«Жди меня» на «Интере» - программа, не имеющая в Украине аналогов. Проект, начатый 11 лет назад на российском телевидении российской телекомпанией «Вид», заставляет вспомнить «классические» программы этой компании двадцатилетней давности, например «Взгляд» с молодыми Владиславом Листьевым, Александром Политковским, Юрием Любимовым... Соучастие и сопереживание - вот что отличало тогда, на волне перемен, программы этой компании от привычного советского телевидения. Тогда казалось: вот это и есть основная тенденция, вот таким и должно быть телевидение демократической страны. Какими же наивными оказались эти ожидания! Увы, вышло совсем не так: став глянцевым и гламурным, телевидение наше осталось таким же холодным, как и телевидение советское: «Единица - вздор, единица - ноль». И таким же монологичным: зритель - потребитель, его дело - включить и смотреть. «Жди меня» заслуживает внимания не только тем, что является «тёплой» передачей, в центре которой - конкретные люди и судьбы. Эта программа заставляет вспоминать о том, что телевидение - это прежде всего средство коммуникации. Шеф-редактор украинской программы Мария Шевченко позволила «Детектор медіа» заглянуть за кулисы того, что мы видим на экране.

- Мария, как возник проект «Жди меня. Украина»?

- Это наш совместный проект с российской телекомпанией «Вид». Российской программе «Жди меня» 11 лет, она возникла в 1999 году; мы начали сотрудничать с 2001 года. Сначала это были пятиминутные мини-включения, телемосты. Помню, первый телемост у нас был с Михайловской площади, там тогда собралось очень много людей. Потом были расширенные сюжеты, включения до 12-15 минут. И уже позже у нас возникла совместная идея расширенного международного формата в виде телемостов спутниковой связи. Возникла эта идея в 2006 году, а реализовалась на следующий год; первый телемост состоялся 16 марта 2007 года. Мы тогда очень волновались: всё пишется в режиме прямого эфира, всё живое, настоящее. Космическое. Украина стала первой страной, создавшей такой международный проект; впоследствии, как вы знаете, присоединились ещё три страны. Сейчас присоединяются и присоединяются всё новые страны; мы уже приобрели международный статус, формат международного проекта.

- Сюжеты киевской студии - полностью ли их видят российские зрители, или же это - сюжеты только для украинской аудитории?

- Нас видят как в России, так и в Украине. Мы занимаем в эфире два слота. Общий хронометраж у нас - час двадцать. Есть основная программа - это сорок пять - пятьдесят минут. Тридцать минут - телемост. То, что мы производим, может плавно переходить как в основную программу, так и в телемост. Телемост, конечно, видят зрители Украины - эти эфирные частоты покрываются именно в Украине. Если же поиск международный и касается России, Беларуси, Молдовы или Казахстана - да любой страны, хоть Австрии, хоть Франции, то этот сюжет главная редакция ставит в эфир основной программы или в спецвыпуски для других стран. Этот фрагмент уже видят в 107 странах мира на пяти континентах. Мы ведь и придумывали этот совместный проект для того, чтобы как можно больше расширить географию поиска! На трибуны киевской студии приходят люди, чтобы искать людей в России, точно так же и на трибуны московской студии в Останкино приходят люди, чтобы искать людей в Украине. Если необходимо показать сюжет, например, в Китае или в другой стране, есть возможность договориться с их телевидением и показать в его эфире. У нас были такие случаи: если люди пропадали без вести, то мы показывали сюжеты и в Италии - да везде, чтобы были отклики. Были случаи, что мы показывали сюжеты и в новостных программах. У нас - международная сеть.

- В последнее время эфир программы перенесли на дневное время, когда работающие люди, как правило, не смотрят телевизор. Не сказалось ли это на эффективности поисков? И каково ваше мнение: важная социальная программа выходит в эфир в то время, когда её может смотреть довольно ограниченный круг людей. Не теряет ли она зрителей?

