Какое-то время назад — примерно во время кампании за сокращение универсальной программной услуги — внимательные наблюдатели стали замечать слаженную работу StarLightMedia и «1+1 медиа». Позднее еще более явно эта слаженность стала проявляться в вопросах кодирования спутникового сигнала и борьбы с пиратством контента и продолжается до сих пор. Параллельно между этими медиагруппами существуют и конфликты: например, телеканал «1+1» отказывается платить Новому каналу присужденную судом компенсацию за запуск программы «Инспектор Фреймут», а сейлз-хаус StarLight Sales активно конкурирует с сейлз-хаусом «Плюсы» (в том числе — довольно настойчиво ставя палки в колеса продажам спонсорства). Однако такое вполне естественное для конкурентов «поигрывание мускулами» не должно сбивать с толку: в важных для индустрии вопросах, где консолидация усилий может повысить общие доходы или отбить атаку, группы все чаще находят общий язык.

О том, какого именно круга вопросов касается этот диалог и до каких пределов простирается консенсус, «Детектор медиа» поговорил с первыми лицами обеих компаний — генеральным директором «1+1 медиа» Александром Ткаченко и генеральным директором StarLightMedia Владимиром Бородянским. На нашей памяти это первое совместное интервью телевизионных топ-менеджеров. И что еще более примечательно, оно выходит без купюр и «монтажных склеек».

— Александр, Владимир, я бы хотела начать наш разговор с достаточно простого, но главного вопроса: расскажите, пожалуйста, почему мы сегодня здесь собрались, о чем вы хотите рассказать рынку, что случилось?

Александр Ткаченко: Сложные времена требуют неординарных действий и провоцируют интересные решения. Экономическая ситуация, в которой рынок оказался после революции, принципиально отличается от той, что была до 2014 года. И те индустриальные решения, которые обсуждались в последнее время, раньше невозможно было бы представить. Это касается всех сфер: начиная от платного телевидения, когда группы, испытывая финансовые сложности, начинают думать прежде всего об экономике, и заканчивая тем, что от войны за то, кто быстрее и дороже купит русский продукт, практически все телегруппы перешли к массовому собственному производству, включая производство сериалов. И этот вопрос «что произошло?» является ключевым: у индустрии есть огромное желание стать бизнесом.

Владимир Бородянский: Инициатива такой встречи исходила от Александра Владиславовича. Мы с 2012 года пытаемся ввести на рынке определенные индустриальные правила — в закупке контента, в кодировании спутника, в УПУ (универсальной программной услуге), во взаимоотношениях по показу каких-то аспектов на телеканалах (например, последние акты сорегулирования о том, как показывать несовершеннолетних). Мы последовательно говорим о том, что индустрии хватит конкурировать между собой в том варварском виде, в котором она конкурировала. Надо понимать, что мы все сильно зависим друг от друга и вместе сможем добиться намного больших результатов, чем по отдельности.

Для нас есть два фундаментальных понятия, через призму которых мы смотрим на индустрию: независимость и стабильность. Под независимостью мы имеем в виду экономическую основу. А чтобы независимость была стабильной, это должны быть не разовые инъекции в виде инвестиций или сложившихся ситуаций, а долговременные институциональные изменения. Поэтому все действия, направленные на эти два аспекта, мы поддерживаем. Это очень здорово, что «1+1 медиа» сегодня заняла такую позицию (и не только сегодня, но и вчера) — жаль, что не занимала позавчера.

А. Т.: Лучше поздно, чем никогда. Причем очень важно, чтобы внутренний диалог индустрии был публичным.

В. Б.: И не менее важно, чтобы все придерживались того, о чем договорились. Поэтому хотелось бы, чтобы это было не только написано на бумаге, но и появились механизмы финансовой ответственности за нарушения договоренностей. Я считаю, это был бы самый хороший механизм их соблюдения.

— Все договорившиеся — это пока что вы двое?

