«Представляешь, однажды мы проводили показ фильма «Сильнее, чем оружие», и вдруг в наш подвал врываются ФСБшники и заявляют, что здание заминировано», — рассказывает Аскольд Куров, российский режиссер-документалист. Он выходит на связь по скайпу из Одессы, где работает над фильмом, посвященным украинскому кинорежиссеру Олегу Сенцову «Процесс».

«При этом они никого из помещения не выпускают и начинают переписывать данные, — продолжает Куров. — Это было смешно, ведь над подвалом еще пять жилых этажей, и почему-то их никто не собирался эвакуировать. В итоге они поняли, что если начинать эвакуацию, то придется вызывать префекта, открывать школы, чтобы переводить туда людей, что будет скандал в СМИ. Тогда они привели какого-то человека в скафандре. Через минуту он объявил: «Предмет извлечен!» — и ушел».

За последние три года Куров снял несколько важных документальных лент: «Зима, уходи!» про российские протесты 2011-2012 (получил за него ряд международных наград и номинацию на «Нику» и «Золотой орел»), «Ленинленд» про подмосковный музей «Горки Ленинские» и консервацию советского мира в России (получил приз кинофестиваля «Послание к Человеку») и «Дети 404» про российских ЛГБТ-подростков.

Во время показа фильма «Гамер» в Москве Аскольд Куров познакомился с малоизвестным тогда крымским режиссером Олегом Сенцовым. После этого он продолжал с ним общаться через фейсбук, а когда узнал, что Сенцова судят за терроризм, стал приходить к нему на судебные заседания.

Вскоре Куров задумал снять фильм про это сфабрикованное уголовное дело. Вместе с украинским режиссером Андреем Литвиненко он собрал деньги на производство фильма через «Спильнокошт» и планирует выпустить ленту в апреле этого года.

— Что это в итоге будет за фильм?

— Окончательно мы определимся на монтаже. В «Процессе» несколько линий: во-первых, сам судебный процесс, о котором мы хотим рассказать максимально подробно. Понять, как все происходило, на чем строилась защита.

Во-вторых, будет линия Наташи Кочневой, двоюродной сестры Олега, которая весь год жила только тем, что постоянно встречалась с адвокатами, друзьями, активистами, участвовала в акциях. Будет закулисье подготовки защиты: я снимал, как адвокаты готовились, планировали процесс.

Еще одна линия – это истории друзей и родственников. В Крыму удалось встретиться с детьми и мамой Олега, с родными Афанасьева и Кольченко.

– Наверное, это было самое сложное – поехать в Крым и встретиться с родными Олега, правда ведь?

– Да, хотя в результате все оказалось не так сложно, они хорошо приняли нас с Наташей. Очень интересный материал из Крыма. Сама подготовка поездки на полуостров была стрессовой, потому что мы не знали, как там все будет происходить.

– А чего больше всего боялись?

– Этой обстановки… Мы знаем, что там преследуют активистов, правозащитников, уровень правового беспредела выше, чем во всей России.

– Какую ты ставил задачу для фильма?

– Нам нужно воссоздать все обстоятельства и подробности предыстории, как все произошло, и рассказать о самом процессе. Это многослойное и сложное кино.

– Как ты сложил себе образ Олега? Он мог быть террористом и организатором чего-то подобного? Он остался для тебя загадкой или ты его понял?

– Для того, чтобы его понять, наверное, надо лично встретиться и пообщаться. Мы встречались всего раз.

В начале съемок я решил, что буду действовать как документалист, а не как друг Олега. А раз я документалист, то готов к открытиям, готов узнать любую правду об этом деле.

В течение этого года встречаясь с друзьями, читая сценарии Олега, его рассказы, романы и пьесы, я все больше убеждался, что невозможно, даже если очень хочется, поверить, что этот человек способен на какую-то антигуманную акцию, разрушительную идею.

Окончательно я в этом убедился, когда встретился с его мамой и детьми. Когда видишь ее, то понимаешь, в кого он такой, откуда у него такая внутренняя сила. И дети совершенно чудесные и талантливые. Все сомнения должны отпасть.

– Кто твой зритель в России? Многие ли знают, что есть такой «крымский террорист» Олег Сенцов?

