В конце апреля, после нескольких предупреждений, проект «Заборона», временно прекративший работу в 2018 году, перезапустился. Руководитель проекта Катерина Сергацкова и исполнительный директор Елена Садовник рассказали «Детектору медиа» об инвесторах, редакционной политике, леволиберальной повестке и о том, почему журналистов не жалко.

– На обновленном сайте в обращении к читателям по случаю перезапуска вы рассказываете о том, что были вынуждены отказаться от донорского финансирования. Можете рассказать, что это значит? Почему так получилось?

Катерина Сергацкова: Мне кажется, это довольно типичная история, которую проходят в Украине многие общественные организации, и медийные в том числе. Выглядит она так: сначала организации удается получить международное донорское финансирование (в нашем случае это был USAID) на свой проект, но в какой-то момент у донора меняется политика, или в стране этого донора начинает меняться политика, и это непосредственно влияет на проект.

– Вы хотите сказать, что USAID влиял на редакционную политику «Забороны»?

– Нет. Меняется политика и донор начинает думать о том, чтобы изменить приоритеты. Он говорит тебе: «У нас немножко меняются приоритеты», и все. Деталей ты не получаешь, но возникает проблема с финансированием: тебе вовремя не поступают транши, нет конкретных ответов, а общие ответы связаны с тем, что меняются люди в США, которые отвечают за эти проекты, и поэтому возникают задержки с деньгами. И поскольку мы долгое время не могли получить четкого ответа на вопрос, как долго будет продолжаться такая нестабильная ситуация, и по нашему контракту мы имели право попросить о расторжении договора – мы это сделали. Просто чтобы не ставить свою организацию под удар, ведь если мы продолжаем работать, мы продолжаем платить зарплаты, продолжаем заказывать материалы, это огромные деньги каждый месяц. Так что да, мы были вынуждены отказаться от финансирования.

– А вас финансировал USAID напрямую?

– Нет, не напрямую, через Pact, Inc.

Катерина Сергацкова

– Еще когда о перезапуске «Забороны» стало известно, вы говорили о европейских донорах, вкладывающихся в ваш проект, но сейчас на сайте нет упоминаний об этом, там упоминаются только способы поддержать вас через «Патреон». О ком же шла речь?

Олена Садовнік: Ми вирішили трохи потримати інтригу і не відразу оголосили, хто нас підтримує, але насправді донор, про якого говорила Катя ще у минулому році, це Open Society Foundations або Фундація відкритого суспільства. Цей донор підтримує нас організаційно: щоб ми побудували команду, менеджмент і розробили бізнес-стратегію, зокрема модель фінансування, щоб через три роки вийти на фінансування без грантової допомоги, або хоча би зменшити його до 20%. Ми даємо собі трохи часу, бо розуміємо, що за рік нам не вдається це зробити.

Також у нас є ще два донори, які нас підтримують – це Free Press Unlimited з Нідерландів і BBC Media Action, яка підтримує нас експертизою. До речі, про підписки, які ми вже згадали, - на «Патреоні» за два тижні ми зібрали більше 400 доларів і маємо більше двадцяти підписників, нам хотілося би зберегти надалі таку траєкторію. Але крім донорів і «Патреону» у нас є також плани на партнерство: ми відкриті до співпраці з міжнародними та українськими організаціями і вбачаємо партнерство як одне з джерел доходу. Крім того, у «Заборони» є ще медіапродакшн, де ми створюємо соціальні ролики.

Зараз ми маємо основне фінансування на підтримку роботи редакції, але у нас ще є два пріоритетних напрямки розвитку, на які ми зараз шукаємо фінансування. По-перше, це проведення організаційного та фінансового аудиту, бажано міжнародною аудиторською компанією: якщо ми хочемо розвивати нашу фінансову модель навколо внесків від читачів, ми хочемо бути абсолютно прозорими. І одна справа, коли ми кажемо, що в нас все прозоро, а інша – коли це каже аудитор і це підтверджено міжнародним сертифікатом. І другий момент – ми хотіли би завершити формування нашої організаційної структури і створити наглядову раду з українських і закордонних діячів, медійників, редакторів, які могли би бути нашими наставниками і порадниками.