А. Т.: Нет, мы только что приехали со встречи всех медиагрупп (интервью состоялось 23 апреля. — Авт.).

В. Б.: Это постоянная дискуссия всей телевизионной индустрии. По отдельным вопросам общается рекламный сегмент, по отдельным — производство (например, проект #Кінокраїна был создан большими усилиями всех стейкхолдеров). Мне кажется, это очень важное для всех понимание: что мы не просто конкуренты, а часть некой экосистемы.

А. Т.: Мы бы хотели перейти от периода беспорядочной и беспощадной конфронтации к периоду созидания. То есть мы остаемся конкурентами, мы воюем рейтингами…

В. Б.: …интеллектом. Просто деньги закончились, поэтому остается интеллектом.

— Вы сказали, что в идеале хотели бы наказывать нарушителей общих договоренностей гривной. Давайте сосредоточимся на каком-то конкретном примере. Недавно был подписан меморандум о российско-украинской копродукции. Индустрия шла к нему долго. Мы проанализировали этот документ и считаем его достаточно мягким. Мы смоделировали несколько ситуаций и пришли к выводу, что даже 25 % участия Украины в определенных балльных комбинациях дает возможность считать продукт копродукцией. Довольны ли вы этим меморандумом?

В. Б.: В этом меморандуме есть одно основополагающее правило: копродукцией будет считаться то, что на 30 % производится в Украине. Соблюдая это правило, мы приводим деньги в страну. И дальше этот процент будет увеличиваться до 50 %.

Очень важно, чтобы мы начали нарабатывать практику использования меморандума. Чтобы это произошло, в документе предусмотрен выбор аудиторов, которые будут нарабатывать правила применения. Безусловно, любой закон и меморандум можно использовать по-разному, и задача индустрии — сделать так, чтобы все участники понимали, что это именно копродукция, а не «схематоз».

А. Т.: То есть это не «серая» схема по заведению российского продукта на украинскую территорию. И я, и Владимир выступаем категорически против этого. Мы слишком долго над ним работали, чтобы позволить использовать его как индульгенцию продолжать делать то, что делалось раньше.

— Насколько я знаю, вы собирались провести тендер на аудитора до 1 апреля. Почему процесс затянулся? Среди подписантов есть «штрейкбрехеры»?

В. Б.: Наша группа впервые за долгое время отдала инициативу другим участникам процесса. Если в законе о господдержке кино мы вместе с Film.ua Group были драйверами, а все остальные присоединялись, то здесь мы отдали управление подписанием меморандума в другие руки. Мы являемся полноценными участниками процесса, но не лидерами. Вероятно, что-то где-то не сработало. Но ничего, я думаю, мы сейчас все доделаем.

А. Т.: Встретились, оказалось, что все обеспокоены. Поэтому работа продолжится.

— Согласно этому меморандуму, все подписанты должны были передать Госкино исчерпывающий перечень копродукционных проектов, которые уже есть в работе. Это произошло?

В. Б.: Насколько я знаю, никто никому ничего еще не передавал. Я думаю, мы должны всё завершить до конца мая и все должны начать выполнять то, что пообещали. Если не будут выполнять, то смысла в этом меморандуме нет.

Почему возникла острая ситуация: мы не захотели задним числом согласовывать аудиторов. Мы же договаривались, что это будет до 1 апреля. Важно, чтобы мы все выработали привычку выполнять обещанное.

А. Т.: Пока Бородянский не хлопнул дверью, никто не перекрестился. Теперь все начали быстро креститься. Процесс опять возобновился.

— Александр, если этот меморандум начнет выполняться, решит ли он ваш спор с «Медиа Группой Украина»?

А. Т.: У нас нет спора с «Медиа Группой Украина», у нас есть спор с государственными регуляторами. До тех пор, пока государственные регуляторы позволяют делать то, что происходит сейчас, найдется «Медиа Группа Украина» или еще кто-нибудь, кто нарушит эти правила.

