Тихо бігла журналістка Зіна Підалькіна до галеристки Тетяни Савченко. Сором’язливо стискала диктофон у кишені. Хоч дощ весняні сльози лив на Андріївський узвіз, та гаряче билося серце дівчини. Так та Тетяна заполонила слабкий та збуджений мозок Підалькіної, що хоч шкварки на ньому смаж. «Філолог французький для школярів, – захоплено тріщала Зіна. – Стюардеса міжнародного класу для чоловіка її з Брюселю. Мата Харі 90-х для СБУ, а за сумісництвом – друзяка французьких бізнесменів, що на парфумах, солях для ванн та вині зналися. Галеристка ще та...». І так Зіна вподобала бурхливе життя тої Тетяни, що серце її заздрісно стискалося. Тож Підалькіна зосередилася на образі тої Савченко, медитувати стала. По правді, ледь не збожеволіла дівуля, бо Тетяна була з  вигляду інтелігентна та романтична пані. Достоту – взірець для нетямущої Підалькіної. Та не знала бідолашна Зіна, що з такими жінками тільки пильнуй. Кого хочеш зіпсують – тільки волю дай. 

 

І була Тетяна Савченко директором київської галереї «Триптих». І завше, коли гості галереї шелестіли немов той очерет о вечірній порі, милувалася Зіна своєю героїнею. Просто так, для годиться. «А чом би й ні», – раділа вона зустрічам із приязно усміхненою Савченко. Невідомо, скільки б ця дівоча закоханість тривала, якби не маленька трагікомедія, яка сталася на дні народженні художника Олександра Животкова. Щось вдарило тій Тані в голову так, що заклала вона два пальці до рота і свиснула на всенький світ. Вміло заграла на струнах Зінчиного милування – немов духом холодним повіяло, так перейнялася тою поведінкою Зіна. Зворушена сіла, слова вимовити не могла. Не те щоб несповна розуму стала – ні, просто збагнула, що життя розбилася. Перед нею стояла не жінка, а справжнісінький вогонь, пожежа чистої води, перед якою – що там художники, сама Підалькіна витримку втратила. «От уже драма», – подумала Підалькіна. Утім, до галереї таки припленталася, щоб із Тетяною про високі речі потеревенити.

 

«Що це за юбка така красива?! Льон?» – радісно вигукнула Савченко, вказуючи на Зінчину плямисту спідницю. «Льон», – сухо відповіла Підалькіна. Дістала диктофон, сомнамбулічно увімкнула.

З.П. (трохи перелякано): Як би ви, Тетяно, охарактеризували ситуацію на українському арт-ринку? Скажімо, якщо взяти останні пару місяців?..

Т.С. (категорично російською): Надо не пару месяцев брать, а пару лет. Часто читаю интервью наших галеристов, которые хают наш арт-рынок и говорят, что его практически нет. Но он, конечно, существует. Другое дело, что он деформирован, как и все другое в нашей стране. Ибо арт-рынок – неотъемлемая часть социальной и экономической жизни государства.

 

Качественную оценку нет смысла давать, потому что он только начинает развиваться, а этот процесс длительный, достаточно болезненный. Профессор Преображенский в «Собачьем сердце» говорил, что разруха не в клозетах, а в головах. Этими словами можно охарактеризовать ситуацию абсолютно всех этажей бизнеса. И все же я смотрю на отечественный арт-рынок достаточно оптимистически, потому что он не дохлый. Если говорить о галерее, в которой я работаю уже девятый год, то в конце 90-х – в начале 2000 года клиентов и людей, интересующихся искусством, составляли исключительно иностранцы, аккредитованные в Украине. Теперь, в последние четыре года, качественный состав клиентов поменялся. Появился больший процент отечественных покупателей.

З.П. (продовжуючи соромитись): Чим ви можете пояснити таку увагу співвітчизників до вітчизняного мистецтва? 

