Лозница отдает предпочтение документалистике. Однако недавно ему предложили попробовать свои силы в полнометражном игровом кино в Украине. Съемки фильма «Счастье мое» начнутся летом. Продюсеры проекта – SOTA Cinema Group и Олег Кохан (Украина), Хайно Деккарт (Германия).

 

 

— «Еще не умер ты, еще ты не один, покуда с нищенкой-подругой» и т.д.

 

 

— Мандельштам.

 

 

— Это лучше спросить у кинокритиков.

 

 

— Все это очень условные определения. Классик документального кино… Первый фильм братьев Люмьер «Прибытие поезда» – отличный пример. Есть масса хороших режиссеров документального кино.

 

 

— Точность высказываний. Нет лишних слов.

 

 

— Хотелось бы. Для этого нужно просто убрать все лишнее. Но это нужно увидеть. Человек с киноаппаратом – это очень глубокая картина о сущности такого явления как кино. Сам фильм – это фиксация этого явления.

 

— Слушать истории людям было интересно всегда. Но одно другого не отрицает. Сейчас истории рассказывают немножко иначе – процедура иная.

 

— Если у Гомера герой сначала приехал, его умыли, накормили, ну а теперь – сказывай. А сейчас сразу спрашивают: «Как дела?» Ни поесть, ни умыться. Просто — как дела. Вы должны быть очень кратки и точны в подборе слов. Кратки как раз из-за отсутствия времени. На коммуникацию остается все меньше времени. Мы движемся к ситуации, когда будем вынуждены общаться знаками. И принимать решения на скорости, условно говоря, 250 километров в час.

 

 

— Да. Потому что когда имеешь дело с кино – ты прилагателен к технологии. Язык кино меняется в зависимости от того, как меняется технология. С возникновением телевидения в кино появились крупные планы. Они стали преобладать. Потому что на маленьком экране телевизора общий план вы с трудом рассмотрите. Да и потому, что телевидение стало заказчиком. То, что оно из себя представляет – это тоже технология. Всего-навсего ящик размером 30 на 40 или 50 на 70. Когда возникнут большие экраны, которые можно будет растянуть на стену, мы снова вернемся к общим планам, потому что их можно будет рассмотреть. А общий и крупный план – всегда разная эмоциональная оценка зрителя того, что он видит. Например, человек на общем плане, и его лицо – крупно.

 

 

— Общий план менее эмоционален, чем крупный. Он дает возможность сочетанию гораздо большего количества трактовок. Есть одна известная картина. Начинается она с движения камеры к дереву: мирный пейзаж, камера приближается – и вы замечаете, что там человек, кажется, что он спит, и когда камера приближается еще ближе, вы видите, что он мертв. Вот вам и разница между крупным и дальним планом.

 

 

— Речь, наверное, идет о том, каким образом существует и зачем необходима культура.

 

— У культуры как таковой нет цели. Непонятно. Наверное, для того, чтобы люди как минимум друг друга не уничтожили.

 

 

— Очень сложно что-либо говорить о Греции и Риме, поскольку мы имеем лишь представление. Соответственно, сложно сопоставить. Скажем, в Спарте неполноценных детей сбрасывали с обрыва со скалы.

 

 

— Смотря из какого времени ваши критерии. Если говорить о дне сегодняшнем – это одна история, если о Спарте – совершенно другая. Сложно себе представить. С их точки зрения — это было нормально, сейчас это патология. Я просто говорю о разнице восприятия мира. Думаю, эти сопоставления не совсем корректны. Потому как мы не можем представить, мы считываем то, что можем считать. У нас есть определенное представление, но оно, уверен, не совпадает с тем, что происходило, с теми отношениями между людьми, которые были. Как сейчас, например, нам сложно представить, что нет электричества, и в пять часов город погружается во мрак. Есть факел, свеча или лучина – больше света нет. Полный мрак. А потом снова рассвет. Сложно представить. Одно дело читать – а другое – жить в то время.

 

 

— Нет. А что неинтересно и неоригинально?

 

 

— Сейчас неинтересное кино? Не интересны фильмы, которые показывают на Каннском фестивале? Я бы так не сказал. 2007 год – фильм, который получил пальмовую ветвь – «Четыре месяца, три недели, два дня». Интересная картина.