В. Б.: Для нас государственная власть — это регулятор, который следит за соблюдением правил. Важно, чтобы они одинаково всеми трактовались и применялись тоже одинаково — как ко мне, так и к Ткаченко. Тогда у нас не будет возникать чувство несправедливости. Но когда на одни вопросы глаза закрываются, а на другие — нет, то возникают конфликты, которые нас ослабляют.

В западных странах сорегулирование является частью законодательства: если участники рынка и регулятор договариваются о чем-то и кто-то эту договоренность не выполняет, то нарушитель может быть привлечен к ответственности. Важно запустить этот механизм. Думаю, мы пройдем несколько циклов, после чего начнем вводить жесткое исполнение. Может, тогда мы с Александром Владиславовичем достигнем договоренности о том, что такое формат, например. Мы уже несколько лет судимся за формат «Ревизора». Если бы мы договорились, что такой формат является форматом, этого спора не было бы. Так как он все еще находится в острой фазе, то разработку общих правил по регулированию форматов мы отложили на более поздний срок. Но к этому мы тоже придем, и тогда рынок станет более цивилизованным.

— Хорошо, сформулирую свой вопрос так: если меморандум заработает, то начнут ли государственные органы, которые регулируют эту сферу, работать так, как вы хотите?

В. Б.: Вопрос к ним, наверное.

А. Т.: Было бы желание индустрии. Мне кажется, что если государственные органы увидят, что мы способны договариваться и выполнять то, о чем договорились, то дальше это уже вопрос времени.

— Насколько серьезна угроза рассмотрения и принятия законопроекта о запрете, в том числе, российско-украинской копродукции (авторства группы народных депутатов во главе с Николаем Княжицким)?

А. Т.: Если индустрия не договорится, то могут рассмотреть и этот законопроект, и другие.

— Чья была инициатива написать этот законопроект — Николая Княжицкого или чья-то еще?

А. Т.: Даже не знаю, но в целом дух его поддерживаю.

В. Б.: Я не знаю, чья это инициатива. Но написанное в этом законопроекте означает, что вся продукция, в которой есть российские участники, невозможна к показу. Важны правила, по которым мы играем, и во имя чего эти правила формулируются. На сегодняшний день этот закон принесет телевизионной отрасли многомиллионные долларовые убытки, что прямо противоречит нашей задаче: независимости и стабильности.

А. Т.: Есть еще одно свободное пространство для манипуляции — «черные списки»: непонятно, кто их создает и как они утверждаются. В них присутствуют артисты, которые являются поводом для того, чтобы отзывали прокатку, — и никто не знает почему. Или есть артисты, которые не попадают в эти «черные списки», — и тоже никто не знает почему. Я считаю, что сам факт существования «черных списков» — это позорное явление, несмотря на войну. Должны быть четкие критерии, возбужденное уголовное дело, чтобы можно было применять такое громкое название, как «черные списки».

Та часть этого законопроекта, которая касается прокатных удостоверений, мне кажется весьма положительной, потому что прокатные удостоверения — это рудимент Советского Союза, их нигде нет, это тоже инструмент саморегуляции. Прокатки, как и «черные списки», являются предметом для манипуляций, за которыми обычно лежат конкурентные или коммерческие интересы. Когда в списки вдруг неожиданно попадает Добронравов только для того, чтобы запретить «Сваты», все на рынке прекрасно понимают, почему он туда попал.

В. Б.: В любом случае, нужен механизм соблюдения правил. Прокатные удостоверения являются таким механизмом. В моем понимании, пока нет механизма жесткого соблюдения, прокатки должны оставаться.

Я бы не хотел заходить в политическую плоскость: прокатные удостоверения — это хорошо или плохо. Это решать государству. Для нас важно, чтобы было предсказуемо. Сейчас военное время, но оно длится уже четыре года. Это означает, что нужно реагировать так, чтобы не обескровливать индустрию. У всех есть какое-то количество фильмов с русскими актерами, режиссерами из «черных списков». Хотите ввести новое регулирование — введите, но не задним числом, дайте время на адаптацию, как это было сделано с законом про квоты на украинский язык. Ну и желательно помнить, что регулирование — это не только ограничения, но и предоставление новых возможностей.

