Саморазоблачение

Недавно мне позвонил человек, с которым мы раньше работали в одном издании.

Позвонил потому, что в одной из своих статей я про него написал. Конечно, я не назвал ни имени, ни должности, только описал случай. Но написал про него плохое. Написал о том, что он воспользовался служебным положением журналиста в личных целях и что его за это уволили. Когда он представился, я удивился и подумал: зачем он мне звонит? Возможно, он хочет мне сообщить какие-то факты, указывающие на то, что я написал неправду. Однако человек вздохнул несколько раз, сказал «даже не знаю, зачем звоню» и заметил, что заявление о том, что его могли уволить по звонку какой-то компании, выглядит сомнительным. После этого он пожелал мне журналистских успехов и положил трубку.

Нужно сказать, что звонок этот меня взволновал. Мне стало казаться, что я сделал нечто очень некорректное. Перечитав ту статью, я сделал вывод, что действительно совершил грубую этическую и профессиональную ошибку. Я написал, что человек, воспользовавшись своим положением журналиста, получил деньги от неких представителей бизнеса.

 

Мне об этом рассказали третьи лица, и сам я мог бы это только предполагать. Я не был свидетелем передачи денег. Никто не представил мне доказательств того, что факт передачи денег состоялся, пусть в той ситуации это и было очевидно. Просить прощения у этого человека не имеет смысла, потому что я его не назвал, но мне жаль, что я передернул. Я должен был быть осторожнее при пересказе этой истории.

Размышляя о случившемся, я попытался осознать, почему совершил эту ошибку, и нашел ответ: я впал в лицеприятие. Этот журналист мне очень не нравился с самого момента своего появления в редакции. Сотрудники практически каждый день на него жаловались, рассказывая о его неоправданной жесткости, властолюбии, самодурстве и несправедливости. Я не любил этого человека и поэтому совершил ошибку при написании статьи. Я был убежден в том, что если он так ведет себя со своими сотрудниками, то может и деньги вымогать. Одного лишь эмоционального настроя мне хватило на то, чтобы признать человека однозначно виновным. Что тут сказать? Хорошо, что я не работаю в суде.

К чему это всё?

Если бы он не был моим коллегой, то вряд ли бы мне позвонил. Вряд ли бы нежурналиста задела бы какая-то безымянная история. Думаю, позвонил он мне (почти через два месяца после выхода статьи) потому, что кто-то ему сказал, что про него что-то такое было написано. И сказал это, видимо, некто из журналистских кругов. Нежурналист и не догадался бы, о ком идет речь.

И вот оказывается, в профессиональных отношениях между журналистами возникают этические проблемы. Все прекрасно знают об этических проблемах, возникающих между ньюсмейкером и журналистом. И нам не привыкать к этим проблемам. Но когда этические сложности наступают между коллегами, становится действительно интересно. Конечно, я не имею в виду случаи, когда журналист сливает новостную информацию другому СМИ. С этим все ясно. Интересно, когда упреки и обвинения выглядят спорными.

Пределы допустимого: история с Бершидским

1 ноября Леонид Бершидский, известный в журналистском сообществе человек и в прошлом мой бывший начальник, написал в своем блоге пост о том, как он пытался сотрудничать с проектом «Сноб». В своем посте Бершидский опубликовал переписку с неким редактором из «Сноба» по имени Лена. В своих письмах Лена объясняет Леониду, что не хотела бы, чтобы Бершидский публиковал их переписку, и просит его не делать этого, по крайней мере до того момента, пока их профессиональные отношения не испортятся. И вот отношения эти испортились, и Бершидский переписку опубликовал.

Нужно сказать, что Леонид не единственный человек, рассказывающий о проблемах сотрудничества с проектом «Сноб». Еще несколько человек посредством интернета открыто жалуются на странное, непрофессиональное поведение редакторов проекта. Однако именно пост Бершидского сразу вызвал ярко выраженную негативную реакцию медиасообщества.