- Мы анализировали аудиторию; чтобы быть максимально объективной, я даже посылала запрос в аналитическую службу. Получается, что программу «Жди меня» смотрят в любое время. Аудитория у нас очень разнообразна, преимущественно это женщины старшего возраста, да и мужчины 65+. Также нас смотрят и молодёжь, и студенты, и домохозяйки. Я так понимаю, что и во время работы включают телевизор. Работающие люди просят перенести эфир на 19:00 - 20:00, как это происходит на российском Первом канале. Но ни зрителя мы не потеряли, ни эффективность поиска не снизили. А для того, чтобы сравнить, что лучше (хотя после «Новостей» вообще было бы шикарно, подключилась бы очень большая аудитория)... Я вам скажу: в дневном слоте и по цифрам, и по рейтингам мы превышаем среднюю долю смотрения. Да и в динамике: если смотреть раскадровку, зрители присоединяются и присоединяются по ходу эфиров. Кроме того, есть возможность посмотреть нас в интернете. Так что в принципе ничего не поменялось.

- А чем был вызван перенос на более раннее время?

- Да вы знаете, дневной слот тем и отличается, что там особой разницы во времени нет. Это - предпрайм; начинается ли программа в 17:30 или в 16:00, это не имеет такого уж значения. Повторю: по данным аналитиков, аудитория не поменялась, те, кто нас смотрел, те и смотрят. А те, кто работает, могут включить телевизор во время рабочего дня - хотя, конечно же, не всем работодателям это может понравиться. Если бы, как просят работающие, поставить программу ко времени, когда они успевали бы вернуться, - эта разница во времени выхода в эфир была бы намного более существенной, чем нынешняя.

Хотела бы добавить: нас смотрят в сёлах, маленьких городах. Такое вот покрытие. Если выйдем на всеукраинскую панель, это будет вообще замечательно.

- В последнее время многие программы, заявляющие себя как социальные, на самом деле превращаются то ли в триллеры, то ли в мелодрамы, где захватывающая картинка намного важнее, чем сугубо социальный эффект. Какое у вас соотношение между, условно говоря, сентименталкой и социалкой?

- Безусловно, мы - телевизионный проект. Мы себя позиционируем как «настоящее телевидение про настоящих людей». Поэтому всеми способами - визуальными, режиссёрскими, сценарными - мы стараемся влюбить зрителей в тех людей, которых они видят в нашей программе. Конечно же, мы хотим, чтобы зрителям было интересно смотреть. Поэтому и в монтаже выбираем самые откровенные, честные, яркие моменты, эмоции. То, что у человека в душе. Здесь есть ещё, возможно, воспитательная задача - чтобы эта программа была душой канала. Собственно, она и есть душа телевидения.

- То, что мы видим на экране, - это верхушка айсберга, причём очень небольшая. На самом деле должны быть какие-то люди за сценой, которые ведут поиски, руководят ими. В конце концов, откуда-то должны приходить деньги, потому что это недешёвое дело. Не могли бы вы чуть-чуть позволить заглянуть за кулисы?

- На такую добрую, нужную, полезную, жизненно необходимую программу у канала всегда найдутся деньги. В любом случае, вопрос денег - это не ко мне, потому что я занимаюсь творчеством, сценариями, генерированием. Поэтому денежных вопросов я вообще стараюсь не касаться.

- Вы сказали, что руководите творческой стороной. А кто руководит оперативной стороной, поисками?

- У нас всё взаимосвязано. С московской стороны есть человек, который занимается координированием. Есть главный идеолог, главный редактор - это Сергей Кушнерёв, главный редактор телекомпании «Вид», он же продюсер, руководитель и автор всего проекта. Со стороны телекомпании «Вид» есть шеф-редактор передачи в целом - Юлия Будинайте. С нашей стороны я шеф-редактор. Мы взаимодействуем, обмениваемся информацией, историями. Скажем, поиск поступает из России в Украину - мы тут ищем, точно так же и наоборот. Это достаточно сложный процесс. Что касается организационной работы - заказать спутник, параметры спутника, денежных вопросов - этим у нас занимаются исполнительные продюсеры. Они берут всё это на себя. Получается очень удобно. 

- Не собирается ли киевская редакция отпочковаться в самостоятельную программу - как программы в Китае и других странах, о которых вы упоминали? Чтобы это было не приложение к российской программе, а вполне самостоятельная украинская? Иными словами, оправдано ли существование «бывшего СССР» в вашей программе?

- Украине вообще не нравится понятие «отпочковаться»...

- Не нравится?

- Не нравится, потому что если в данном случае говорить о Китае, Австрии и других странах, то они не отпочковались, а присоединяются сейчас к нам. Всё получилось с точностью до наоборот: к нам присоединяется всё больше телекомпаний разных стран.

- Я имел в виду, что в этих странах существуют самостоятельные программы, а не только включения в российскую...