 

 

— А мне пока особо и нечего добавить. Есть художник, звукорежиссер.

 

— О счастье.

 

— Этот сценарий соткан из эпизодов и кусочков. Есть главный герой, который сталкивается с обстоятельствами, как-то эти обстоятельства на него воздействуют – традиционное роуд-муви. Это позволяет нам раскрыть, показать, дать почувствовать пространство, в котором герой находится. Действие происходит здесь и сейчас.

 

— В России. В провинции. Для этой истории это очень характерно. Потому что эпизоды, описанные в этом сценарии, произошли (или со мной, или я слышал о них) именно там. Россия отличается от Украины. Хотя, думаю, что здесь тоже могла произойти подобная история.

 

— Дима Муляр. Это актер Театра на Таганке.

.

 

— Довольно сложно говорить о сценариях документальных картин, которые я снимал. Например, есть фильм «Портрет» — он состоит из статичных кадров: стоят люди. И какой там сценарий?

 

 

— Да. Но идея моя. Выбор людей – тоже мой. Позы и бэкграунд тоже выстраивали мы. Ритм и длительность – мы, структура – тоже. Звук – мой и звукорежиссера. Или фильм, где все спят…

 

— Есть еще у вас фильм, где люди просто ждут автобуса на станции.

 

— Мне в этой картине был очень интересен пейзаж, и хотелось погрузиться в толпу людей, побывать в разгоряченной массе. Почувствовать атмосферу множества людей, это состояние, услышать их, о чем они говорят, понять образ мысли, увидеть как они одеты, как они двигаются – все это запечатлить. Одно дело находиться среди них, другое – снимать это. Это и есть разница между зрительным залом и сценой. Рампа, линия, которая нас отделяет. Когда вы смотрите на меня, и когда вы смотрите на мой снимок – вы видите разных людей. Глядя на меня при общении, вы участвуете в обмене, глядя на фото – нет. К фото можно относиться, как к факту, как к явлению, к прошлому, сейчас – это момент настоящего, фотография – уже история. И отношение разное. Свершившееся, свершающиеся, не свершившееся – желание заглянуть в будущее.

 

 

— А у кого есть такая возможность?

 

 

— Потому что на них история уже отпечаталась. Они говорящие. Их морщины говорят, их иероглиф человеческий говорит, их позы, одежда – все говорит. У детей еще нет истории. Меня интересует то, что имеет фиксацию.

 

 

— …в Карелию, на Белое море. Это город Беломорск, деревня называется Сумский пассат. С Сережей мы сделали три картины. Одна из них снималась в городе Боровичи. Сережа часть фильма снял и заболел. Потом была картина, которую мы делали там же, в Сумском пассате – «Артель». И третья – не так давно – я закончил ее в ноябре. «Северный свет» в этом году точно можно будет посмотреть по Arte France – это французский проект, сделанный по заказу этого канала. Картина, снята, на мой взгляд, великолепно.

 

— Я видел только фрагменты — и не в кинотеатре, а на диске, Сережа сказал, что на диске не то качество, которое было заложено изначально. Я бы посмотрел его в кино. Поэтому сложно судить. Сам фильм… Мне не очень близка эта тема. Когда речь о том, что главный герой – олигарх: построил свое детище – мне становится скучно. Но главный герой сегодня – не олигарх. Есть 40 миллионов бедных людей – они герои.

 

 

— Нет. Неправда. Мне интересны люди с огромным количеством проблем, которые в том числе пришли и из прошлого, которые их не отпускают. А если говорить «неинтересно», тогда можно вычеркнуть и «Огни большого города» Чаплина, вычеркнуть весь итальянский неореализм, огромное количество фильмов про обычные, прозаичные проблемы, всего Фассбиндера – у него тоже очень простые темы. Меня не интересуют олигархи как явление и как герои фильма.

 

 

— Но это доля процента. Мне интересны люди, на которых, может быть, никто и не посмотрит, потому что их фото нет на обложках глянцевых журналов. Там, внутри бытия, интересно. Оно там. И то, как будет развиваться страна, как будет складываться судьбы каждого, зависит именно от этого – от жизни очень прозаических вещей. От элементарных частиц, а не от того, кто разбогатеет и как распорядится этими деньгами.