По поводу отмены прокатных удостоверений хочу привести цитату вице-премьер-министра по гуманитарной политике Вячеслава Кириленко (хотел бы, конечно, узнать у господина Кириленко, какая гуманитарная политика у нас существует): «Это наш инструмент влияния на контент. Мы потеряем всякое влияние на телевидение и кино, которое будет демонстрироваться нашими каналами. Если этот шлюз будет сорван, мы будем уже постфактум реагировать на засилье на наших телеэкранах сериалов, пропагандировать страну-агрессора». Это говорит об определенном характере мышления, хотя есть закон, который жестко ограничивает показ российского контента, и прокатные удостоверения в таких черно-белых тонах не являются инструментом регулирования.

— Я знаю, что медиагруппы подготовили проект постановления о порядке формирования «черных списков». Каковы перспективы того, что правительство к нему прислушается, рассмотрит, примет?

А. Т.: Это один из положительных моментов в сотрудничестве телегрупп, потому что все его согласовали. Мне кажется, сегодня не хватает политической воли, чтобы это решение начало существовать на государственном уровне. Мы ведем разъяснительную работу, пытаемся рассказывать о том, что речь идет не о политике, а об индустриальном решении.

— Владимир, вы упомянули, что наряду с ограничениями должны быть и какие-то стимулы для индустрии. Когда государственные деньги придут в производство телесериалов?

В. Б.: Не знаю, это вопрос к Министерству культуры, но я вам скажу следующее: государство по какой-то причине планирует выделять деньги на телесериалыname="_GoBack"> и именно поэтому важна гуманитарная политика. Если для государства важно появление на телеэкранах украинского героя, надо говорить: «Ребята, для меня важно не просто его появление, но и то, что он будет виден максимальному количеству граждан Украины». И, например, когда мы производим некий сериал или фильм, то мы готовы брать на себя обязательство показать его в прайме не менее пяти раз (или десяти — неважно, количество показов мы определим, оценив сценарий). И это будет наше обязательство не просто по съемкам, а и по реализации государственной гуманитарной политики, по донесению до людей важных гуманитарных смыслов.

А. Т.: Из всех патриотических фильмов, которые выходили в кинотеатрах, только «Киборги» охватили широкую аудиторию, все остальные — нет.

В. Б.: Речь не идет о поддержке каких-то малых форм: я считаю, что есть этапы, когда о малых формах не говорят. Приведу один пример: больше половины украинцев знают выдуманную историю нашей страны, которая была придумана и рассказана советской властью. И это важное направление — понимание, кто мы, откуда, почему реагируем на что-то более или менее остро. Это то, что может примирить нас — восток и запад, север и юг, центр. Это важнейшая гуманитарная задача.

А. Т.: Для примера, что такое государственная политика или ее отсутствие: к нам обратилось USAID с предложением снять сериал, чтобы обсудить вопросы взаимоотношений украинцев с оккупированной частью Донбасса. Заметьте: обратился не какой-то наш государственный орган, а представитель американских налогоплательщиков. После двух успешных фильмов Акима Галимова «Повернення історії» начался диалог с государственными органами: «А может, вы сделаете третий или четвертый фильм?» Это должна быть не только наша инициатива, должны быть четкие месседжи для индустрии и процедуры, как эти решения потом будут воплощаться.

В. Б.: В США, когда случилось 11 сентября 2001 года, государство начало взаимодействовать с Голливудом. И это было не директивное взаимодействие: специальные департаменты, созданные в органах власти, предоставляли информацию продюсерам Голливуда, чтобы они могли снимать фильмы. Это было решение американского общества, которое было встроено в государственную и бизнес-машину.