- Дело в том, что у нас совершенно иная история взаимодействия. Мы уже не считаем московскую программу московской. Это уже наша программа, наше детище. Даже несмотря на то, что права принадлежат телекомпании «Вид». В силу тех или иных обстоятельств люди были разбросаны по всему миру. Мы исходили из того, что у нас должна быть возможность всех этих людей, которых разбросало по всему миру, ещё даже со времён войны, соединить. Мы уже не ограничиваемся теми пятью странами, которые есть, - Украиной, Белоруссией, Казахстаном, Молдовой и Россией. У нас мировое пространство, к нам присоединяются всё новые страны. Поэтому смысла отделяться сейчас нет: тогда это будет уже другой проект, это будет уже не «Жди меня». А это означает терять все наши завоевания, терять всё, что мы можем сделать для людей, которые к нам обращаются. А в базе «Жди меня» - в нашей общей базе - сейчас 2 миллиона 500 тысяч заявок от людей, которые ищут друг друга. И благодаря этой базе, благодаря техническим новинкам каждые 15 минут кто-то находится. Мировое пространство - это то, к чему мы стремимся.

- Вы сказали о двух миллионах заявок. Естественно, по телевизору показывают далеко-далеко не всех. А как отбирают тех, кого показывают?

- Первый принцип отбора - это обоюдное согласие двух сторон, как заявителей, так и найденных. И второй принцип отбора - конечно же, не навредить. Мы делаем всё, чтобы к каждой истории подойти очень детально, скрупулёзно, тщательно. Если говорить о приоритетах, то для нас это в первую очередь - такая себе «быстрая», «скорая» помощь, потому что телевизионный поиск очень эффективен, особенно если речь идёт о детях и стариках - здесь ни о какой очереди речи не может идти. Ещё один приоритет - безнадёжный поиск (есть у нас такая внутренняя классификация): ну вот уже нельзя ничего сделать обычными средствами, никаким образом за кадром разыскиваемого не найти. Тогда остаётся надежда исключительно на отклики, на телезрителей. Это единственный шанс, когда все другие уже испробованы.

- Но и помимо этого далеко не все истории находят отражение в выпусках программы. Как выбираются те, которые показывают, что здесь принципиально?

- Есть поучительные истории, например, для родителей и детей, когда, скажем, находится ребёнок, который пропал. Мы стараемся в первую очередь показывать такие истории со всех сторон: что произошло, как произошло - возможно, сильно не углубляясь в семейный конфликт, пытаемся отследить, что же было дальше. Есть такие дети - «бегунки», да что там, есть и взрослые, которые очень любят, так сказать, путешествовать. Есть поиски, связанные с разными странами. Это может быть очень глубоко, может уходить в давнюю историю, может быть связано с войной. Естественно, у нас есть своя внутренняя рубрикация.

Есть истории, которые вселяют надежду. Хочется, чтобы миллионы зрителей порадовались. Если речь идёт о любви или о свадьбе, чтобы вселить надежду в женщин и чтобы они верили в то, что их ждёт лучшее. А ещё интересно удивлять: главное на телевидении - это и есть удивлять. Чтобы было интересно, поучительно, чтобы люди проходили некий ликбез. Есть истории, которые учат людей, как вести себя в сложных ситуациях; например: вот, я ищу кого-то, знаю, что где-то в селе может быть мой родственник, - значит, я могу позвонить в сельсовет, прямо в сельсовет, даже не обращаясь в редакцию. Или зайти в интернет, в поисковую базу - не ищет ли его кто-либо? Набрать свою фамилию, имя, отчество.