Т.С. (пропонуючи схвильованій Підалькіній чай): С ростом материального благосостояния определенных слоев населения, с безумным бумом строительства... Люди, владеющие определенными средствами, колесят по миру и, безусловно, образовываются. Радует тот момент, что среди них появился еще более обновленный состав клиентов. Это совсем молодые образованные люди. Им по 28-30 лет. Они осмысленно и сознательно приобретают картины для украшения офисов, интерьеров, для подарков. Хотелось бы, чтобы их было больше, но это только начало. У нас много клиентов-москвичей. Московские цены не сравнить с киевскими, и они это очень хорошо понимают. К тому же, все перемешано. У кого-то жена украинка, или он сам выходец из Украины, но живет в России, вот и проявляет интерес к нашим художникам.

З.П. (ковтаючи чай): І кого ж вони купують?

Т.С.: Это зависит от их личностного восприятия. У меня еще никогда не было, чтобы человек полностью положился на мнение галериста. Это, может быть, и правильно, потому что им же жить среди этого, и важна не только инвестиционная ценность, но и удовлетворение эстетического уровня. Приходится отталкиваться от их вкуса. В моей галерее слабых – растущих, безусловно талантливых, но не так известных художников – процентов 5-10, а все остальные – мэтры, известные в мире. 

Т.С. (махнувши руками з каблучками): Я ее не вижу. Это зависит от галериста – считает ли он, что есть конкуренция? или нет. Киев – это маленький город, а хороших художников мало. Они, безусловно, должны вставляться и в других галереях. По-честному, внутри меня есть такой червячок, и если я уже девять лет работаю с одним и тем же художником, и узнаю, что он сотрудничает с другими галереями, то не могу сказать, что это мне приятно. Я в себе эти чувства давлю, потому что не могу предложить ничего помимо любви, сотрудничества и моего умения работать. Выставки некоторых художников, которые являются ядром галереи, таких как Саша Животков, Анна Гидора, делаю через год. А в другое время они могут делать выставки в других галереях. Единственное, о чем я прошу художника, – чтобы он не повторялся. Чем больше галерей – тем лучше. Просто галеристам нужно общаться, чтобы мы были посвящены в планы друг друга. Инцидент, который произошел у меня с White Gallery и ее куратором Алексеем Титаренко, в этом отношении показателен. Право «первой ночи» выставлять художника – за «Триптихом», потому что планы сверстаны практически на 2009 год. К тому же это одна из самых серьезных солидных галерей, и маленькие молодые галереи должны прислушиваться к ее мнению. У нас должна была быть выставка Бельского. У White Gallery плана не было. Они говорят Бельскому: «А давай мы тебя выставим». Художник отвечает: «А давай». И все! У меня через две недели выставка, а он выставляется в галерее рядом…

З.П. (схвильовано вкрай): І що ж ви робите у таких паскудних випадках?

Т.С. (усміхаючись): Но что интересно, у меня купили работы, а там – нет. Однако в целом я этой ситуацией очень недовольна. У меня произошел конфликт с Титаренко, потому что он еще и в прессе опустил «Триптих». Нарушил коллегиальную этику. Я пережила неприятные моменты. Практика показывает, что галереи открываются и, как грибы, исчезают. Не все понимают, что такое галерея. Думают, что это тусовка, вернисаж с вином, нескончаемый праздник. На Западе в Базеле принимают на рассмотрение заявки только тех галерей, которые работают уже пять лет, потому что если галерея существует только год, неизвестно, что из этого получится.

З.П. (здивовано): Нащо такі високі вимоги до галерей?

Т.С.: Галерея должна иметь безупречную репутацию. На Базеле требуют список выставок за три года с иллюстрациями, биографиями художников. Не так, как у нас на «Скульптурном салоне» – у кого нашлось 1200 долларов, тот и выставился. Я видела на салоне художников, которые выставляются на Андреевском. Это неправильно. Галерея – институция, которая делает имена, которая продвигает их…

З.П.: Тобто популяризує художника в соціумі?