– Для разных патронов, в зависимости от количество денег, потраченных на подписку, у вас имеются разные бонусы. А для мегапатронов вы предполагаете целый мастер-класс по созданию медиа, да?

К.С.: Не совсем так. Мы называем это консалтингом, то есть мы готовы выделить два часа в месяц на онлайн-консультации для нашего мегапатрона. Важно понимать, кто наши патроны, как правило, это люди, связанные с какой-то общественной деятельностью или поддерживающие какие-то общественные инициативы. Зачастую они хотят использовать какие-то базовые знания о работе медиа для того, чтобы помогать общественным инициативам, например, коммуницировать ценности этих проектов. Поэтому мы решили ввести такую услугу для наших мегапатронов. Мы на самом считаем подписку на нас через «Патреон» больше сервисом, чем пожертвованием: мы оказываем своим подписчикам услуги, то есть предоставляем контент и какие-то классные бонусы. А консалтинг – это как раз то, что нам нравится, мы делимся своими знаниями, и понимаем, что эти знания пойдут на пользу людям, которые нас поддерживают. То есть это такой обмен хорошими делами.

– Кстати о патронах и контенте: вас с момента появления называли активистским медиа, изданием для людей, которые занимают определенную, условно говоря, леволиберальную позицию. Как вы сами относитесь к такому определению вашего медиа? Вы считаете, что ваша аудитория имеет определённую политическую ориентацию? Что-то изменилось или измениться в связи с перезапуском издания?

К.С.: Я расскажу одну забавную историю. Однажды мы выпустили на «Забороне» справочник по ультраконсервативным движениям, с картинками, красиво заверстано и тд. И тогда в пабликах «Нацкорпуса», С14 и других правых организаций стали писать, что мол смотрите, «Заборона» выпустила крутой справочник по нам, давайте мы такое сделаем, мы должны научиться делать такие клевые материалы.

– С картинками, очевидно. Про себя или про оппонентов?

– Понятия не имею, о чем, но через некоторое время они выпустили сразу несколько нишевых ультраправых медиа, которых сейчас, по-моему, уже нет – они продержались где-то полгода и неплохо выглядели.

Если отвечать на вопрос, то да, конечно, в прошлый раз немного «угорали» по политической активности – не в том смысле, что сами ходили на митинги или стояли в пикетах. По крайней мере, никто из наших штатных журналистов, не стоял, я за такими вещами слежу очень внимательно. Но мы держали очень тесную связь с активистской средой и много публиковали историй, связанных с этими активистами, общественными организациями.

Я не могу сказать, что мы отказываемся от этой связи – напротив, мы хотим развивать сотрудничество с общественными организациями, инициативами и активистами, которые отстаивают базовые ценности. Если под леволиберальной повесткой иметь в виду права человека, базовые ценности, то, да, это она. Но после перезапуска мы расширяемся в плане наших тем, фокусов наших историй и ориентируемся на более широкую аудиторию. Теперь мы рассказываем не только об уязвимостях общества, уязвимых группах, но и о контексте событий. Не делаем новости, но рассказываем, что стоит за этими новостями. Например, как мы пришли к тому, что сегодня происходит пандемия коронавируса.

– Есть ответ?

– Одного ответа нет, но мы готовы работать и хотим понять, почему пандемия вызывает огромное количество проблем, каким образом локдаун заставляет мир полностью поменяться в считанные дни.

– И название у вас подходящее, чтобы писать про локдаун.

К.С. (смеётся): Да, это здорово, конечно, что наше название созвучно множеству возникших запретов, и очень сейчас актуально, но мы не могли этого предвидеть.

В каком-то смысле повзрослели, и хотим докапываться до истоков проблем, с которыми мы сталкиваемся. Если раньше мы говорили о том, что где-то нарушаются права человека, то сегодня хотим рассказывать, почему они нарушаются, как к этому пришло общество и говорить о тех, кто пытается с этим что-то сделать. Хотим прийти к бОльшему конструктиву.

