Снова увидели его, если я не ошибаюсь, только через 40 лет — в 2008 году. Вы ощутили тогда, что появилась свободу слова?

— Я приехал не спустя 40 лет, я приехал в Киев, думаю, все-таки в конце ХХ века. И самым поразительным для меня была как раз не свобода слова, потому что свобода слова — это понятие политическое. Меня больше всего удивила свобода горла.

Я брал много интервью, когда работал на Русской службе ВВС еще до перестройки. Советские люди не боялись давать интервью BBC, а «Свободе» боялись. Но даже те, кто не боялся, говорили словно с зажатым горлом.

Когда я приехал в Киев в первый раз, уже под занавес перестройки и гласности, я был поражен этой свободой горла как явлением физиологическим. Откуда оно появилось — это физиологическое явление? Конечно, причина была психологическая, в стране появился другой воздух. Знаете, свобода имеет прямое отношение к воздуху. В состав воздуха входит не только кислород, но и углекислый газ, азот, аргоны и так далее. И у меня было такое чувство, что изменился состав воздуха в Киеве, что кислорода стало гораздо больше, чем азота и углекислого газа, и люди глотали кислород.

Я человек радио, и для меня радио начинается с голоса. Более того, я верю, что радио — это вид искусства и что у него есть своя магия. И эта магия прежде всего связана с человеческим голосом — самым волшебным акустическим явлением в природе.

— Скажите, а что вы наблюдали в свои последующие приезды в Киев и Украину: как раскрепощалось, становилась более вольнодышащим, вольноговорящим горло, о котором вы упомянули? Есть ли свобода слова в Киеве и в Украине сегодня, и насколько полно, по вашему мнению, пользуются ею журналисты?

— Вы знаете, средства массовой информации, включая радио, часто называют четвертой властью. Четвертая власть — это английское понятие, и сама эта формула появилась в ХІХ веке в Англии: пресса как четвертая власть после законодательной, исполнительной и судебной, пресса как глас народа.

Я очень часто приезжаю в Киев, в Украину, часто и охотно сотрудничаю со своими коллегами. Это великолепные и одаренные радио- и тележурналисты в Черновцах, во Львове, в Киеве, в Харькове, в Одессе. Проблема не в том, что в Украине отсутствуют одаренные профессиональные журналисты. Проблема в общей политической и социальной дисфункции. Мы говорили о четвертой власти, но четвертая власть может существовать только тогда, когда существует первая, вторая и третья — законодательная, исполнительная и судебная. Поэтому как бы ни были замечательны мои коллеги, они не могут осуществлять вот эту самую функцию журналистики — быть четвертой властью, быть гласом народа, который влияет на реальную политику.

Я напомню очень простые факты из истории новейшей журналистики. Это благодаря американской прессе американские войска ушли из Вьетнама. Это благодаря американской прессе был объявлен импичмент президенту Никсону. Вот как это все работает — исполнительная, законодательная, судебная власть, и как четвертая власть — пресса.

Четвертая власть в Украине не функционирует. Поскольку Украина — это еще недодемократия, то и украинская журналистика играет странную роль. В определенном смысле она имитирует демократический институт. Например, зритель годами смотрит политические ток-шоу, где так называемых политиков спрашивают о политике. И вот этого делать не следует! Их надо спрашивать про деньги, потому что они используют политические институты как инструменты обогащения. Это похоже на западную журналистику, но лишь внешне. Украинские СМИ помогают имитировать демократию в Украине. Поэтому у меня очень двойственные, смешанные чувства.

— Означает ли сказанное вами, что в Украине сегодня журналистики как таковой нет?

— Ее нет в западном смысле. Я говорю об очень серьезной функции журналистики как четвертой власти. Журналистика в Украине существует, она вещает, она предлагает, она дает возможность высказаться и так далее. Но поскольку нет действующих демократических институтов в Украине, нет и реальной демократической журналистики. Видите ли, все эти ветви власти, включая четвертую, взаимодействуют, зависят друг от друга.