Еще один хороший пример: во время Второй мировой войны был человек — Байрон Прайс, — который отвечал за цензуру в американских СМИ. Он придумал механизм, на основе которого был написан кодекс, о чем нельзя рассказывать, потому что США могли бомбить. Это было актом саморегулирования, и к концу войны он был уже настолько понятен, что никто его не нарушал. Это был, по-моему, единственный в истории случай, когда человек получил Пулитцеровскую премию за акт ограничения свободы слова. Вот такого уровня взаимодействия и взаимопонимания нам необходимо достичь со страной и между собой.

А. Т.: Мы живем в условиях, когда с точки зрения государственного регулирования происходят ежедневные вспышки. Недавно Президент Порошенко заявил о том, что аналог должен быть отключен в июле. Несколько лет идут дискуссии о том, как должен происходить процесс перехода от аналога к цифре, мы — за это, мы очень хотим отключить. Мы страдаем чуть ли не больше всех, потому что платим за большое покрытие «1+1» несоизмеримые деньги, но нормального механизма, который бы обеспечивал качество и количество охвата бесплатных цифровых каналов вещания, до сих пор нет. Зато есть предположение, почему могло прозвучать такое заявление. У каналов в августе заканчиваются цифровые лицензии. Если вдруг решение осуществится и в июле все выключится, то у каналов останутся аналоговые лицензии, которые можно будет сдать в Нацсовет, а по поводу цифровых регулятор будет принимать решение. Кому-то продлят, кому-то — нет. Мы уже проходили процесс продления лицензии.

В. Б.: У Александра Владиславовича традиционно конспирологические версии.

Государство разработало план перехода, который должен быть осуществлен в январе — феврале 2019 года. Мы всегда были за отключение аналога и продолжаем быть за отключение, но важно, чтобы была предсказуемость происходящего. Для нас важна прозрачность деятельности и собственности «Зеонбуда» — сегодня эта компания контролирует 100 % рынка цифрового эфирного вещания в стране. Не менее важны для нас и наличие у государства инструментов регулирования деятельности «Зеонбуда», улучшение качества его сигнала и территории покрытия (решаются изменением модуляции и достройкой сети), понимание новых тарифов на 2018–2022 годы — согласование принципов их формирования с индустрией.

— Давайте еще немного конспирологии. Что с планами Концерна РРТ построить еще один мультиплекс?

В. Б.: Сегодня у «Зеонбуда» есть возможность транслировать 28 общенациональных эфирных телеканалов. Дальше приходит концерн и говорит, что построит еще один мультиплекс, где будут еще десять эфирных каналов. И в эфире появляется потенциальная возможность для 38 каналов. Что это означает? Заполнения для этих 38 сейчас нет, есть для 28. Себестоимость будет расти: они построят этот мультиплекс, по их словам, за 250 млн грн., но, думаю, по факту получится 500 млн грн., плюс CAPEX, плюс OPEX (капитальные и операционные затраты. — Авт.) — по нашим оценкам, в сумме выйдет плюс-минус 1 млрд грн. Если у мультиплекса КРРТ будут два канала-клиента, то всю свободную емкость станет оплачивать рынок: вырастут тарифы «Зеонбуда» для нас, вырастут тарифы концерна — ведь надо будет как-то это все окупать.

Как было бы правильно, с нашей точки зрения: прийти к нам и спросить, хотим ли мы, ведь мы платим деньги; если мы отвечаем, что хотим, то подписываем такие-то документы на такой-то срок, вот такие правила. Может, мы уйдем из «Зеонбуда». Это рыночный процесс. Но нет, они нам строят, хотя мы не заказывали. Вторая иллюзия, о которой говорят: что это создаст конкуренцию на рынке. Это не создаст конкуренцию, потому что наши лицензии привязаны к провайдеру — тому, кто обеспечивает трансляцию. Я сейчас получу лицензию и не смогу перейти к другому провайдеру.

А. Т.: И здесь вступает другая конспирологическая теория о том, что это очередной повод для перелицензирования: эти разговоры происходят в момент окончания лицензий не только телеканалов, но и самого «Зеонбуда», чья лицензия провайдера заканчивается в 2020 году.