О.С.: Взагалі, коли ми зібралися взимку і брейнштормили над подальшим розвитком «Заборони», ми обговорювали це питання про «Заборону» як «лівацький ресурс». Це репутаційний ризик, а ми хочемо позиціонувати себе більше нейтральними, незаангажованими. І зокрема тому з’явився наш етичний кодекс, і десятий пункт у ньому – про участь наших співробітників у громадському житті. Ясно, що люди, які працюють в «Забороні» – відповідальні громадяни і ми не можемо заборонити їм мати активну громадську позицію, але разом із тим ми хочемо уникати конфлікту інтересів. Тепер, якщо хтось іде на пікетування або інші зібрання, ми пропонуємо нашим журналістам проговорювати це з редактором чи керівником організації, ми більше приділяємо цьому питанню уваги.

Елена Садовник

– Я прочла текст всех ваших политик. Наверное, вы долго готовили этот документ, он очень обстоятельный.

К.С.: Мы реально долго работали над этими документами. Мы брали за основу кодекс The New York Times, но кодекс американского издания нуждается в серьезных корректировках для издания, работающего в Украине.

– Разговоры о допустимой степени ангажированности журналиста ведутся не первый год. Как вы считаете, человек может быть и политическим активистом, или депутатом, или просто участвовать в протестах – и быть при этом журналистом?

К. С.: У Украины в этом смысле интересная ситуация – множество людей пришли в профессию именно из активистской среды. Даже если взять ближайших коллег - например, Игорь Бурдыга, он «вырос» из левого движения и стал журналистом уже после своей активистской деятельности. Это сказывается в его работе, аукается ему до сих пор – например, в случае с «Громадським» и С14. Я думаю, таких примеров много. (После публикации интервью в редакцию обратился Игорь Бурдыга, категорически несогласный с определениями, высказанными в его адрес Сергацковой. Игорь пишет в ответ реплику, которую «ДМ» в скором времени опубликует – прим. ред.)  Так что мы сейчас должны защитить пространство профессии, журналистики, и периодически бить себя по рукам, чтобы не высказываться как активисты. Сегодня это суперважно – сохранять профессиональную позицию, в которой ты готов услышать обе стороны, готов предоставить слово разным людям. Не для того, чтобы сбалансировать мнение, а для того, чтобы разобраться в том, что происходит.

– Даже если отбросить в сторону кризис, вызванный коронавирусом, разговоры от кризисе традиционных медиа идут не первый год. Буквально каждая редакция просит денег у читателей, многие вынуждены идти на серьезные компромиссы ради получения рекламных контрактов и инвестиций. Почему вы так оптимистично настроены относительно своего трехлетнего плана? Почему решили все-таки рискнуть?

К. С.: Вообще-то, мы рискнули еще до кризиса с коронавирусом (смеется). На самом деле, нам серьезно помогли наши доноры – я изначально называла их инвесторами, потому что мы относимся к этим деньгам как инвестициям, ни в коем случае не как к гранту. Мы понимаем свою ответственность за эти деньги и не хотим их просто потратить. Мы создали серьёзный фундамент: огромную маркетинговую стратегию, бизнес-план, разработали кучу политик, для того, чтобы опять не провиснуть, и начать все заново по правилам бизнеса. Не могу сказать «медиа-бизнеса», потому что у нас в Украине это смешно звучит. Но мне кажется, что мы придумали какую-то такую гибридную форму развития, благодаря которой мы сможем балансировать между грантами, инвестициями, рекламой и донатами.

Но я все равно хочу сделать акцент на том, что для нас суперважны патроны или подписчики, мы не относимся к ним, как к людям, которые жертвуют деньги на благотворительность. Мы не благотворительность. Медиа никто никогда не будет воспринимать так, как люди, например, воспринимают свои пожертвования на «Таблеточки». Нас никто не жалеет – журналистов вообще-то не жалко. Это люди, в которых первыми бросают камни. Но в нашей стране довольно много людей, которые понимают ценность профессиональных журналистов, даже когда им хочется бросать в нас камни. Мы обязаны говорить какие-то неудобные вещи для того, чтобы появлялись решения проблем, и за это они готовы нас поддерживать. Есть, вот, например, совершенно замечательный человек Андрей Божок. Этот человек еще в старой «Забороне» купил огромное количество экземпляров комиксов про домашнее насилие – и мы эти комиксы разослали в библиотеки и в организации, которые борются с домашним насилием.