Т.С. (погоджуючись із Підалькіною): И воспитывает общество. Приходят люди, которые вообще не знают, что такое графика и левкас. Уровень эстетического образования в нашей стране ниже плинтуса. Галерея несет много функций. Но главное – любовь к художнику. Мы зарабатываем деньги, но делаем это элегантно. В центре внимания – личность художника. Отсюда и клубность, и массовость в галерее. Думаю, что это в какой-то степени моя заслуга – и команды, которая пришла ко мне. Клубность очень важна. Художник может прийти, назначить свидание и всегда увидеть поддержку. Мы встречаем Новый год вместе, празднуем дни рождения, вывозим художников на пленер. Конечно, я беру за это их работы. Вывозить художников в Хорватию, Крым, Болгарию – это вложение больших средств. 

З.П. (хитро): Є такі художники, які критикують таку практику.

Т.С. (відмахуючись): Я с такими не работаю. Мне совершенно наплевать – критикуют они или нет. Это советский атавизм, когда все обязан сделать дядя. Дяди нет, тети нет. Так как государству вообще нет дела до художников, галерея – это единственное место, которое может помочь ему выставиться, продаться, вывезти его за границу, и вообще увидеть в нем уникальную личность. Художники – совсем другие существа. Общество, начиная с советских времен, все время их отторгало. Это не Запад, где профессия художника престижна в социуме. Я в художнике вижу, прежде всего, особое существо. Я не переношу галеристов, для которых он просто инструмент для добывания денег. Мы все смертные, Зина. Уйдем – и после нас ничего не останется. Ну там какие-то дети, разве что. (Вказуючи на картини на стінах) А они будут жить, эти работы. Они – на века. Они бессмертны.

Т.С. (несподівано відверто): Я тебе открою тайну: чем лучше художник, тем его труднее продать. Существует такое понятие, как общественный вкус. Если художник попадает в этот общественный вкус, его покупают. Чем тоньше художник, чем ярче его индивидуальность, тем реже можно найти покупателя. Эстетов мало. Людей, подготовленных к восприятию настоящих произведений искусства, очень мало. Но у меня нет бездарностей, откровенной кичухи.

Т.С.: Это прежде всего фигуратив, чтоб мозги не работали. Глаз воспринял – и сразу отметил: это тетя, это дядя, это дом, это река, это дерево, это красиво и это цветочки. Эта тенденция характерна для всего мира. Люди не хотят ломать себе голову.

З.П.: Політична ситуація впливає на творчість художника?

Т.С.: Я бы сказала – нет. Но есть художники – как Клименко, Поярков у нас, Сафронов в Москве. Это гениальные пиар-менеджеры, тусовщики. Я это ненавижу. Их деятельность похожа на жизнь навозной мухи, которая стремится охватить как можно больше.

З.П. Чому в «Триптиху» не виставляється актуальне мистецтво?

Т.С. (безапеляційно): Я человек старомодный, люблю красоту. Я не понимаю, как можно взять использованный презерватив, застраховать его на миллионы долларов, как Кулик, и ездить по музеям мира. Я люблю живопись, которая глаз радует, чтобы внутри что-то отзывалось.

З.П. (несподівано): Де ви так свистіти навчилися?

Т.С. (сміючись): С детства свищу. (Вказуючи на руки) Вот только перстни мешать стали.

 

І такий буревій від тих слів у душі Підалькіної закрутився, що ноги в руки взяла та дала драпака від тої Тетяни Савченко. Витримати емоцій не могла, бідна. Єдине, що Зіна прихопила про всяк випадок із собою – це кавалок сонячного сміху своєї старомодної героїні, щоб у глибокій темряві можна було виплакатися вволю, тішачись думками про тих людей, які прикрашають у печінках застрягле українське буття.