Один раз в году нас посещали представители общественности. Группа обычно состояла из офицера киевского КГБ, научного работника, развивающего учение научного коммунизма, и рабочего. Все, разумеется, были украиноязычные и рассказывали нам, политическим зэка, истинную правду о достижениях советской социалистической республики. По-видимому, это был серьезный элемент в общей стратегии возвращения отщепенцев в лоно единственно правильного учения КПСС.

Кроме индивидуальных бесед «общественности» с каждым украинским диссидентом в отдельности, были и общие встречи в большом зале, куда созывали всех без исключения свободных от работы зэка. Как «буржуазных националистов» различного этнического происхождения, так и стариков, служивших в полиции на оккупированных фашистами территориях СССР. Одна такая встреча с общественностью запомнилась мне особенно ярко.

Научный работник оказался заведующим кафедрой марксизма-ленинизма из киевской сельскохозяйственной академии. Профессором, так сказать. Он долго и нудно расхваливал нам реалии страны, пославшей нас на исправление в уральскую зону. Был он в меру перепуган, говорил нервно, почему-то часто оглядываясь на сидящего рядом офицера КГБ. Я с любопытством рассматривал его, думая о том, как бы отреагировал этот уже немолодой человек, если бы узнал, что один из сидящих перед ним заключенных – племянник его доцента Мостового (это был я). Умер бы на месте от ужаса или зарыдал бы, бросившись со слезами к ногам кагебиста?..

Рабочий киевского завода был невыразительным, по-украински говорил натужно. И, как я заметил, старался не смотреть нам в глаза.

Затем были вопросы. Суки (т.е. ставшие на путь исправления з/к) в таких дискуссиях никогда не участвовали. Дебиловатый лагерный политрук капитан Кытманов, сидевший в президиуме вместе с гостями, настойчиво требовал задавать вопросы. В конце концов встал Мыкола Горбаль, тогда отбывавший свой первый срок, и вежливо попросил «пана профессора» ответить на единственный вопрос: «На каком языке вы разговариваете дома, со своими детьми, женой?» Реакция была немедленная и показательная, потерявший враз весь свой академический лоск профессор налился кровью, заговорил очень быстро и эмоционально, изрыгая оскорбления в адрес Горбаля. Он так и не сумел вразумительно ответить. И чем ярче наливалось кровью его лицо, чем больше он брызгал слюной в ярости и ужасе одновременно, тем шире улыбался циник-кагебист, сидевший рядом с профессором лицом к нам, зэкам.

И как было ответить бедному профессору на такой вопрос… Скажешь, говорим по-украински, чекисты заподозрят в тщательно скрываемом в кругу семьи буржуазном украинском национализме. Скажешь, по-русски говорим, значит, правы эти проклятые диссиденты, когда обвиняют власть в русификации.

А чекист улыбался широко и откровенно. Зал смеялся. Даже старые полицаи, все как один твердо стоящие на пути исправления. Слегка посиневшего от ужаса профессора поддерживал за плечи дебиловатый капитан Кытманов, громко выкрикивая что-то невразумительное. Мы расходились, довольные своей маленькой победой. У нас тогда не было будущего.