Украинская журналистика не смогла повлиять даже на дело Гонгадзе — нашего убитого коллеги. Мы так и не смогли докопаться до истины. Почему? Потому что в стране существует глубокая дисфункция — как бы парламент, как бы демократия, как бы журналистика, ну и так далее.

А что касается отдельных личностей — замечательные журналисты, отважные, талантливые, артикулирующие важные вещи. Но как будто они все говорят, а провод, микрофон отключили — такие вот голоса в космосе.

— Игорь Яковлевич, на ваш взгляд, какую роль все-таки могут играть украинские СМИ в реформировании Украины, в продвижении ее в сторону Европы не только по форме, но и по сути?

— Вы знаете, даже когда все кажется безнадежным, серым и мрачным, мы, по крайней мере, вправе или даже обязаны, это наш профессиональный долг, говорить вслух то, что мы думаем, формулировать, задавать вопросы.

Я начинал свою карьеру на ВВС, Русская служба. Там я, кстати, впервые познакомился с журналистским жанром, который англичане называют feature или feature documentary. На русский язык переводится немножко коряво — «тематическая передача». Что же это за жанр такой? Это классический англосаксонский радиожанр. Это передача, в которой ставится проблема, она может быть актуальная, а может быть историческая или культурная — и в эфире предоставляют возможность высказаться на эту тему разным людям с разными точками зрения. Я был потрясен! Это стандартный жанр английского радио, а я был потрясен, потому что понял, что это сколок английской демократии, что вот это и есть реальное воплощение демократии в отдельно взятом жанре, в жанре радио.

Что касается украинской ситуации — да, да, это полифония. Мне жаль, что лидером демократического движения и вообще движения к демократии являются не политические партии, не судьи, не государственные органы, не парламент, а мои коллеги-журналисты. Увы, пока что вся надежда на них.

— Украина — не единственная страна, в которой, во-первых, политики недооценивают роль радио, хотя это средство массовой информации считается самым демократичным, а во-вторых, радио, которое существует, очень заполитизировано. Почему так происходит, на ваш взгляд?

— К сожалению, действительно, радио стало синонимом политики. И слушатель даже не отдает себе отчет в том, что это профессия. Для слушателя радио — это политика, новости о политике, это голоса политиков, сообщения о том, что происходит на реальном фронте, военном, или на фронтах в Раде. Причины — в бедности.

Во-первых, это бедность в самом прямом смысле. Помимо прочего или даже прежде всего проблема Украины — это бедность. Историки полагают, что демократия вообще невозможна в бедных странах. Так что волей-неволей пресса становится источником, проводником, полупроводником вот этой самой проблемы бедности.

И пока не преодолена проблема бедности, радио не станет жанром. Я уж не говорю, что не станет видом искусства. Я на радио люблю школу ars acustica — искусство звука. Но украинскому радио еще жить и жить до ars acustica, оно занимается абсолютно насущными проблемами, неотвратимыми, неизбежными. И какое уж там искусство, когда в Украине очень низкий жизненный уровень.

Но я не теряю надежды. Украина — это очень странная бедная страна. Она отличается, например, от африканских стран, где бедность укоренена, где она — хроническое состояние. Украинцы — это бедные люди с психологией небедных людей. В Украине огромное число людей со средним и высшим образованием, они не должны быть бедными. Если ты родился бедным в бедной стране и вокруг тебя бедные страны, я сейчас говорю о странах «третьего мира», то очень трудно перепрыгнуть, выйти за пределы психологии бедного человека. Моя надежда как раз зиждется на том, что Украина — бедная страна, в которой живут люди, у которых психология небедных людей. И это видно по их лицам. Украина — это все-таки колоссальный человеческий ресурс. Так что не теряем надежды.

