“Я мыслил как комендант тюрьмы, а не как психолог-исследователь”. Филипп Зимбардо

Жизнь подбрасывает, конечно, удивительнейшие сюжеты и синопсисы.

Москвич на седьмом году войны с Россией развивает в украинской столице проект увековечивания памяти жертв бесчеловечного обращения с людьми. И он же развивает на базе предыдущей столицы Украины другой художественный проект. По итогам которого его обвиняют в бесчеловечном обращении с людьми. Это — одна точка зрения.

Вторая звучит примерно так. Талантливый сын талантливого отца бросил дерзкий и масштабный творческий вызов тоталитаризму во всех его проявлениях и на всех уровнях — от сознательного и бессознательного. Он задумал удивительный кинопроект, включающий в себя и другие, очень современные виды искусства. И хотя не все у него получилось, намерения были самые лучшие. Даже, можно сказать, благородные.

Сложно как-то подобрать определение происходящему. Дело не в “приличном” и “неприличном” словосочетании. Сегодня любые слова уже спокойно можно брать в кавычки, поскольку они все меньше означают то, по поводу чего возникали. Основоположник общей семантики Альфред Коржибски был бы счастлив, увидев нынешний апофеоз двусмысленности.

Пожалуй, уместно будет использовать старинное немецкое слово “Kunststüc”, состоящее из двух: “кунст” — “искусство, редкое явление” и “штюк” — “вот такая вот штуковина”. Кроме того, уместно оно, по ассоциации, с не менее старым словом “кунсткамера”. Во времена царизма просвещенная публика посещала там “зал с уродами”. И это — не иносказание, была публичная демонстрация разных патологий.

У патологий есть своя дьявольская привлекательность, инфернальное очарование. Но для того, чтобы они возбуждали чувствительного зрителя, нужен определенный антураж. Поэтому микроскандал в эмоционально чувствительной украинской художественной аудитории стартовал после того, как “Дау. Наташа” Ильи Хржановского был показан на 70-м Берлинском кинофестивале, и материал был выложен в Интернет.

Как на мой нетребовательный вкус, автор пытался одновременно пугать и возбуждать зрителя, забывая, что в холодную погоду экзгибиционизм скорее смешит, чем пугает. Ну и немножко противно.

Получился местами занятный, но в целом скучноватый мегаломанский проект, который в итоге опоздал к зрителю лет на двадцать, еще даже не начавшись. Киноведам там есть, в чем ковыряться, все-таки 700 часов отснятого материала. В общем, непонятно, ради чего все это затевалось с такой помпезностью.

Есть три момента. Первое — автор, даже при поверхностном рассмотрении, на дурака не похож. Хотя и дураку ясно, что проект такого космического масштаба не может быть успешным ни коммерчески, ни творчески. По причине огромного количества переменных в этом творческом уравнении плюс ориентация на альтернативно одаренного зрителя.

Второе — это деньги. Общий бюджет — примерно 70 миллионов долларов. Слабо верится в энтузиазм отдельно взятого российского бизнесмена, обвиняемого калифорнийским судом в коррупции, и дающего большие деньги без команды сверху на БДСМ-реконструкцию сталинских времен, снятую в режиме “Дом-2” и “За стеклом”. Кстати, пять с хвостиком миллионов бюджетных гривен туда тоже нырнули.

Третье — это то, что весь этот душераздирающий трэш всплыл наружу именно сейчас, когда людей и так колбасит от условий карантина и растущей неопределенности. Особенно людей творчески ярких, то есть с шизоидным мышлением.

Есть такой прием — когда задача не решается, ее нужно поставить в более широкий контекст. Расширить рамки условий и посмотреть, что получается. И другой прием — идти от частного к общему.

Весь этот кино-кунстштюк для меня в данном случае — повод поговорить о массовом восприятии драматического в наше трагикомическое время. А также предложить вариант ответа на вопрос, ради чего этот чемодан без ручки таскался по всем фестивалям, получая в основном негативные отзывы мировой прессы даже в наше либеральное время.

Начну с восприятия.

Первое громкое фиаско проекта было в Париже в декабре прошлого года. Но у нас в это время была вакханалия дискуссий по поводу фильма “Ирония судьбы” и эстетической и политической уместности оливье. Ладно, не заметили.

Весной 2018 года пятичасовая версия картины уже была показана в Украине в закрытом режиме в кинотеатре “Жовтень”. Тогда появилось сообщение, что прокатная версия будет трехчасовой и выйдет в 2019 году.

Никакого кинематографического драматизма у общества тогда не было. Все занимались “зрадой” и “перемогой”, мерялись процентами рейтингов и с треском лупились программами кандидатов, как яйцами на Пасху.

Но вот сейчас драматизм появился. После того, как 15 апреля 2020 года прошла онлайн-премьера.

В “Дау” есть как минимум две сцены сексуального насилия: директор института пытается принудить к сексу секретаршу, а сотрудник органов госбезопасности “насилует” сотрудницу института бутылкой. И в первом, и во втором случаях не было подано никаких жалоб, и есть согласие актрис на демонстрацию соответствующих сцен, поэтому и слово соответствующее — в кавычках. И есть сцены, имитирующие медицинские эксперименты над младенцами. Младенцы — настоящие, эксперименты — нет. И младенцы, понятное дело, никаких разрешений не давали. (Хотя предполагаю, что возможна и аренда младенцев на какой-нибудь фильм о людоедстве во время Голодомора, где их будут как бы понарошку варить. Или, скажем, понарошку бросать под надувные танки украинской хунты. Вариантов множество.) То есть в наличии имеем гиперчувствительные точки в социальном восприятии женской аудитории, автоматически обеспечивающие ужас и отвращение даже у тех, кто не смотрел и не будет.