— Как быть с тем аргументом, что сейчас, в состоянии войны, информационной агрессии России, весь наш цифровой эфирный телесигнал контролируется компанией, которая принадлежит непонятно кому?

В. Б.: Это плохо. Должно быть понятно кому. Насколько я понимаю, там есть физические лица, которые являются гражданами другой страны. Если государство с точки зрения национальной безопасности это устраивает…

— Его же, наверное, и не устраивает.

В. Б.: Так почему оно ничего не делает? Почему появляется проект закона Княжицкого и не появляется проект закона, регулирующего аспекты перехода на цифру и требования к компаниям, занимающим, например, более 25 % рынка вещания? Это странно.

А. Т.: При желании можно было национализировать «Приватбанк». Что такое «Приватбанк» по сравнению с этим несчастным «Зеонбудом»?

В. Б.: Я не специалист в банках. Александр Владиславович лучше разбирается в этой сфере, поэтому я не буду комментировать. Государство — регулятор, оно может сказать, что его это не устраивает, отрегулировать, поставить ограничения, требования к прозрачности собственности — это нормальный путь. Либо оно говорит: «Не могу консолидироваться, у меня нет таких сил. Отрасль, а тебе это надо?»

Какие риски есть в «Зеонбуде»: что он поднимет для нас тарифы, сделает их заоблачными, или кого-то возьмет, а кого-то — нет, или начнет вести себя так, что ситуация станет неуправляемой. Нужно в законодательном поле выписать правила, как для банков, например. Если частные банки не выполняют нормативы, вводится временная администрация: банки считаются социально значимыми институциями, и государство придумало для них регулирование. Почему оно не может придумать подобное регулирование для другой социально значимой институции — доставки информации? Мы готовы включиться в работу по разработке.

— Смотря кого считать государством. Если народных депутатов, то вы наверняка знаете, что существуют проекты законов о финансовой прозрачности медиасобственности.

В. Б.: Пусть голосуют. Да, мы выбрали эту власть, и она должна сделать.

А. Т.: Конечно, мы инициируем многие решения. Но все решения за государственные органы, которые касаются нашей отрасли, принять не можем.

Наша идеальная схема выглядит следующим образом: все каналы заинтересованы в кодировке спутникового сигнала, соблюдении авторских прав — понятно, для нас это денежная финансовая составляющая. Все каналы заинтересованы в том, чтобы цифра наконец вступила в силу и был отключен аналог. Но по нормальным, понятным для всех правилам.

— Примерно когда? Какой вариант вас бы уже устроил? Точно после выборов?

В. Б.: А причем выборы к правилам? Правила уже написаны. И там смена идет до выборов.

А. Т.: Начинается до выборов, заканчивается после.

— Это комфортно для вас?

В. Б.: Какая разница? Главное — правила. Мы заранее объявили, за год, подготовились, проинформировали население, перешли.

А. Т.: Я бы все-таки предпочел после выборов — на всякий случай, для успокоения.

— Владимир, скажите, пожалуйста, почему все медиагруппы делегировали StarLightMedia работу над законопроектом «Об аудиовизуальных медиасервисах»?

В. Б.: Не все, это совместная работа. Мы консолидаторы. Это обычный рабочий процесс — не может же быть четыре консолидатора. Мы собираем все пожелания, рассылаем.

А. Т.: Наши юристы уже чаще общаются между группами, чем со своими коллегами внутри компаний.

— Есть такая версия, что это потому, что у StarLightMedia — самые большие возможности собрать голоса народных депутатов.

А. Т.: Это конспирологическая версия.

В. Б.: Нет, конечно.

— Просто мне кажется, что у вас у всех не такие уж слабые возможности влиять на власть, как мы сейчас обсуждаем за этим столом.

А. Т.: Эти возможности становятся исключительно крепкими, если все группы объединяются — только нас двоих для этого недостаточно.