— Радио вы занимаетесь уже 38 лет. Скажите, как вы пришли от информационных эфиров к радио искусства звука — ars acustica? Что это за радиожанр и кто из ваших коллег в Европе, в мире, может, в Украине занимается чем-то подобным?

— Моя карьера началась на Западе, поэтому для меня совершенно естественно воспринимать радио и как журналистику, и как вид искусства. Я помню, как я впервые услышал английское ВВС. Причем, есть по меньшей мере четыре радио ВВС: ВВС-1, ВВС-2, ВВС-3, ВВС-4, которые предназначены разным социальным группам населения. Например, ВВС-4 — это радио, которое адресовано людям со средним и высшим образованием. И это, что называется, «высоколобое» радио. Так вот, когда это радио передает аналитические передачи, то его слушают около 15–20 миллионов британцев. Это огромная аудитория так называемого высоколобого радио. И это не просто политическая аналитика — это спектакли, это музыка, это сложные историко-культурные передачи. Я помню, на ВВС-4 был в мое время, а это были 80-е годы, выдающийся художник радио — его имя Пиэрс Плаурайт (Piers Plowright). Когда я услышал его полифонию — сочетание голосов людей, животных, ветра, дождя, — я открыл для себя совершенно другой язык радио. И поскольку все-таки я с 15 лет и до сих пор пишу стихи, эта поэтическая стихия радио для меня естественна. Радио и поэзия живут в одной стихии — воздушной.

Фрагмент радиопередачи Игоря Померанцева «О свойствах звука»
О восприятии звуков и шумов под водой — на подводной лодке, о языке дельфинов и сирен

Как я выжил на русских политических радио ВВС и «Свобода» и при этом остался артистом? Вот это действительно драматическая тема. Я знаю ответ: просто надо хотеть и любить.

Приходишь к директору и говоришь: «Я хочу сделать передачу о ветрах». Ну, сначала директор, я помню, директор тогдашний «Радио Свобода», американец, выросший в Ленинграде, Юрий Гендлер, сказал: «Я вообще, честно говоря, не совсем понимаю тему, но если ты хочешь, пробуй». Я попробовал и принес ему — он был потрясен! «Свобода» — это открытое радио, свобода относится не только к политике, но и экономике, финансам, культуре.

Радио как вид искусства — это моя стихия. Знаете, крестьянин-фермер работает с землей, а радио работает с воздухом. Это беспроволочная связь, ты должен понимать, что это за ткань, что входит в состав воздуха. Воздух с точки зрения химика — я уже говорил — азот, кислород, углекислый газ, аргон и так далее. А с точки зрения птицы — что такое воздух? Это среда обитания. И если бы птицы писали и были писателями, то все птицы были бы писателями-почвенниками — их почвой было бы небо. Так ты открываешь для себя воздушную ткань, работаешь с ней, как скульптор… такая вот резьба по воздуху…

У радио — свой язык, и это самый богатый в мире язык, потому что он включает в себя все языки. А потом он еще включает шорохи, крики, вздохи. Эти звуки могут быть знаком: знаком рождения — это крик ребенка, или могут, наоборот, значить смерть, последнее издыхание.

Радиоэссе Игоря Померанцева «Слова птиц»
«Особенно мне нравятся перекрестки, где встречаются поэты и птицы».

При этом мне в разные годы и на ВВС, на «Свободе» приходилось выполнять функции и журналистские. В 1993-м я был в Албании во время Балканской войны, я был военным корреспондентом. Все мои военные репортажи включали в себя тяжелые вдохи и хриплые выдохи войны, а не только свидетельства. Видите ли, когда ты поступаешь на службу в ВВС или на «Свободу», ты подписываешь контракт. И в нем сказано, что редакция вправе потребовать от тебя в чрезвычайных обстоятельствах делать то, что необходимо ей. Речь идет о жанрах, а не об идеологии. Да, когда было необходимо писать и передавать репортажи из Лондона о политике или как из Албании во время Балканской войны, то, конечно, я этим занимался.

