Среди всего прочего попался мне на глаза полный текст нашумевшего в свое время письма дирижера тогдашнему министру культуры Швыдкому. Письмо изобличает скорее автора, чем тех, на кого он обрушил свой аристократический гнев. Есть там совершенно абсурдный пассаж, фактически призывающий министра установить контроль над музыкальной критикой, урезонить зарвавшихся журналистов, якобы открывших против великого дирижера травлю. Лежа в гамаке на Николиной горе, можно еще и не до того дофантазироваться. Но был в этом письме факт, совершенно, как сейчас принято говорить, убивший меня.

 

В Москве исполняли симфонию Гайдна. Через день в самой уважаемой нашей ежедневной газете выходит рецензия. «Оркестр играл так плохо, что дирижер был вынужден прервать исполнение и заставить музыкантов настроиться». В газету приходит письмо, в котором ведущие оркестранты объясняют, что ремарка «перед исполнением части дирижер, дабы повеселить заскучавшую публику, просит музыкантов заново настроиться» содержится в партитуре — и Рождественский, знаменитый как раз своей дотошностью, не мог не выполнить указания автора. Музыканты просили опубликовать опровержение. Газета отказывалась. В конце концов опубликовали. И в этой истории была поставлена точка.

Ужас ситуации заключается в том, что мнение критика, допустившего — нет, не преступную небрежность, я даже не знаю, как сказать, что именно допустившего, — мнение этого критика было важно огромному множеству людей. И я, рядовой слушатель без музыкального образования, привык сверять собственные эмоции с тем профессиональным — так казалось — отчетом, который критик давал на уважаемых страницах после всех значимых столичных концертов.

Для меня это была катастрофа. Рухнула система координат, шкала ценностей, у Архимеда отняли рычаг.

Классической музыке как-то особенно не везет с критиками. Скрипачку Анну-Софи Муттер с тех же страниц, но уже новая критикесса, обвинила в том, что та, зараженная «звездной болезнью», задержала на полчаса начало выступления. Если бы журналистка, пишущая о музыке (есть такая чудная формулировка: «журналист, пишущий о+» — кино, музыке, театре и так далее), удосужилась заглянуть в билет, она бы обнаружила сноску «начало концерта — в 19.30». Великая скрипачка всегда начинает концерты вовремя. Сейчас автор этого вранья активно пропагандирует идею создания журналистского профсоюза в преддверии грядущих увольнений и сокращений зарплат. Мне кажется, это как раз естественно: такие всегда выдвигались по профсоюзной линии.

Ну а что же творится в более знакомом мне глянцевом профсоюзе? Как мы-то смотримся? О! Со страниц издания с третьим в стране тиражом узнаем, что «Джорджио Армани создал настоящую империю Армани, более известную как Emporio Armani». На самом деле, Emporio — вторая линия известной марки, только и всего. Вот тот же модный критик рапортует с парижских показов: «Все смотрелись блекло. Не подвел лишь старик Жиль Сандер». Но Жиль-то Сандер — это старушка, причем давно отошедшая от дел. Если верить нашей печати, Mimi — это продукция Mikimoto, хотя на самом деле довольно средняя ювелирка к замечательному японскому бренду отношения не имеет. Что во Франции есть отели «пять звезд», хотя высшей категорией до сих было четыре deluxe.

В действительно пятизвездочном отеле Villa d' Este я наблюдал неприятную, но поучительную сцену. Мы ужинали с директором и владельцем отеля (в одном лице). И из каких-то закромов он приволок журнал с публикацией о гостинице, автор которой как раз сидела с нами за столом. В тексте красным фломастером было подчеркнуто место, где было написано, что в отеле собрана уникальная коллекция ковров, в том числе и марокканских. Что хотела сказать этим автор? Что в «Виллу» свозится лучшее, что есть на земле. Но для владельца эти строки были оскорбительны: он в негодовании отметил, что его отель не ночлежка, чтобы устилать полы марокканской дешевкой. Было ужасно, ужасно неловко. Это единственный на моей памяти случай, когда человеческое восторжествовало над светским — и менеджер вместо очаровательных иносказаний вылил на нас то, что думал.

