Журналистка Екатерина Сергацкова запускает новый мультимедийный проект — он называется «Заборона» и будет посвящен темам, которые мало, по ее мнению, освещаются в СМИ, в том числе по причине самоцензуры. Сайт zaborona.com начал свое существование в октябре, но полноценный запуск состоится в конце февраля. «Детектор медиа» поговорил с журналисткой о том, как будет устроен новый ресурс, какие темы она считает запрещенными и стоит ли журналисту бояться.

— Расскажите, как возникла идея проекта.

— Мы довольно давно придумали проект о темах, которые у нас не любят обсуждать, темах, которые вызывают эмоциональные дискуссии, вместе с Романом Степановичем, — он видеограф, продюсер, сотрудничает с Vicе / HBO, PBC и другими западными медиа. Практически сразу придумали и название: «Заборона». Не могу сейчас называть его медиа — это слишком громко, у нас пока маленькая команда. Так что назовем его «мультимедийный проект».

— Как вы выбираете темы? Они политические или социальные?

— Граница личного и политического для меня очень размыта. История человека с его трудностями, проблемами, трагедиями очень часто связана с какими-то глобальными, политическими темами. Мы делаем фокус на личных историях, на том, как разные процессы сказываются на отношениях между людьми. Но это не значит, что мы исключаем политические темы. Например, мы готовим материал о закарпатских русинах — о том, есть ли сепаратизм на Закарпатье.

— Болезненная тема, и реакции будут острые.

— Вероятно. Но это то, что нам надо обсудить. Для меня, например, история с сепаратизмом не закрыта. Да, для нас, украинцев, это очень болезненная тема. Но это же дико интересно — рассматривать с разных сторон само явление.

Еще одна история — очень сложная, очень драматичная — это история про Дебальцево, хотя она не совсем типична для нашего проекта. В свое время, когда мы путешествовали с экспедицией по городам Донбасса, в рамках проекта «Будущее Донбасса», в краеведческом музее Бахмута нам показали очень важный артефакт, — несколько склеенных ватманских листов с таблицей, куда прямо во время боев за Дебальцево заносили имена пропавших людей. Это все происходило с 8 по 25 февраля. Волонтеры записывали фамилию пропавшего, кто его ищет, при каких обстоятельствах человек пропал. В общей сложности — 93 имени. Мы поняли, что это очень хорошая находка, — такая своеобразная рамка, чтобы рассказать о военной операции, самой провальной и жестокой из всех, что происходили у нас после Иловайска. При этом она же — самая нераскрытая: об Иловайске мы знаем очень много, но не о Дебальцево. Мы, кстати, это поняли сразу, как только начали звонить людям из списка — побратимам либо родственникам пропавших. Большинство из списка погибли, выжили шестеро. Многие сразу же начинали плакать, потому что мы были первыми, кто вообще их о чем-то спросил. По сути, для них история заканчивалась ровно в тот момент, когда им привозили тело или горстку пепла.

— Речь идет о погибших военных?

— Большинство пропавших были военными, еще несколько человек — военные корреспонденты, аккредитованные при Министерстве обороны. Еще мы узнали, как погибли две бригады медиков, которые просто поехали в Дебальцево из Бахмута, не зная, что путь уже отрезан. Их перехватили, одну за другой, и расстреляли сепары. Истории совершенно жуткие. Мы выбрали основные, потому что все рассказать мы не можем. Поговорили с родственниками, с ребятами из «Черного тюльпана». Получился огромный материал, и большинство фактов не освещались в медиа. Кому-то не очень, видимо, хотелось, чтобы все это обсуждалось в СМИ. Даже неизвестно, наказали ли кого-то за эту операцию. По Иловайску мы знаем, что шапки полетели. А про Дебальцево — нет.

В общем, тем много — и каждый день появляются новые. Например, запреты на ввоз книг. Или очередное заявление Вятровича про Цоя и Высоцкого. Это — наша «запрещенка». Или вот еще одна тема, на которую мы уже подготовили материал, — конкурсы красоты.

— Не похоже на запрещенную тему. Даже на дискуссионную не очень похоже.

— Это в нашем маленьком мире, в котором ведутся дискуссии о харрасменте, о личных границах, о правах женщин. Но за пределами этого узкого круга в Украине, да и в любой другой стране бывшего СССР, женщины часто не видят себя личностью. Вы даже не представляете, насколько их представления о себе и мире исковерканы средой. Вот об этом мы решили поговорить в материале про конкурс красоты «Мисс Одесса». Сейчас Одесса — последний оплот классических конкурсов красоты, на которых речь не идет ни о красоте, ни о соревновании, поскольку результат заранее известен. И единственная цель которых  — чтобы девочки нашли мужчин, которые будут оплачивать их духи, сумки и украшения.

— Есть идеи, как привлечь аудиторию на свой ресурс?