Вспомнила историю, связанную лично со мной. К нам пришла Нина Афанасьевна Горбунова - до сих пор помню все её данные. Она искала своего сына, который пропал без вести пять лет назад. Она долго оббивала все пороги, ходила в церковь, ставила свечку. Потеряла всякую надежду, потому что он ушёл из дому с «дипломатом», но документы оставил, деньги тоже оставил. Представьте себе: она ищет сына много лет, пришла она к нам и просит: «Дима, если ты меня видишь, откликнись, у меня уже нет сил моих материнских». Проходит какое-то время, и к нам в редакцию поступает звонок. Не знаю, была ли это воля случая, или так было предписано, но я беру трубку, слышу мужской голос: «Нина Афанасьевна искала сына. Передайте ей, что с ним всё в порядке». Я спрашиваю: «Кто вы?» Он говорит: «Я - его друг». Я прошу: «Оставьте ваши координаты». Это наше правило, наш закон. Он отвечает: «Нет, я не могу оставить свои координаты, я буду выходить с вами на связь в определённое время в определённый день». Это был настоящий детектив. Он сам назначал мне время, звонил, правда, очень чётко и пунктуально. И что вы думаете? В результате мы договорились встретиться. Оказалось, что это сам Дима и есть. Мы с ним встречались, как сейчас помню, в метро, на «Позняках», в редакцию он не захотел приехать. У меня была с собой его фотография,  я  ему себя описала. Я его уговорила поехать к маме. Оказалось, что в какой-то момент он просто решил для себя, что никому не нужен, и всё. А мама с ног сбивалась, волосы на себе рвала. Когда мы его привези, мама была счастлива... я вам передать не могу. Была даже какая-то мистика: накануне матери снился сон, что сын вот-вот появится.

- Допустим, вы находите человека, а он категорически отказывается давать вам свои координаты. Или, по крайней мере, отказывается, чтобы вы давали его координаты тем, кто его ищет. Как вы поступаете в таких случаях?

- Мы в таких случаях, конечно, стараемся не насиловать человека. Что мы можем ему предложить? Мы обычно предлагаем найденному координаты заявителя - это наш термин, обозначающий человека, который ищет, - с тем, чтобы он хорошо подумал и без телевизионных камер, без съёмок связался с теми, кто его ищет. Решение принимает он сам. Конечно, так бывает, когда речь идёт не о каких-то драматических случаях, не о детях и родителях.

- А если взрослые дети не хотят, чтобы родители знали, где они, и отказываются дать свои координаты, а родители сходят с ума от горя?

- К каждому случаю мы подходим индивидуально, пытаемся перепрыгнуть через самих себя. Мы пытаемся сделать всё, прилагаем все усилия. Уговариваем, убеждаем, рассказываем, как плохо родителям.

Если речь идёт о детях, бывает так, что мы «встречаем» (тоже наш профессиональный термин) независимо от желания ребёнка.

- А если человек вообще не хочет, чтобы сообщали, что он нашёлся?

- Мы стараемся очень деликатно подходить к каждой ситуации и каждой истории. Если человек не хочет, чтобы сообщали, мы, как правило, не сообщаем, а даём ему координаты тех, кто его ищет. Опять же, если речь не о детях. Здесь, особенно если дети ещё маленькие, мы не можем полагаться на их желания. Вообще, здесь очень тонкая грань, которую мы стараемся не переступить.

- А если ребёнку дома действительно плохо?

- Это очень болезненный вопрос. И такое бывает, к сожалению. Бывает, если дома действительно плохо, дети снова оказываются либо там, где были, либо в приюте. Бывают родители, лишённые родительских прав.

- В каждой программе видишь: сидят люди на трибунах, каждый показывает фотографию, рассказывает свою историю. И кому-то из них говорят: а вы знаете, у нас есть для вас радостные вести. Не вселяет ли это неоправданных надежд во всех остальных? Ведь они идут в студию и надеются: вот сейчас же им скажут, что для них есть приятные известия.

- Безусловно, вселяет. Хотя не все надеются. Конечно, все хотят получить хорошие вести. А оправданные они или неоправданные, эти надежды - это всё только время показывает. Мы прикладываем все силы для того, чтобы надежды были оправданными. Как же не использовать шанс, когда у человека есть возможность прямо в студии рассказать свою историю непосредственно зрителям?

- Не предупреждаете ли вы заранее тех, чьи поиски уже успешно завершились?

- Нет-нет, это сюрприз! И ещё, это какая-то моральная подстраховка. Иногда проще встретиться через шестьдесят лет перед камерами, публично, чем без поддержки зрителей, без поддержки редакторов. Они могут за кулисами утешить, погладить по голове, сказать: «Да всё будет хорошо, не волнуйтесь».

- А бывает ли, что вести горькие, что разыскиваемого нет в живых?

- Да, к сожалению, бывает, но, слава Богу, сколько я работаю в программе, таких случаев было не так много. Сразу скажу: это очень тяжело. Мы стараемся сообщить об этом очень деликатно, конечно, сообщаем, не скрываем - но, естественно, это происходит за кадром. Мы не спекулируем на человеческих чувствах. Это очень сложный вопрос, правда. Это очень тяжело, для всех тяжело.