За последние годы журналисты перестали сознавать ценность, важность и ответственность своего труда. Такому печальному положению дел, конечно, способствовало то обстоятельство, что, действительно, от нас ничего не зависит, а ведь были времена, когда публикация в «Литературке», подписанная «Лидия Графова», могла радикально изменить жизнь человека или целого коллектива. Но это лишь одна из причин. Другие — стяжательство, лень и невежество.

Мне как-то случилось путешествовать по Южной Африке с журналисткой, представлявшейся как luxury travel expert. Так вот, она натурально рухнула в обморок, когда поняла, что ей предстоит провести сутки в огромном шатре с камином, гостиной и кроватью, в которую слуги кладут на ночь грелку. Я потом имел возможность ознакомиться с текстом. «Об уровне отеля говорит хотя бы то, что ванные комнаты в нем отделаны мрамором». Перед этим блекнет даже мое самое любимое из позднеперестроечного: «Вечеринка удалась: на столе было много шпротов и бутебродов».

Хуже всего, что такие «мелочи», интонационные и фактические неточности перестали быть исключением, «отдельными досадными промахами», перестали быть проступком — и если так пойдет, начнут считаться поступком. Открываю «Сноб» (какое чудесное название для парикмахерской! дарю!). Сколько столичных перьев боролись за право печататься здесь — и не получили его. Некоторые даже писали об этой своей схватке как о детективном приключении. Что ж, почитаем победителей.

 

Вот одна из героинь «этим летом планирует снять дом на Успенском шоссе». Но Успенского шоссе в природе не существует. Есть Успенское шоссе-1, Успенское шоссе-2 и Рублево-Успенское шоссе. А вот Успенского нет, еще не проложили. Другой герой «в сорок пять лет выучился плавать, выполнил норматив второго разряда и купил себе большую квартиру в мансарде, в поселке Остров в Крылатском». Но и такого поселка нет, не построили еще. Есть «Остров фантазий», а просто «Остров» — это фильм, кино.

 

«Спокойное отношение к понятию свой дом — признак того, что российский образ мысли приближается к западному», — подытоживает автор, не подозревающий, что «образ мысли» — это, если угодно, попытка изобразить мысль, графически, или музыкально, или другим каким способом, а вот образ мыслей — это система представлений о мире.

Герой «Десяти негритят», судья, говорил, что высшее проявление правосудия — это способность осудить самое себя. Пожалуйста. Автор этих строк ужасно спешил сдать текст о лондонском отеле Brown's. Было жарко, меня подгоняли, болела поджелудочная — в таких случаях всегда можно привести кучу оправданий. Воодушевленный находкой (гостиница стала прообразом отеля «Бертрам» из повести Агаты Кристи) и тем, что я знаю, что Jungle's book, написанная Киплингом в отеле, по-русски будет «Маугли», я придумал эффектную концовку: перечислить знаменитостей, бывавших в отеле. Сесиль Родес (которую я не знал, но которая бесконечно фигурировала в исторических источниках) в моем тексте «часами просиживала перед массивным зеркалом в номере на третьем этаже».

 

Заметка имела большой успех. И лишь один внимательный читатель (или читательница?) заметил, мягко говоря, неточность. «Сесил Родс, один из основателей «Де Бирс», в честь которого названа страна Родезия, конечно, мог красоваться перед зеркалом, завивая, скажем, усы, — но это все равно не делает его прекрасной дамой». Спасибо, безымянный ценитель моих заметок об отелях класса люкс! История с сэром Родсом позволила мне без угрызений совести отдать эту колонку на усмотрение внимательного редактора, не говоря уж об эффектной концовке.

Автор — главный редактор газеты «На Рублевке»