Три года назад завершилось следствие по резонанснейшему уголовному делу о похищении и убийстве в сентябре 2000-го журналиста «Украинской правды» Георгия Гонгадзе. На скамью подсудимых угодили бывшие офицеры Главного управления криминального поиска МВД Украины Николай Протасов, Валерий Костенко, Александр Попович. Следствие доказало их безусловную причастность к преступлению.

 

Летом 2004 года оперативники СБУ вышли на двух сотрудников, следивших за Георгием. В январе 2005-го их допросили в Генпрокуратуре. Еще через месяц Протасова задержали в госпитале МВД, Костенко — в подъезде дома, где он жил, с Поповича взяли подписку о невыезде. Их бывшего шефа генерала Алексея Пукача, руководившего указанным Главком, переименованным затем в департамент, объявили в международный розыск.

Апелляционный суд Киева, неоднократно переносивший заседания в связи с состоянием здоровья Протасова, приговорил его к 13, Костенко и Поповича — к 12 годам лишения свободы каждого. Они были разжалованы. После освобождения им запрещено занимать какие-либо должности в органах власти.

 

Впрочем, мать журналиста Леся Гонгадзе считает всех троих лишь рядовыми «опричниками» преступления, которых власть предержащие хотели бы сделать истинными виновниками трагедии, умалчивая, кто же стоял за ними и кто конкретно отдавал приказ убить Гию. На свободе пока остается главный фигурант и, по свидетельству подчиненных, непосредственный исполнитель убийства — Пукач, бесследно скрывшийся от правосудия.

 

Начиная с момента задержания подозреваемых и их ареста, «Сегодня» внимательно отслеживала ход событий, пыталась добиться с ними встречи и задать ряд вопросов. Долгое время это не удавалось сделать — на наши просьбы следовал отказ. И вот, уже после рассмотрения Верховным Судом кассационных жалоб троих осужденных, оставленных, как мы сообщали, без удовлетворения, и вступления приговора в законную силу, нам удалось-таки при содействии адвоката Виктора Чевгуза взять интервью у бывшего начальника дежурной части Главка криминальной разведки Николая Протасова.

Мы разыскали его в Бучанской исправительной колонии, где он проходил курс лечения и откуда на днях вернулся в Макошинскую ИК. Был ли искренен, судить читателю.

 

 

— Здоровье, прямо скажем, плохое. Медики, независимые специалисты, гражданские лица, подтвердили ряд старых, обострившихся заболеваний и добавили новые, в том числе патологию кроветворения. В Макошино нет стационара, поэтому меня этапировали в Бучу. Здесь нахожусь около двух месяцев, заканчиваю курс лечения. Но сказать, что чувствую себя лучше, не могу.

 

 

— Как таковых условий на зоне в Макошино я пока так и не узнал, а здесь, в Буче, постоянно на больничной койке. Я тут, а Костенко и Попович — там.

 

 

— Такая возможность у них есть. Передачи они привозят. Это не возбраняется. А с разрешения врачей — и лекарства, в которых нуждаюсь.

 

 

— Да.

 

 

— Что в милицию пошел, не жалею. И что в эту службу (криминального поиска. — Авт.) попал, тоже. Сожалею, пожалуй, лишь об одном — что был обманут.

 

 

— Генералом Алексеем Пукачем. Как и другие сослуживцы. Он всех нас обманул, сказал, что Гонгадзе просто нужно доставить в милицию. Чем это закончилось, вы знаете. Но ни у кого из нас и в мыслях не было, что Георгий погибнет...

 

 

— Подставил на 100 процентов. Однажды я его напрямую спросил: зачем же ты со мной так поступил? Он ответил: а куда б ты делся? Мы всецело от него зависели...

 

 

— Мы вместе учились в школе милиции, жили в общежитии, и попали в одно подразделение в столичном управлении. Когда у меня родилась дочь, встал вопрос, кому быть крестниками. Жена взяла подругу, ну и спрашивает, кого возьму я. Предложил Пукачу — мол, не возражаешь, чтобы батюшка записал? Он не возражал. На этом все и закончилось. За 25 лет ни разу у нас дома не был, и с днем рождения ее не поздравлял, даже куклы не купил. Ну, это такое... А потом стал моим начальником и как-то спрашивает: что ты там про кума говорил? Так вот, говорит, я под крестом не стоял, перед батюшкой не был, и давай забудем про это. Вот такое это было кумовство — на словах, не перед Богом.

 

 

— Общались, конечно, мы ведь вместе работали. До 2003 года, пока я на пенсию не ушел. Но о Гонгадзе разговора как такового не было. Костенко на суде давал показания, что Пукач подходил к нему и говорил: «Валера, пока эти люди (имея в виду высшее руководство страны. — Авт.) при власти, нам бояться нечего». А жив ли Пукач, и где может быть, мне неизвестно. Думаю, вы больше меня знаете. Когда нас в СИЗО держали, там хоть телевизор был. А тут, в санчасти, и его нету.

 

 

— Теличенко не права. В ее словах нет резона. Я все рассказал, и ничего от суда не утаивал. То, что было написано в явке с повинной, практически не отличалось от того, что говорил на процессе.

 

 

— С Фере был знаком, но так, наглядно. О нем отзывались как о хорошем профессионале. А с Дагаевым не общался. Могли ли они быть заказчиками, сказать не могу. В суде Попович рассказывал, что однажды после встречи с Дагаевым и Фере в ресторане Пукач обронил: есть команда перезахоронить бойца (так для конспирации могли называть Гию. — Авт.). Но сам я такого не слышал.

 

 

— Куда мне, прости, Господи, с таким здоровьем мемуары писать! Тут о другом думаешь — выживешь, не выживешь...

 

— Наверное, попасть домой. Или нет, не так — чтобы то, что произошло со мной, никак не коснулось ни жены, ни дочери. Они, не в пример жене и дочкам Пукача, фамилию не меняли, от меня не отреклись и одного не бросили...

 

В кассационной жалобе на приговор Апелляционного суда Протасов свою вину признал, однако отрицал предварительный сговор. Он подчеркивал, что, участвуя в похищении журналиста Гонгадзе, действовал не как сотрудник милиции, а как физическое лицо, находившееся в момент преступления в отпуске, просил учесть проблемы со здоровьем и не лишать звания полковника милиции — мол, за годы службы характеризовался положительно, имел много поощрений. Верховный Суд эти доводы отклонил.