Но в общем больше всего я люблю арс-акустику — искусство звука. Это целая школа, это целый европейский тренд, и не только европейский. Это радиохудожники из Испании, из Голландии, из Берлина. В Москве было несколько одаренных радиохудожников. Так что, нет, — я не одинок.

— Радиоинструментарием, более широким, чем необходимо для информационно-аналитического вещания, в Украине пользуются единицы журналистов — в основном с опытом работы в западных вещательных компаниях. Среди тех, кто делает современное радио, как, впрочем, и телевидение, много молодых людей, и они очень прагматичны. Наверное, потому что со всей ответственностью принимают на себя вызовы времени: военные действия на территории страны, их последствия, коррупцию, экономическую и политическую нестабильность и так далее. Мешает ли преодоление этих проблем думать о том, что радио может быть чем-то гораздо большим, чем источник информации для принятия конкретных решений сегодня? Могут ли эти молодые люди, когда наступит мирное время, задуматься, что у них в руках богатейший инструментарий — радио?

— Я уже говорил о проблеме бедности: если она будет преодолена и вместо «как бы демократии» будет реальная демократия, тогда и радио станет другим. Это все взаимосвязанные процессы.

Вы сказали — «источник информации». Это замечательное словосочетание. «Информация» — слово нейтральное. Оно может означать что угодно, мы можем приписывать ему разные значения. А вот слово «источник» как раз внушает надежду. Потому что источник — это как ключ, источник... Он может быть живым, пульсирующим… Он может утолять жажду — в том числе жажду художественную.

Увы, проблема украинского радио, журналистики — это проблема текста и контекста. Сначала появляется реальное демократическое государство с благосостоянием нормальным — западным или не западным. Я живу сейчас в Чехии, она отстает материально, но все-таки уже есть чешские радио со зрелым пониманием жанра. Это все одно единое целое, и журналистика не может вырваться, оторваться.

Кроме того, украинские журналисты получают очень мало денег, они очень стеснены в возможностях. Человеку, который все время думает про деньги и как их заработать, — не до стихов, не до искусства.

— То есть одна и та же передача в жанре ars acustica в разных странах, в зависимости от уровня их благосостояния, будет восприниматься слушателями иначе?

— Естественно, когда бóльшая часть населения, — причем я говорю о людях со средним и высшим образованием, а их подавляющее большинство и подавляемое большинство в Украине, — они готовы слушать и понимать сложносочиненные и сложноподчиненные предложения. Другими словами, есть почва, есть слух, есть зрелый слух, но нет реальной политики. Нет тыла, прежде всего материального тыла и демократического тыла для развития журналистики в том направлении, которое мы называем «западным». Замечу в скобках, что англо-американская, немецкая, французская журналистка — разные.

Еще есть проблема общественного радио и общественного телевидения. Я в Украине часто бываю, мне нравится «Громадське радіо», но я не совсем понимаю механизмы его финансирования. В Западной Европе и Америке есть, по меньшей мере, два способа финансирования общественного радио, которые гарантируют его независимость. Это финансирование через парламент — не через правящую партию, а через парламент. Либо, как в Германии — это земельные радио очень высокого класса — так вот они финансируются слушателями, но для этого нужен организованный слушатель и состоятельный слушатель, который действительно раз в год заплатит 100 евро за передачи своего любимого радио. Я опять возвращаюсь к мысли, что дело не просто в журналистике Украины, дело в Украине.

— Я хочу задать вам очень прагматичный вопрос. С собой в эмиграцию среди фотографий в семейном альбоме вы, неимоверно рискуя, везли снимки украинских политзаключенных, чтобы передать их в Amnesty International. Позже вы писали: «Я и поныне верю, что упоминание в эфире имен заключенных и публикация их фотографий каким-то мистическим образом помогали этим людям выжить. Их имена становились заклинанием, шаманским камланием». Что, по-вашему, сегодня нужно делать возможностями радио и СМИ других жанров, чтобы помочь выжить и выйти на свободу десяткам украинских политзаключенных в РФ, а также пленным военнослужащим Украины на территориях так называемых ДНР, ЛНР?