- Часто ли бывает, что люди пришли в студию, встретились, а сказать им друг другу будто и нечего?

- Если вы смотрели наш выпуск от 27 сентября, меня поразила там одна история, последняя. История о пожилой женщине из Беларуси. Она, живя в сестринском приюте, искала свою дочь и внучку. Мы нашли их в Украине. Расстояние не такое уж и большое. В кадре они рассказывали своей матери и бабушке о том, как они её безумно любят, просто неземной любовью. Рассказывали, как они встретятся с ней, как они её обнимут. Но в результате они не только не поехали, не только не позвонили, но и не ответили на её письма. Не знаю, имею ли я право осуждать. Это их выбор, и может, впоследствии они и позвонят, и приедут за ней.

- Не бывает ли, что люди находятся, встречаются, но эта первая встреча оказывается последней, и тут же они расстаются навсегда, чтобы больше никогда уже не иметь ничего общего?

- Бывает, к сожалению. Хоть и нечасто. Как правило, мы звоним, узнаём, как развиваются отношения. Мы давно уже внедрили принцип... сериальности. И у каждого бывает по-разному, особенно если речь идёт о любви. Замечательно, когда заканчивается свадьбами.

- Есть такой сайт - «Одноклассники». Когда его популярность достигла пика, не использовали ли «Жди меня» как некое приложение к нему? Не было ли лавины заявок о поиске одноклассников?

- Нет, лавины не было. Как я говорила, у нас два с половиной миллиона заявок, и все они очень разные. Но бывают и такие: «Хочу всех собрать, не виделись тридцать лет, давайте соберёмся 11 сентября». Это всех трогает, когда откликается максимальное количество. Это интересно, почему бы и нет?

- Ситуация: женщина приехала в Москву, её там ограбили, забрали документы. Она целую неделю сидела на вокзале, по её словам, «не емши, не спамши», и ничего не предпринимала. Как вы считаете, тактично ли показывать такие ситуации, в которых... ну, здесь она выглядела, мягко говоря, дурочкой. Плыла по течению, и всё.

- Вот видите, у вас именно такая реакция, на которую мы... нет, даже не рассчитывали, а надеялись. Вас это задело. Такие случаи нужно показывать. Они очень поучительны. Для того чтобы люди, которые вот так оказались в неожиданной ситуации, не терялись.

- Но, возможно, лучше показывать не такие вот крайние случаи, а более мягкие, более корректные, щадящие?

- Мне кажется, лучше брать крайние случаи, именно такие. Потому что тогда люди говорят: «О, как же так, почему она не сделала даже элементарного, почему даже в киоск на том же вокзале не пришла? Она же могла сделать и это, и это, и это». У людей сразу активно включается мысль о том, как лучше действовать в экстремальной ситуации, как лучше выходить из неё. А в данном сюжете сразу же шёл комментарий: что же вы так, можно было бы сделать и то, и то.

- А насколько типично, когда люди, попав в экстремальную ситуацию, смиряются с ней, опускают руки и не ищут выхода?

- Недавно в одной из наших программ прозвучала мысль о том, что происходит странная вещь: когда человек находится в кругу своих близких, в кругу своей семьи, он уверен в себе, он активен. Как только он оказывается вдалеке либо от родины, либо от своих близких, он теряется, он очень чувствует одиночество. И таких случаев очень много. Каждый случай индивидуален. Это может быть глубокая депрессия, шок. Тогда человек смиряется, плывёт по течению, не может что-нибудь придумать. Недавно я снимала сюжет: у женщины пропал муж. У них была хорошая, крепкая семья, они прожили двадцать лет, и ничто не предвещало беды. Был день рождения дочери. Жена проснулась в пять утра - мужа нет. Давай звонить - мобильный телефон он не взял. Документы, деньги - всё на месте. Ушёл - и всё, уже месяц его нет. Мы искали, где только могли. Женщина предполагает, что у него депрессия, что он в чём-то себя винит. (Хотя должна сказать: мы не копаемся в личной жизни людей.) В таких случаях мы рассчитываем только на помощь телезрителей: кто-то увидит его и позвонит нам.

Очень много добрых людей. Вы знаете, мы проводим операцию «Больница», операцию «Участковый»...