В. Б.: Когда мы делали закон про кино, то все искали, как мы будем на нем зарабатывать, и удивлялись, что никак не могут найти — мы не являемся ярким игроком кинорынка. Мне кажется, во взаимоотношениях между нами и государством важно не играть в прятки; важно, чтобы все понимали, что мы делаем это не для себя, а создаем индустриальное решение, которое проходит через определенные фильтры с целью развития рынка. Мы можем ошибаться в действиях, но точно не для того, чтобы кого-то ущемить. Не так, что если у какого-то игрока рынка есть какая-то болевая точка, то мы лоббируем правила или закон, чтобы в эту точку ударить.

А. Т.: Я бы очень хотел, чтобы ушел характер мышления ради себя или против кого-то — мы слишком наелись всего этого. И продолжать такую практику в ситуации, в которой находятся и страна, и индустрия — это вести к саморазрушению.

— Я до сих пор жду, когда не только StarLightMedia, но все четыре медиагруппы начнут зарабатывать на законе о господдержке кино — например, привлекать государственные деньги в производство патриотических сериалов.

В. Б.: Не зарабатывать. У государства должна быть гуманитарная политика. Она может заключаться не только в аспекте патриотического кино.

А. Т.: И StarLightMedia, и «1+1 медиа» — это на сегодняшний момент самые большие производители отечественного контента, разного — и сериального, и развлекательного, и прочего. Безусловно, мы бы не отказались от понятной государственной поддержки; но не хотели бы принимать в ней участие, когда не существует четких правил, ради чего это делается, какие условия с точки зрения охвата этого контента — нет же смысла делать сериал, который никто не посмотрит.

В. Б.: Я приведу цифры, чтобы вы понимали, о чем я. Наша оценка дополнительного финансирования акционерами всей телевизионной индустрии — порядка $175–200 млн. Возьмем $175 млн как меньшую цифру, умножим ее на текущий курс 26 грн./долл. и получим 4,5 млрд грн. Итак, 4,5 млрд грн. в индустрию приходят не из экономики отрасли. Государство дает индустрии, предположим, все 500 млн грн. на производство патриотических сериалов — это 10 %. То есть это очень нестабильная история.

Странно акционерам финансировать этот рынок в таких масштабах. Поэтому государству важно с точки зрения производства собственного контента, информационной безопасности создать группам такие условия на рынке, когда все начнут зарабатывать. А оно создает другие условия: нате вам еще миллиард затрат сверху, мы построим новый мультиплекс.

— Не так давно Президент Петр Порошенко встречался с представителями общественных организаций, где сказал, что, по его данным, вы все уже в нуле.

А. Т.: Я рад, что он следит за нашей экономикой.

В. Б.: У меня нет комментариев. Мы не в нуле.

— А правда ли, что ICTV в нуле?

В. Б.: Есть такое понятие как чистый денежный поток — это разница между всеми расходами и доходами по cash flow. Мы сегодня в минусе по cash flow. А по EBITDA, то есть по прибыльности, группа в плюсе. Вот такая проблематика: просто EBITDA настолько небольшая, что не позволяет денежному потоку быть положительным.

А. Т.: Если мы постоянно говорим о том, что хотим сделать индустрию бизнесом, то очень странно выглядит одновременное появление новых телеканалов, которые выполняют политическую функцию и явно к бизнесу не стремятся. И в рамках того диалога, который мы сейчас ведем, нам бы хотелось, чтобы сам по себе вопрос, что телевидение может существовать для решения политических вопросов, уходил.

— Что вы думаете о том, что в прошлом году двумя крупнейшими производителями сериалов в России были украинские компании (Star Media и Film.ua Group, по данным KVG Research. — Авт.)?