— Только качественным контентом. Сейчас, к сожалению, у нас его очень мало. На «УП» очень полно представлены новости, но с большими текстами часто есть проблемы. Хорошие тексты бывают на «Платформе», к тому же они очень качественно оформлены визуально, а это важно. В остальном — очень мало украинского хорошего контента. Возможно, из-за того, что многие ушли из профессии за эти несколько лет. Авторов маловато. Так что по большей части я читаю на английском — New York Times, иногда New Yorker, смотрю тот же Vice.

Еще мы договорились о партнерстве с несколькими площадками. На «UA: Першому», если все будет хорошо, мы будем показывать свои документальные фильмы. На «УП» будем публиковать часть контента и перелинковывать на нашу платформу (Екатерина Сергацкова давно сотрудничает с «Украинской правдой» как фрилансер. — Ред.). Если наши темы будут как-то пересекаться, то на Charitum мы также будем публиковать свои материалы. Такой формат устраивает всех: медиа нужен хороший контент, тому же Суспільному нужен очень, — а мы получаем дополнительную аудиторию.

— Сколько человек работает над проектом?

— Костяк — человек семь. Я — руководитель проекта и не называю себя главным редактором, — надеюсь, что в будущем работу главреда будет выполнять кто-то другой. Потому что хочу еще писать, работать как журналист. Роман Степанович — исполнительный продюсер. Ксения Марченко — сценарист и продюсер. Она раньше работала на «Громадськом», последние два года работает как документалист. Анна Белоус, мы тоже работали вместе на «Громадськом» (Екатерина Сергацкова была ведущей «Громадского на русском». — Ред.), теперь она наш пишущий автор и редактор, Анастасия Канарева и Богдан Кинащук — наша съемочная команда.

— То есть вы будете делать преимущественно видеорепортажи?

— Не только. Больше половины нашей команды занимается видео — это очень трудоемкий процесс. Те, кто пишет тексты, практически все на фрилансе, в штате только Белоус. Со временем мы надеемся увеличить количество пишущих авторов в штате, но не слишком: штат не должен быть раздутым. Кроме того, авторов много разных, и работать с кем-то на фрилансе, мне кажется, достаточно эффективно и удобно. Но мы — мультимедийный проект: у нас будут и тексты, и видео — документальные фильмы до 20 минут, видеозарисовки. Делаем упор на репортажи, этот жанр мне очень импонирует. Рассчитываем начать продвигать жанр комиксов — я давно мечтаю об этом.

— А подкасты будут?

— Мы думаем об этом. У нас не так много профессиональных подкастов, а аудитория есть.

— Как финансируется проект?

— Нас поддержал USAID — мы получили финансирование и рассчитываем на долгое сотрудничество. Но хотим еще зарабатывать через сотрудничество с иностранными медиа, делать материалы в коллаборации — мы знаем, что с их стороны есть заинтересованность. О краудфандинге думать не хочется: я долгое время работала со «Спільнокоштом» и знаю, насколько сложно собирать деньги. В этом есть свой плюс: ты делаешь свою аудиторию очень лояльной, тебе доверяют, ты чувствуешь это, но это отнимает много сил. «Громадське радио», которое продолжает собирать деньги, — герои, я не знаю, как они четыре года держатся.

— А кто разработчик ресурса?

— Мы решили работать с уже имеющимися конструкторами, а не делать что-то новое, потому что это не нужно — тот же The Washington Post прекрасно работает на WordPress. Так что мы решили не изобретать ничего и обратились к компании, которая собрала для нас конструктор, и дальше на аутсорсе будет нас обслуживать.

— На каком языке будут выходить ваши материалы?

— Основной язык — украинский. В будущем мы планируем кнопку переключения на русский и хотим, чтобы был и английский вариант — я понимаю, что у нас есть аудитория на Западе. Британские и американские медиа готовы следить за нашими новостями, интерес к Украине у них есть. А у нас при этом, по сути, нет ни одного англоязычного издания, кроме Kyiv Post. До появления полноценной англоязычной версии мы будем переводить какие-то ключевые материалы и тировать английскими субтитрами видео на канале в YouTube. Но мне бы очень хотелось, чтобы, например, у «УП» тоже была англоязычная версия, да и у других медиа тоже. Тогда картинка бы в западных СМИ про Украину была бы совершенно другой. А то мы опять проигрываем.

— Тема ресурса, с большой долей вероятности, усилит реакцию людей, которые пишут в соцсетях, что Сергацкова — «агент Кремля», «пятая колонна» и так далее. Вы готовы к новой волне травли?

— Я не должна этого бояться — вот это я понимаю. Конечно, в прошлом году в какой-то момент я осознала, что каких-то вещей боюсь. Мне стало страшно писать на какие-то темы, о которых я много знаю, — в конце концов, мне присылали угрозы. Но потом я поняла, что это плохой путь — и у меня только два варианта: или уйти из журналистики, или проявить смелость и двигаться дальше. Мы решили говорить откровенно и не бояться.

Фото: Ксения Марченко