- Не считаете ли вы, что ваша программа должна бы заострить внимание на том, что в Украине нет служб, организаций, должностных лиц, которые бы приходили таким людям на помощь? Речь не о социальных службах, а о том, чтобы в той же милиции были обязаны в таких ситуациях хотя бы давать связаться с близкими, дать о себе знать. Это не такие уж затраты и не такие уж усилия. Здесь должен, по-моему, срабатывать не человеческий фактор - повезло или не повезло, добрый милиционер попался или злой, а некая служебная обязанность. Не должна ли ваша программа ставить этот и подобные вопросы?

- Мне рассказывали в той же милиции, что если, скажем, на дороге нашли то ли ребёнка, то ли взрослого, они обязаны об этом сообщить. Они могут не дать позвонить, но сообщают другой службе, которая должна определить этого человека в специальное учреждение, в приёмник-распределитель, к примеру, и там уже сличается база данных. То есть, работа милиции проводится. Понимаете, нужно отдельно поговорить с ними как с профессионалами и узнать все тонкости и подробности, прежде чем я смогу вам точно ответить. Но я более детально изучу этот вопрос. Прежде чем поднимать его как проблему, нужно точно выяснить, что и как милиция должна делать в таких случаях. Возможно, в случаях, известных вам, милиционеры просто халатно отнеслись к своим обязанностям. Мы с таким не сталкивались, мы с милицией сотрудничаем, и они нам очень помогают.

- Бывает ли, что милиция обращается к вам в программу и заявляет о розыске?

- Да, они часто к нам обращаются, когда уже используют все средства и методы из своего арсенала. Недавно мне пришло письмо с просьбой повторить заявку: дочь ищет своего отца. Написал мне следователь, который этим занимается, он говорит, что все люди были опрошены, фотографии развешены, все методы были испробованы, и всё, что они могли сделать, они сделали. Теперь у них последняя надежда - наша программа. Также бывает, когда мы обращаемся в милицию и нам помогают. Да опять же, операция «Участковый», когда человек вроде бы не обязан обходить всех и спрашивать, а он как добровольный помощник совершенно бесплатно помогает нам.

- Я хотел бы как раз спросить об этой операции. Казалось бы, данные обо всех пропавших рассылаются по всем отделениям милиции. В милиции есть аппаратура, позволяющая сличить две разные фотографии одного человека, даже если они на первый взгляд не очень похожи. В каждом отделении должны получать данные о пропавших и сопоставлять с данными о найденных, например, людях, потерявших память. Почему это не срабатывает? В одной программе прозвучала информация: добровольцу - участковому из Чечни дали список из нескольких десятков людей, которых долго-долго не могли найти. Всего за несколько дней в свободное от службы время (!) он нашёл больше трети из них. Не означает ли это, что программа «Жди меня» зачастую выполняет чужую работу, а точнее, компенсирует результаты бездеятельности милиции?

- Я бы так не сказала. Я бы сказала, что мы, скорее, помогаем друг другу. Коль у нас есть такая возможность - почему бы её не использовать? Мы работаем для людей, ради людей. Есть возможность помочь - нужно помогать, а телевизионный, эфирный поиск - самый эффективный. Тем более что далеко не в каждом доме есть интернет.

- Несколько раз показывали сюжеты об операциях по выявлению незаконно удерживаемых на кирпичных заводах Дагестана. Есть ли уверенность, что некоторые милиционеры не состоят в доле и не утаивают информацию? Не приходилось ли вам сталкиваться с безразличием, а то и противодействием представителей правоохранительных органов?

- Те, кто к нам обращается, те, кто помогает нам, - они уже не безразличны. Милиционерами - добровольными помощниками движет миссия добра. Вспомнился случай, когда под видом «Жди меня» (но это был не милиционер), используя наше имя, человек назначал встречи, брал деньги. Мы нашли этого авантюриста и никому больше не советуем использовать наше доброе имя. Те же, кто работает с нами, - это люди высокопорядочные. Хотелось бы верить, что, соприкасаясь с нами, невозможно творить зло.

- Какая часть поисков оказывается успешной?

- Хотим, чтобы каждую минуту кто-то находился. Мы, прежде всего, ищем живого человека. Это для нас главное. Но если собрать всех найденных нами людей - это будет большой город (Ужгород, Северодонецк, если хотите, Женева)... А если учесть, что на каждого найденного приходится, по крайней мере, тот, кто его ищет (а часто это ведь даже не один человек, а двое, трое, а то и пятеро), получается, что полмиллиона так точно уже нашлись.