А. Т.: В 2014 году — Володя, наверное, помнит момент, когда случилась эта история — я для себя принял решение прекратить эту работу в производственном бизнесе. Я предложил, чтобы каналы прекратили показывать сериалы с героями в виде российских солдат и полицейских. Потребовался год, чтобы был принят закон, совершенно другой, чем та инициатива, которая возникла. И из того, что я знаю, практически никто больше из продакшнов не уходил и не прекращал работу с российским рынком.

Это решение каждого, мы никак не можем на него повлиять. А вот на что мы можем влиять — это сделать рынок понятным здесь, выгодным, интересным и развивать сотрудничество с другими странами.

— Просто такие моменты и новости как раз и усложняют общие правила игры и государственную политику, потому что возникает вопрос: как государство может финансировать какие-то сериалы, если часть из них может оказаться на российском рынке?

В. Б.: Так мы же будем экспортировать туда свои ценности.

— Я понимаю ваш аргумент. Но есть конкретные примеры, когда даже сериал по роману Ольги Кобылянской умудряются адаптировать под два рынка.

В. Б.: Давайте будем честны. Есть ли у Украины торговые отношения с Российской Федерацией? Есть. Страна на уровне государственной политики не приняла для себя решения их разорвать. И есть украинские продакшны, которые умудряются создавать контент такого уровня, что он устраивает российских покупателей. Это хорошо или плохо? В рамках существующих правил это норма, это хорошо. Какие к ним могут быть претензии, осуждение? Давайте тогда всех осуждать, кто хоть как-то с кем-то сотрудничает. Это настолько популистское заявление, когда люди что-то увидели, крикнули и эхо пошло. Так неправильно. У государства должна быть внятная политика по торговым отношениям со страной-агрессором. Продакшны работают в рамках той политики, которая есть.

А. Т.: Несмотря на то, что я придерживаюсь той точки зрения, которой придерживаюсь, хотел бы поддержать Володю. Существуют правила, в рамках этих правил мы работаем.

В. Б.: На меня сейчас, конечно, все начнут ругаться, но ничего. Наш рынок, как рынок, например, Канады по отношению к США, Франции по отношению к США, зависим. Особенно это характерно для ближних стран: Канада очень сильно зависит от США. И что делает канадский законодатель? Создает преференции национальному продукту. Когда во Франции по телевизору идет премьера национального фильма, напротив не может стоять ни одно голливудское кино. У нас такого нет. Экономическая система поддержки национального контента у нас только зарождается.

А. Т.: Или общественные телеканалы во многих европейских странах являются главными заказчиками сериального производства, они инвестируют туда огромные деньги, это нормальная политика.

В. Б.: Да, так должно быть. Если я продюсер, который может соединить разных героев и сделать продукт, который покупается в разных странах, — это верх мастерства.

— Если еще раз вернуться к законопроекту «Об аудиовизуальных медиасервисах», то один из спорных вопросов между консолидированной позицией медиагрупп и позицией других стейкхолдеров, которые влияют на его написание, — это само- и сорегуляция и вопрос сильного или слабого регулятора — Нацсовета.

В. Б.: Речь не о саморегуляции, а о сорегулировании. Это важная история, потому что в сорегулировании принимает участие регулятор. Да, у нас есть по этому поводу дискуссия, нормальная, обычная, в которой мы ищем решение.

Задача простая. Нашей группе, в частности каналу СТБ, было вынесено предупреждение о показе в эфире телеканала несовершеннолетних жертв сексуального насилия не так, как этого бы хотелось регулятору. Мы говорим: «Хорошо, но давайте создадим правила, как это показывать, и мы будем их придерживаться». Решающее значение должна иметь не субъективная оценка каких-то экспертов, которые не являются экспертами по законодательству Украины, не мнение общественности, а правила — мы их создали, и после этого все этих правил придерживаются. Теперь важно такой подход к регулированию закрепить в законодательстве.

— В сентябре была информация также о том, что в законопроекте есть еще два спорных вопроса — прозрачность медиасобственности и цифровое вещание. Продолжается ли по ним дискуссия?

В. Б.: Нет, по этим вопросам споров нет.

Фото: Надежда Федорова