Уже в перезапущенном проекте он поддержал постпродакшн фильма про Сольдаду Ковалисиди, этот фильм мы готовим на разные документальные фестивали и это немаленькие деньги. Этот человек всей душой нас поддерживает, и хотя ему могут не нравится какие-то вещи, которые мы делаем, для него важен сам факт того, что мы работаем, даже если делаем какие-то ошибки. Мы живые люди, которые пытаются разобраться в том, что происходит – иногда рискуя, между прочим, здоровьем.

О.С.: «Заборона» за рік свого існування вийшла з нуля майже до 300 тисяч унікальних відвідувачів за місяць – це дуже хороший показник із огляду на те, що ніяких маркетингових чи рекламних кампаній у «Заборони» не було. До того ж «Заборона» – це slow media, повільне ЗМІ, яке не женеться за трафіком, не множитиме новини, і при тому всьому нам вдалося зібрати таку аудиторію. Відео, які заборона знімала у 2018 році, зараз на YouTube мають більше 200 тисяч переглядів кожне, і одне, про Херсон, – 260 тисяч. Сумарно наші відео мають більше мільйона переглядів. Завдяки цьому нам доступна монетизація, на каналі з’явилася реклама, і тепер ми будемо отримувати якийсь відсоток від неї, який буде йти на розвиток проєкту. Це результат, який ми випустили з поля зору, коли «Заборона» стала на паузу, адже ці відео продовжили своє життя і показують, наскільки в Україні бракує якісного контенту, і про регіони зокрема. Ця затребуваність і є нашою головною мотивація для спроби перезапуску.

До того ж, цього разу до перезапуску проєкту ми підійшли зовсім по-іншому. Хоч, фактично, це медіастартап, у нас немає хаосу: перед виходом онлайн ми побудували організаційну структуру, прописали процедури та положення, знайшли більшу частину команди через відкриті онлайн-оголошення і взагалі інноваційно підійшли до процесу набору команди. Ми відмовилися від стандартних CV і через інтерактивну форму запропонували нашим кандидатам зробити завдання – наприклад, арт-директора ми попросили вибрати будь-яку статтю та зробити її оформлення по-іншому. Ми вважаємо, що зараз сформували найкращу команду з можливих.

– Сколько у вас работает людей?

– Чотирнадцять. І зараз для нас дуже важливо цю команду утримати, бо на хороших спеціалістів завжди є попит. Тому ми вирішили, що будемо давати можливості для розвитку нашім співробітникам, і, наприклад, внесли в наші положення пункт, що кожен із нас має до 10 днів оплаченої перерви на навчання. Тобто якщо зараз людина хоче підписатися на онлайн-курси і повністю присвяти цьому курсу час, йому не потрібно брати відпуску – лише написати заяву і попередити нас. Так ми хочемо втілювати нашу корпоративну культуру.

– А как вы работаете сейчас, во время карантина? У вас же было много поездок по стране, в регионы, как сейчас все это устроено?

Звісно, карантин нас обмежує, але попри те, коли ми отримали захисне обладнання від Free Press Unlimited, наша команда їздила на Тернопільщину, тож ми все одно продовжуємо робити репортажі в регіонах. Не в такому об’ємі, як нам хотілося б, вибираємо ключові історії. Але карантин же ж колись закінчиться!

К.С.: На самом деле, для меня очень важно развивать связь с локальными журналистами, которые живут в маленьких селах и небольших городах. Во-первых, для того, чтобы напрямую получать информацию из совсем отдаленных мест. И, с другой стороны, нам кажется важным, что мы не тратим ресурсы на то, чтобы отправить своих корреспондентов в какую-то точку, а используем локальный ресурс –это и экология, и экономия. Мне кажется, что это хороший тренд.

– Есть риск получить плохой текст.

Это правда, но не обязательно получать текст. Можно получить хорошие фотографии или хорошее видео – все-таки с этим более или менее люди научились работать, у всех есть инстаграмы, приблизительно все умеют сделать хорошую фоточку на айфон. То есть как минимум можно получить это непосредственно с места события, а текст можно и в Киеве написать, взяв интервью через мессенджер. Мне кажется, карантин показал, что возможностей добиться какой-то информации гораздо больше, чем мы думали раньше.

Фото предоставлены Катериной Сергацковой и Еленой Садовник