В комментариях к посту члены сообщества называют его канальей и мерзавцем, говорят, что он повел себя отвратительно, неприлично, не по-джентльменски, опубликовав частную переписку. При этом подчеркну, что автор поста не упоминает фамилии «жертвы» и, нужно заметить, не дает ей какой-то особо негативной оценки, скорее критикуя организацию процессов в «Снобе» в целом. Ну, и еще момент — переписка профессиональная, не личная. Лишь в одном месте при помощи прямой цитаты он демонстрирует излишнюю эмоциональность Лены. Таким образом, вся эта информация, судя по всему, не может повлиять на репутацию редактора сильнее, чем сам факт ее сотрудничества со «Снобом». Кроме того, Бершидский, очевидно, выполняет требования Лены, публикуя их переписку лишь после разрыва рабочих отношений.

Все претензии, которые в последние три-четыре дня посыпались на Леонида — претензии этического характера. Причем в других блогах, где обсуждается написанное, доходит до инкриминирования Бершидскому мошенничества с деньгами сотрудников компании «Афиша» (журнал «Большой город» регулярно публикует его отчеты об игре с ценными бумагами на деньги, собранные для этой цели сотрудникам компании. При наступлении кризиса деньги сгорели, и он компенсировал их собственными средствами, которыми теперь и отыгрывается. Пока что безуспешно).

Кстати, для большей иллюстративности и ясности хочу взглянуть на этот случай из другого угла. Да, Лена просила его не публиковать переписку. А он опубликовал. Но почему она просила об этом? Видимо, она понимает, что происходит что-то не то. Наверное, она оказывается заложницей действий своего начальства. Но что ее заставляет работать на сумасбродное начальство? Ответ прост — деньги.

 

В «Снобе» ей много платят. Она понимает, что руководство ведет себя спорно, но ей нужны эти деньги. Таким образом, Лена хочет продолжить получать свои деньги и избежать последствий. Мне кажется, в этом случае максимум, в чем можно обвинить Бершидского, это в отсутствии великодушия. А теперь, дорогие критики, скажите мне: кто из нас великодушен? Каждый раз, публично критикуя работу коллег, мы поступаем невеликодушно, потому что, возможно, влияем на их карьеру, на их будущее, открывая их слабости нынешним и будущим работодателям.

Неэтика

Тема межжурналистской этики, как и личных недостатков Леонида Бершидского, совершено внезапно стала одной из центральных тем для журналистского сообщества. Попадание дискуссии в Топ-30 «Яндекса» это наглядно демонстрирует.

Что же так задело столь многих в поступке Бершидского? Чем обусловлен этот накал страстей? Мне кажется, что тон задают совсем не этические соображения.

Именно поэтому я описал в начале историю с обиженным бывшим коллегой. Как я уже признался, прежде всего я написал о нем потому, что он мне не нравился, а не потому, что он совершил какой-то неэтичный поступок. И, думаю, те, кто сейчас пишет о чудовищном моральном облике Бершидского, не столько хотят обличить явленный им порок, сколько просто его не любят (а его традиционно не любят многие) или, возможно, просто обижаются за свою знакомую Лену.

К сожалению, моральная легитимность какого-либо поступка очень часто определяется не какими-то четкими правилами, а степенью эмоционального переживания того, кто этот поступок совершает. Представьте, что эта Лена-редактор в своих письмах понесла Бершидского четырнадцатиэтажным матом, разве были бы оппоненты так же усердны в своей критике? Нет. И Бершидский имел бы моральное право ославить ее в интернете. Но ведь суть его поступка не изменилась бы: переписка все равно была бы опубликована.

А если бы ваш работодатель обманул вас, а потом умолял не предавать это гласности? Тогда можно публиковать переписку?

Где логика, где справедливость суждений? Ее нет.

Нет ее потому, что, когда мы начинаем говорить о цеховой этике, об этике отношений между коллегами, мы всегда на самом деле говорим лишь о наших эмоциях, об эмоциональном праве говорить о ком-то плохое.