– Хочется, чтобы это была универсальная история, и чтобы ее увидело как можно больше людей. Но в России сейчас это невозможно.

С другой стороны, я понимаю, что этот фильм только для тех людей, у которых есть вопросы, которые задумываются и хотят узнать правду.

Большинство людей закрыты и ни при каких обстоятельствах не согласятся с другой точкой зрения. Но хочется надеяться, что кто-то из них способен думать самостоятельно и независимо.

– Ты сказал, что это универсальная история. Как бы ты ее описал, о чем она?

– Я бы сказал, что каждый человек может попробовать представить себя в обстоятельствах, когда его обвиняют в том, чего он не делал. Заставляют оболгать других людей, угрожают насилием, пытками.

Странно получилось с этим фильмом. До того, как Олега арестовали, я готовился к съемкам другого фильма – про моего деда, который познакомился с моей бабушкой в немецком трудовом лагере. Он оказался в гестапо, и за всю историю этого гестапо был единственным, кому удалось оттуда сбежать. И дед, и бабушка умерли в начале 2000-х, про них немецкие документалисты сняли фильм в конце 1980-х.

Но я хотел снять свой, потому что этот вопрос меня очень сильно мучил в последнее время, поскольку в моей жизни появились люди, которые оказались в тюрьме по политическим причинам. Мы снимали их во время работы над фильмом «Зима, уходи!» А в «Театр.док» играли спектакль про Сергея Магнитского, который фактически был убит в тюрьме.

Все более актуальным становился вопрос: если ты захочешь оставаться верным своим принципам, если ты откажешься идти на компромиссы и соглашаться с несправедливостью, которая вокруг тебя происходит, готов ли ты пойти до конца и пройти через ад, через который проходят эти люди? Я не знаю, хватило ли бы мне мужества и храбрости вести себя как Олег или как другие политические заключенные.

В общем, я готовился снимать фильм про гестапо, но в этот момент арестовали Олега, и я понял, что в ситуации, на которую я не могу повлиять, единственное, что я могу делать, – снимать, фиксировать, рассказывать эту историю.

– Ты снял фильм «Ленинленд», который раскрывает тему консервации советского в современной стране. Фильм про Олега укладывается в эту канву? Насколько тебе вообще близка история советизации общества?

– Думаю, вполне. Когда я только начинал снимать в музее Ленина в Горках (а снимал я потому, что, хоть у меня и было советское детство, мне казалось, что мы уже живем в новой России), то увидел людей, которые буквально консервируют дух советской эпохи. Для меня это стало откровением.

В какой-то момент я понял, что мы никуда не ушли из Советского Союза. Исхода не случилось: мы застряли между эпохами и начинается обратный процесс советизации.

В истории с Олегом все то же самое: та же советская пропаганда, на которую работало дело «крымских террористов», и следователи, и судьи – абсолютно НКВДшный генезис.

Остались те же люди, которые в 1920-1930-х годах расстреливали сотни тысяч человек и фабриковали дела таким же способом, как и сейчас.

– А проблема, по-твоему, в чем? В людях?

– Проблема в системе. И здесь возникает вопрос, может ли человек, придя в систему, ее изменить, или он неизбежно становится одним из них, или эта система его уничтожит? Может, это грибница, которую нужно выкорчевать и посадить новую? Это сложный вопрос.

В спектакле про Магнитского постоянно шли дискуссии со зрителем: вроде бы неплохие люди, но все виноваты из-за того, что они были равнодушны. Кто-то промолчал, кто-то не помог из-за страха. Страх и равнодушие преобладают сейчас.

– А в истории с Олегом кто виноват? Гена Афанасьев, получается? (Геннадий Афанасьев после задержания российскими спецслужбами свидетельствовал против Сенцова, назвав его организатором террористической группы. – УП).

– Нет, конечно. Я думаю, здесь нельзя найти одного виноватого. Нельзя сказать, что в этом виноват Путин, потому что Путина создали фактически мы все. Все, кто был в свое время равнодушен, кто молчал и боялся.

Екатерина Сергацкова, специально для "УП.Культура"

Фото - "УП.Культура"