— Средства массовой информации информируют. Мы сейчас говорим практически о заложниках, которые находятся в российских тюрьмах. В данной ситуации роль радио несколько иная. Когда я писал про эти фотографии, про то, как необходимо произносить имена, я говорил о тоталитарном режиме и о советских лагерях для политзаключенных, для инакомыслящих. Во время войны одной прессы мало, необходимо вмешательство Красного Креста, комитетов по правам человека, международных организаций.

Но пресса, конечно, должна информировать, потому что иначе мы не привлечем внимания к их судьбе. Кроме того, Украина, увы, государство, построенное по принципу раздела сфер влияния между олигархами, и эти люди прежде всего заняты самими собой, для них политика — это инструмент личного обогащения. Но, тем не менее, если они хотят выжить политически, они тоже должны прислушиваться к средствам массовой информации, к требованиям правозащитных организаций. Это целый комплекс активных действий.

Другое дело, что мы непременно должны это делать, мы не можем позволить себе забывать о людях, которые находятся в тюрьмах агрессора, напавшего на Украину. Это нужно этим людям, но это нужно и нам. Иначе, как фрукты становятся несвежими, хлеб черствеет, наши души тоже станут черствыми, тухлыми. Надо прислушиваться к собственным моральным инстинктам.

— Сегодня радиожурналисты в Украине озабочены решением еще одной важной задачи. Они говорят: «Мы хотим, чтобы радиосигнал доходил до Донецка и Луганска. А способны ли мы наполнить его такой информацией, чтобы нам доверяли слушатели оттуда, чтобы завоевывать новых слушателей?». Что обязательно должно быть, как вы думаете, в программах для жителей неподконтрольной Украине части Донбасса, а также прифронтовых территорий, чтобы возникло доверие и интерес слушателей, в том числе новых?

— Должен быть встречный интерес. С одной стороны СМИ, с другой стороны — слушатель и читатель. «Голос Америки», «Радио Свобода», русская служба ВВС вещали десятилетиями на Советский Союз и казалось, что они вещают просто в космос, что это не доходит до ушей, поскольку общество в Советском Союзе было монолитным, а диссиденты были исключениями из правил. Задача средств массовой информации — передавать правду, а как будут воспринимать эту правду — это уже другой вопрос. Миллионы людей склонны к самообману. Абсолютно естественно для большинства людей быть солидарными с властью. Потому что если они не солидарны — они должны протестовать, а они боятся протестовать. Это психологически замкнутый круг.

Нам не нужно кому-то нравиться. Средства массовой информации, которые передают правду, не должны, не могут нравиться, потому что правда, как правило, неприятна. Это наша профессия. Пресса не должна потакать, быть милой, приятной. Она просто должна рассказывать правду, разоблачать лживые, фейковые слова, вроде «киевская хунта» или «гражданская война». Это зона лексики, зона информации, кроме всего прочего. А уж как будут воспринимать люди эту информацию, зависит от людей. Вот советские люди, казалось бы, был СССР — монолит огромный, и вдруг — все, почти в одночасье, буквально на протяжении пяти-шести лет монолит развалился. А ведь казалось, что он вообще на века.

Кроме того, не стоит обольщаться: зло существует в мире, поскольку есть носители зла, а не только носители добра. И оно, зло, такое сильное, потому что носителей зла очень много. Вы знаете, масса людей — они не просто на стороне зла, а они и есть зло. Так что не обольщаемся — работаем, говорим правду.

Фото: Milena Findeis. Использование фото в других публикациях запрещено

Аудио: svoboda.org, подготовка аудиофрагментов к публикации — Светлана Григоренко