Главное — эмоция

Зачем мне позвонил этот человек — «жертва» моей публикации, если «не знал, что сказать», если не собирался оправдать себя и обвинить меня во лжи? Он испытал эмоцию. И я написал о нем некорректно, потому что испытал эмоцию. И Бершидский, возможно, решил показать беспомощность редактора «Сноба» и плохую организацию процесса, потому что испытал эмоцию. Его, известного журналиста, одного из самых успешных журналистов в стране, заставили сначала писать на пробу, потом морочили голову, а потом вообще отказали в публикации.

И когда он рассказал об этом у себя в блоге, его стали осуждать. И это тоже эмоция, потому что формально он ничего не нарушил, зато неформально раздражает массу людей.

Что интересно, таких эмоциональных выпадов среди журналистов за последние полгода-год стало как-то особенно много. Стоит просто залезть в ЖЖ. То кому-то не нравятся чьи-то колонки, стиль и карьера в целом. То внезапно журналист поносит целый проект. Причем если раньше глянцевые журналисты нимало не интересовались тем, что происходит в неглянцевых СМИ, то теперь еще как интересуются.

 

Все обо всем рассуждают, пишут в блогах, спорят и обличают, говорят о профессионализме и этике. Все всех обсуждают, осуждают, критикуют и упрекают. Раньше все тихо-спокойно работали, ругая лишь руководство, и то умеренно. А теперь ругаться стали больше, оценивать чужую работу стали чаще, эмоции стали резче. Но почему всех теперь так волнует качество чужих материалов, поведение журналистов, проблемы этики в общении с коллегами?

Выскажу предположение.

Во всем виновата нефть

Высокие цены на нефть позволили накачать огромное количество денег не только в промышленность и сферу услуг, но и в медиасектор. Это привело к возникновению новых СМИ, в том числе и печатных, к росту заработных плат, к быстрому развитию карьеры журналистов. Немалое количество журналистов, в том числе и молодых, смогли за какие-то два-три года взлететь по карьерной лестнице и повысить свое благосостояние в несколько раз. Появление такого богатого проекта, как «Сноб», с его астрономическими гонорарами и зарплатами, хорошая иллюстрация.

 

Правда, многим из этих людей пришлось уйти в другую сферу деятельности, скажем сменив новостную журналистику на глянцевую или развлекательную. И далеко не все из них чувствуют себя уверенно, далеко не все довольны местом работы, далеко не все уверены в том, что занимаются чем хотят. Но уйти нельзя, потому что иначе получится дауншифтинг. При этом, получая высокую зарплату порядка $ 4000—6000 в месяц и выше, они привыкают считать себя успешными профессионалами. Человек думает: «Такую кучу денег просто так не дадут. Видимо, я этого стою?»

 

И никто, конечно, в этот момент не вспоминает о нефти. И вот такая раздвоенная личность, с одной стороны, не уверенная в качестве своей работы, в соответствии этой работы своим амбициям, а с другой — ошеломленная размером своей зарплаты, смотрит на деятельность других журналистов и начинает вибрировать, оценивать их работу и судить о том, что хорошо, а что плохо, что этично и что нет. А поскольку личность еще и весьма молода, делает она это очень эмоционально. Особенно если платят коллегам много.

«Конечно, когда появляется новое издание, новый громкий проект, где редактор получает кучу денег, ты ждешь от него высокого качества работы, понимания того, что он делает. И если человек этого не демонстрирует, возникает раздражение», — признается моя молодая приятельница-журналистка.

И наоборот, немолодой редактор газеты с обычной зарплатой на вопрос про бучу вокруг поста Бершидского мне ответил: «Какая разница, этично или неэтично? И кому это важно? Мне тут полосы надо сдавать». Какое ему дело до Бершидского, Лены, чужих статей и профессиональных навыков? Полосы сдавать нужно.

Много работы и меньше денег — меньше претензий к другим журналистам.

Может, плохо так говорить, но кризис нас всех успокоит. Станет меньше денег, замедлится карьера. Упадет и градус. Глядишь, еще и Бершидский с Леной помирятся.