Думаю, не ошибусь, если скажу, что война в Южной Осетии - последняя в той цепи войн и конфликтов, которые сопровождали Советский Союз от начала и до конца его распада. Говоря «Советский Союз», я имею в виду не только государство, но и саму идею союза. А в начале этой цепочки конфликтов была война афганская. С размытыми целями, неясной стратегией, отсутствием четкого определения, кто же является врагом, и, соответственно, мотивацией, непонятной для простого бойца. Если боец не знает, за что воюет, войну выиграть невозможно. Даже имея мощные ресурсы и хорошо отлаженную военную машину.

В условиях кризиса нельзя начинать войну. Но если начал - нужно ее выигрывать. Любой ценой. Иначе империи конец. Так произошло с Византией. Так случилось и с Советским Союзом. Сотни тысяч лучших в мире солдат, прошедших Афганистан, оказались не у дел. Впрочем, вскоре дело нашлось. Многие товарищи по оружию оказались по разные стороны всевозможных линий фронта, стихийно возникавших на территории СССР. Если, конечно, она бывает в локальной войне, эта линия фронта.

Приднестровье. У многих ветеранов Афганистана к боевым наградам советского образца добавились ордена и медали признанной Молдовы. И непризнанной ПМР. В зависимости от места жительства.

А дальше цепная реакция. Череда воен. Карабах. Ингушетия. Абхазия. Первая Осетия, затем вторая. Чечня. Афганцы умели воевать и учили этому других. Но у других было уже собственное представление о Родине и патриотизме. Пока ходом локальных конфликтов непосредственно на поле боя управляло «афганское лобби», пока друг с другом воевали афганцы, у многих была призрачная надежда на то, что именно благодаря им удастся сшить разорванное одеяло Союза. Ну, пошалили ребята, малость не поделили Родину, так ведь это недоразумение можно забыть. Афган - никогда.

У тех, кто воевал в Южной Осетии, не было своего общего Афгана. Отдельные генералы-афганцы не в счет. За исключением бывшего югоосетинского министра обороны Баранкевича, сами, лично, они не стреляли в противника. Кстати, после конфликта 2004 года Анатолий Баранкевич высказал мне интересную мысль: «Пока у них там (в Грузии) армией командуют афганцы, мы договариваемся. Как только афганцев у них убирают, для нас это знак, что, мол, скоро война». В 2008 году произошло именно так.

В Южной Осетии друг с другом воевали люди, у которых, возможно, отсутствовало понимание целей и стратегических задач (потому что их, по большому счету, не было). Но зато присутствовал образ врага, а значит - и четкая личная мотивация. Капитан на российском блок-посту на въезде в Гори на мой вопрос, как он отличает грузин от осетин, объяснил просто: «А х.. его знает, как. Черножопые они, чего тут отличать». Этот капитан не воевал в Афгане. Слишком молод. Зато отвоевал всю вторую чеченскую. Грузинский пленный капрал, которого мы снимали до этого, об отношении к русским вообще ничего не мог сказать. Потому что почти не говорил на великом и могучем. А в той фразе, которую он пробормотал по-грузински, я уловил только одно знакомое слово, «шени», «иди». Видимо, посылал меня грузин куда подальше. Российский снайпер в аэропорту Владикавказа - мы летели вместе в Москву - показывал трофей, удостоверение офицера-грузина. Люди, сидевшие рядом за столиком, с любопытством разглядывали пластиковый прямоугольник, с трудом вчитываясь в латинские буквы. Так, наверное, во время Второй мировой наши предки разглядывали трофейные немецкие аусвайсы.

Помните багдадские съемки Жириновского? Еще в саддамовском Ираке, сидя в Багдаде в обнимку с охранниками, не совсем трезвый Владимир Вольфович предлагал Джорджу Бушу совместными усилиями, так сказать, ударить по Тбилиси. Хорошо так ударить, по-русски. Это был 2003 год. Сказанное выглядело как идиотская шутка. Но в словах Жириновского, как всегда, была лишь доля шутки. Остальное - почти пророческая правда. Почти, потому что до Тбилиси бомбы не долетели. Падали в пятидесяти километрах от столицы.

И вот только тогда стало ясно - Союза уже не будет. Ни в какой форме. Потому что разные части этого Союза рассматривают друг друга как враждебные государства. Пускай не все. Пускай только по линии Большого Кавказского хребта. Но невозможное стало возможным. Череда войн по развалу СССР, которая началась в семьдесят девятом, закончилась в две тысячи восьмом. Тот факт, что сотни тысяч грузин работают в России, не в состоянии исправить ситуацию. Тысячи выходцев из бедных арабских стран вкалывали и вкалывают в Штатах. Так что же, избавило это их от терактов?