Информация такого рода в итоге должна приводить к нравственному очищению, так называемому “катарсису”. Эта красивая идея была заимствована из психоанализа. Ею безудержно пользовались и пользуются представители творческих профессий, манипулятивно оправдывающие таким образом любой беспредел и “чернуху” в своих произведениях.

Затем идея катарсиса перекочевала во “фрустрационную” теорию.

Суть в том, что физическое или эмоциональное выражение враждебности приводит к временному либо длительному облегчению, в результате чего достигается психологическое равновесие и ослабление готовности к агрессии. Вы поужасались в кино, и в целом стали миролюбивее. Это как гневные посты в осуждение российской агрессии и в поддержку украинской армии и прочие тексты “диванных воинов”, в итоге минимизирующие желание подписать контракт с ЗСУ или НГУ.

Слово “фрустрация” в переводе означает примерно “обман ожиданий”. То есть в этой ситуации страна живет уже достаточно долгое время. Как я уже писал ранее, условия карантина минимизировали внешние раздражители и таким образом усилили внутренние, от которых никуда не деться.

Итак, есть гендерно ориентированная реакция на уровне инстинктов сохранения вида и продолжения рода. Есть высококвалифицированные причитания людей из киномира Украины, у которых самих рыльца в пушку, так что Санта Клаус по сравнению с ними — просто младенец. Часть людей, которые просто сытно паслись на этом кинопроекте (потому что платили там очень прилично) хотя бы имеют совесть молчать. Есть люди украинской культуры (без кавычек), у которых это просто вызывает глубокое эстетическое неприятие. И с которыми яростно воюют люди украинской контркультуры.

Небольшое отступление в сторону модной тематики. Иммунитет и регенерация в живых организмах находятся на противоположных позициях. Если какой-то организм в состоянии регенерировать, он обычно живет в таких условиях, когда иммунитет ему не нужен. И наоборот.

Украинская культура в высшей степени способна к регенерации, к самовосстановлению. Так сложилось эволюционно. Но уже не существует такого пространства, в котором национальная культура способна начертить границы и защищать его. Теперь это как воздух. Если над поющим жаворонком внезапно пролетит птеродактиль, возможно, он умрет от испуга, а, возможно, и не заметит.

Сознательный или нет вброс достаточно токсичного информационного материала, вне его художественной ценности, показал, что украинская культура совершенно не готова к вторжению чужеродных культурных кодов. Обратите внимание, готовность к сопротивлению огню и мечу, включая механизмы подпольного существования и восстановления, больше не работают.

Что делает чужеродный культурный код? Он действует, как вирус. У него нет какой-то идеологической задачи истребить другой вид. Нет состояния войны, она гибридна. Этот код просто вписывается в свободное информационное пространство, номинально наше, а по сути ничье.

Теперь о макромасштабе, и кому это на самом деле могло понадобиться.

Стэнфордский тюремный эксперимент был проведен психологом Филиппом Зимбардо в 1971 году. Ученые пригласили студентов разыгрывать роли охранников или осужденных. На объявление откликнулись более 70 претендентов, которые хотели заработать 15 долларов в день. Все добровольцы прошли тестирование и диагностические интервью, дабы исключить кандидатов с психологическими проблемами, инвалидностью, судимостью или злоупотребляющих наркотиками. Были отобраны 24 студента из США и Канады. Половина из них случайным образом (бросанием монетки) была определена как заключенные, а другая половина — как охранники в двухнедельном эксперименте.

Чтобы симуляция тюремной среды была достоверной, психологи обратились к услугам консультантов. Главный из них семнадцать лет провел за решеткой. Да, чуть не забыл. Заказчиком было Министерство обороны США.

С июня 2008 года, когда в Грузии стремительно начала развиваться военная ситуация, в Харькове начался кастинг на роли в проект “Дау”. В Харькове создали реконструкцию условной сталинской “шарашки”. Это жаргонное название секретных конструкторских бюро и научно-исследовательских институтов тюремного типа, подчиненных ОГПУ—НКВД, ликвидированных только после смерти Сталина. Участники проекта принципиально не должны были быть актерами, должны были постоянно носить одежду тех времен, вести себя в соответствии с заданными обстоятельствами места и времени в условиях тотальной круглосуточной съемки каждого момента их жизни там, включая интимные. Действовали советские порядки.

Съемки длились три года. Взаимные судебные тяжбы в России, которые ничем и не закончились, и скрепные запреты что-то там показывать в эпоху Интернета — старый чекистский прием для создания своей агентуре диссидентского образа страдальца за правду и свободу.

Три года советских порядков в лабораторных условиях на человеческом материале современных граждан Украины. А вы о младенцах слезы льете, как герои Достоевского.

Это бесценный материал для специалистов о том, как меняется психика людей в условиях резкой смены жизненных обстоятельств, где пределы их стойкости. Как ими управлять, чтобы достичь желаемого результата.

Нужно как-то дополнительно уточнять прописку специалистов?

Мы пытаемся заткнуть дыры в стене информационной безопасности. Она вся такая красивая, в росписях, надписях, цветах и оберегах. Только она бутафорская.

Это — кинореквизит чужого кино для других целей.