 

 

— Наверное, криминальная хроника. Расскажу такую историю… В этом Сумском пассате, в семье, которую мы снимали, живет Руслан. У Руслана поломалась машина. Ему нужно было починить руль. Руль может починить его друг, который работает в ГАИ. Они одного возраста, около 25 лет. Руслан приехал к другу, человеку, с которым они вместе выросли, и попросил починить машину. На что тот сказал: «Конечно, я починю. Но можешь ли ты оказать такую любезность: мне нужно собрать определенное количество штрафов, я ведь в ГАИ работаю — у меня план. Давай мы нарисуем бумажку, что ты нарушил правила, и я тебя оштрафовал. Это будет стоить тебе рублей сто – за не включенный поворот. Поможем друг другу». А если, спросил я потом у Руслана, он попросит тебя посидеть? Чуть-чуть. Потому что у него план на подсадку. А если дописать, что происходит дальше? Это реальная история, микромгновение, которое говорит о жизни гораздо больше, чем мегацентр олигарха. О происходящем сейчас. Меня интересует образ мысли.

 

— Да. Как получится. Но я не за счет лжи и чьей-то ущербности это делаю. В данном случае ведь он врет в силу обстоятельств. Вторая история с Русланом (он богат на истории) — нет работы. Он пошел на железную дорогу и встретил человека, нанимающего рабочих – отпилить деревья вдоль железной дороги. Человек сказал следующее: «Мы можем вам платить и оформлять на работу, а можем платить больше, но не оформлять на работу». «Конечно же, пусть не оформляют, но больше платят», – подумал Руслан по своей наивности. Каков финал? Денег нет.

 

 

— Нет-нет. Вы делаете неправильные выводы. В данном случае у него не было возможности отказаться от черной зарплаты. Но дело не в этом. Это ведь происходит со множеством людей. Олигарх сел завтра на самолет – и его здесь никто не видел. А люди здесь при всем при этом остались. Во всех этих историях меня интересует проявление сознания. Это не просто событие. Это событие типичное, и это проявление сознания людей. Во-первых, мы действуем вне закона, поскольку в этих историях был нарушен закон. А это значит, что в сознании человека нет понятия «закон»? Ну, можно его нарушать. Это и есть классифицирующая величина, то, что отличает «здесь» от «там».

 

Скажем, Запад, начиная с Германии, или римскую правовую культуру от стран, которые в той или иной степени эту культуру не принимают. Где эта фраза: «Да свершится правосудие, пусть даже и погибнет мир»? Нет ее. «Ну что, вы не понимаете? Разве так не договоримся?» — привычный разговор. А если вы так не договоритесь, то завтра для вас один закон, для меня – другой, для этих – третий. Меня интересует описание этого пространства. Если вы не понимаете, каким образом оно существует – ничего не можете делать в нем. Если вы понимаете и описываете так, как его сейчас обозначил я – тоже в нем ничего не можете делать, или можете, но при условии определенных ограничений. Например, вы сила. Тогда вы можете заставить всех себя бояться. А это уже не работает. Если вы закон – сможете заставить не нарушать. Это разные вещи.

 

 

— Я бы так не сказал. Большие, малые любители: здесь нет никакой линейки. Место проживания – личное дело каждого. Мне гораздо интереснее было это сделать. Сначала из Киева я уехал в Москву, из Москвы – в Германию, из Германии уеду еще куда-то. Потому что каждое новое место – это стимул к развитию. Если вы сидите у себя дома на пуховой перине, знаете, что молочник – здесь, зубной – там: это одна ситуация – гармоничное существование. Если вам всюду необходимо вписываться – вы иначе смотрите на мир.

 

Элементарное познание – соприкосновение с другими гранями. Сейчас, побыв какое-то время там, я чуть больше знаю, как там живут, какие правила, как думают и поступают эти люди. Могу сравнивать, что тоже очень важно. А причин уехать было предостаточно. Это связано и с работой, и с возможностью открыть мир. Берлин-Париж-Рим – всего полтора часа лету, меньше часа лететь в Стокгольм: это все рядом. Билет стоит всего-ничего, иногда 25 евро в один конец. Поэтому ощущение того, что эта территория очень маленькая, и в каждом городе вы познаете и это место, и себя. Потом: я объездил все крупные музеи мира, что я хотел сделать.