Мы искали следы украинского присутствия на этой войне. Я говорил и президенту РЮО Эдуарду Кокойты, и прокурору республики Теймуразу Хугаеву: «Покажите документы, подтверждающие, что украинцы воевали против осетин. Покажите пленных украинцев. Покажите нам хотя бы что-нибудь, и мы это снимем». Мы увидели только пробитый бронежилет украинского производства с ярлыком «Корсар-2» и грузинский камуфляж с надписью Maslenikovi. Но человек с фамилией Масленников мог жить и в Тбилиси. А бронежилет мог попасть на войну самыми разнообразными способами. У меня вот, например, тоже «Корсар», причем не один. Зато получили огромное количество устных свидетельств, мол, украинцы готовили экипажи грузинских танков. Если даже и так, то за этим, скорее всего, стоит бизнес. Ничего личного. Никакой политики. Только деньги. Мол, нам все равно, в кого будет стрелять наше оружие: мы его продали - и забыли.

Впрочем, фильм, который мы снимали на этой войне, о другом. Он почти год пролежал «на полке», и мне трудно понять, из каких соображений. О нем вспомнили только в связи с годовщиной войны 08.08.08. Хотя какое значение имеют даты? Почему тогда первая, а не вторая? Мне бы хотелось, чтобы о том, о чем журналисты думали во время этой войны, зрители задумывались во время мира. Без всякой привязки ко времени и без информационного повода.

Для меня эта война не просто боевые действия. Это лица людей, которых я знаю. Или - которых знал. Потому что их уже нет в живых. Многие из них были по разные стороны кавказской линии фронта. Их сделали врагами обстоятельства. Но не только.

Роберт, командир осетинского спецназа, разведчик. Он очень резко отреагировал на появление Руслана Ярмолюка и Юры Романюка. Руслан вместе с Юрой с самого начала войны были в Цхинвали. Они провели семнадцать часов под обстрелом и только-только вышли из убежища на разбитую привокзальную площадь. «Вы из Киева? Это ваши танки? Это ваши БТРы?» - негодовал Роберт. А между тем в Киеве он учился, здесь у него есть друзья. Через неделю Роберт водил нас по развалинам грузинского села Тамарашени и рассказывал о нехитрых методах, с помощью которых осетинские разведчики перенаправляли удары грузинской артиллерии на свой же анклав. Я заметил, как в развалинах копошатся двое мужиков в штатском. И тут Роберт чуть не сорвался. «Мародеры, блядь!». Русский мат очень колоритно прозвучал с кавказским акцентом. Роберт дернулся было в сторону автомобиля, где лежал его калашников. Но мародеров и след простыл.

Эльза, я знал ее до войны. Она работала в центральном ресторане города. Юра Романюк снял, как, сидя в подвале под обстрелом, она в консервной банке готовит «кубиковый» бульон. А я помню, как получил от нее прозвище Сороктанков. Она знала, что я из Украины. А накануне в Цхинвали сообщили, что Украина продала Тбилиси сорок танков. Каждый раз, когда я заходил пообедать, она ворчала: «Вот, Сороктанков приехали», - и тут же ставила на стол все самое лучшее, что было у нее на кухне. Включая неизменный кувшин вина. Вино было превосходным, но все же не вином единым. Однажды оператор Вадим Ревун спросил у нее, а нет ли в заведении коньячку. Она ответила: «Конечно, есть. Грузинский. У них он лучше, чем у нас».

Бала Бестаев, отличный альпинист, которому пришлось сколачивать южноосетинский горный спецназ. Человек с телом богатыря и лицом аскета. «Мне хочется в горы. Сделать хороший семитысячник на Памире или в Гималаях, - грустно говорит он. - А я должен сейчас вместо этого воевать». Я его понимаю. Вместо того чтобы снимать войну на Кавказе, я бы тоже с удовольствием сделал семитысячник. По крайней мере, попробовал бы.

Шота и Лейла, пенсионеры из Тамарашени. Где они сейчас, не знаю. Живы или нет? Помню, как они сидели перед своим домом и считали пенсию, которую им привезли из Тбилиси. Лейла говорила: «Двадцать лари моих и двадцать дедовских». А Шота со слезящимися глазами перебирал бумажки с портретами великих грузин, словно от многократного перекладывания их станет больше. Где-то возле развалин их дома я видел потом мародеров.

Зураб Аратанашвили, смешной толстый танкист из-под Рустави, которому война сломала жизнь. Он попал в плен к осетинам и в обмен на жизнь открыл огонь из танка по своим. Обычный сельский парень. Абсолютно не воинственный. Почему он оказался на этой войне? Его легко осуждать, мол, слабак, не мужчина, не воин. Но большинство тех, кто артистично несет с высоких трибун воинственную чушь, я уверен, оказавшись в его ситуации, вели бы себя не лучше.

Я знаю много таких людей. Но, к сожалению или к счастью, не знаю ни одного, кто руководил этой войной издалека, находясь в тихом, уютном и безопасном месте. Как раз такие никогда не ответят за то, что столкнули лбами грузин с осетинами и русскими. Потому что настоящие игроки не появляются на поле боя. Они не знают, как нежно свистят пули - чем ближе к голове, тем нежнее. Каким плотным становится воздух в том месте, где через мгновение упадет снаряд. Им не до этих мелочей. Они играют.

Фото - http://inter.ua