Сегодня этим мальчикам и девочкам уже далеко за семьдесят пять, но в документально-художественном проекте канала «1+1» они снова дети. «Дети победы» — фильм о последнем поколении очевидцев Второй мировой войны.

«Почему именно дети? Мы долго думали над концепцией: как вообще снять фильм о войне, — рассказывает автор фильма Светлана Усенко. — Ведь на сегодняшний день к 9 мая в Украине очень неоднозначное отношение: кто-то считает этот день праздником, кто-то — нет. Но нам очень хотелось рассказать о той войне, и рассказать именно устами свидетелей. А дети — это последние свидетели тех событий. К сожалению, ветеранов с каждым годом все меньше и меньше. А вот дети, которые весь этот ад видели, живы, и с ними как раз хотелось бы поговорить».

Автор фильма - Светлана Усенко

В сценарии Усенко собрала шесть героев с разными судьбами: пленница Аушвица, связной УПА, девушка-остарбайтер, сын полка, жертва гетто во Львове и очевидица немецкой оккупации Киева. Сегодня они — пожилые люди, живущие каждый своей жизнью: кто в Украине, кто — за границей. Но в фильме «Дети победы» все они вспоминают те далекие страшные дни. Сценарист и автор фильма Светлана Усенко признается, что съемки интервью с ними давались нелегко.

— Светлана, люди, с которыми вы общались, легко шли на контакт?

— В основном да. Конечно, в какие-то моменты было видно, что они себя сдерживают — не хотят плакать. Потому что слезы — это же нервы, а в их возрасте это тяжело: может повлечь за собой давление, проблемы со здоровьем. Я знаю, что Анна Михайловна Стрижкова, когда мы с ней ездили в Аушвиц, очень волновалась. Она не подавала виду, но потом уже призналась, что заранее приняла лекарства, подготовилась, потому что переживала, чтобы никого не подвести.

— Им было тяжело все это вспоминать. А каково было вам слушать?

— И мне, конечно, было непросто: когда плакали они, плакала и я. Ведь когда человек тебе рассказывает свою историю, ты, конечно, переживаешь. Для меня самым сложным было интервью с Марией Григорьевной Саенко, которая была остарбайтером. Она рассказывала-рассказывала об этих ужасах, которые пережила в Германии, о том, как вернулась домой. И в конце интервью я расплакалась, потому что мою бабушку когда-то тоже вывезли в Германию. Ее уже, к сожалению, нет в живых. И вот тогда, разговаривая с нашей героиней, я очень сильно пожалела, что не успела бабушку более подробно расспросить о том, что с ней было. А ведь то, что рассказывала Мария Григорьевна, вполне возможно, происходило и в ее жизни. Но в те годы не принято было об этом говорить, они вообще это скрывали, потому что в Советском Союзе их ожидала нелегкая судьба и после возвращения на родину.

Съемочная группа фильма с одной из героинь - Элеонорой Коваль

— А вы думали о том, что сегодня у фильма о тех событиях тоже может быть непростая судьба? Все-таки в медиапространстве эта тема сейчас довольно опасная. Возможно, в самом фильме заложены ответы на вопросы, которые могут возникнуть?

— Найти ответы на все вопросы невозможно. Но могу сказать, что я не старалась сталкивать лбами наших героев и говорить о том, что кто-то из них пострадал больше или что кто-то сделал больше для победы. Они просто рассказывали свои истории. А я просто их внимательно выслушала, записала и написала сценарий. Я не могу утверждать, что не будет каких-то острых моментов. Возможно, кому-то что-то не понравится. Ведь у нас будет подыматься и тема борьбы УПА во время войны, и тема львовских погромов. Это непопулярные темы, и даже у историков на этот счет нет единого мнения на сегодняшний день. Дискуссия только начинается. Но мы рискнем. Мне кажется, что мы сделали все правильно.

— Я так понимаю, что фильм в первую очередь о людях?

— Да, он о людях, об их эмоциях, о том, что они чувствовали и что видели в это время. Когда мы готовились к съемкам, я долго думала об этом, советовалась с историками. Когда поднимали тему погромов во Львове, разговаривала с коренными львовянами. Тема сложная, спорная. Но все сходились в одном мнении: о ней нужно говорить. Это честнее, чем промолчать.

Все лето Светлана Усенко работала над сценарием, и уже в декабре группа приступила к съемкам. Мы попали на съемки очень трагического эпизода: художественной реконструкции расстрела матери одного из героев фильма.

Съемки сцены расстрела проходили в Пирогово

Мальчик Ваня Трофимович, который потом присоединился к Советской армии и стал сыном полка, был свидетелем того, как полицаи показательно казнили его односельчан, как погибла его мама. В художественной реконструкции эта непростая роль досталась девятилетнему актеру Максимилиану Имасу.

Максимилиан Имас

Он — парень бывалый, по его же словам, за плечами у юного артиста — не один рекламный ролик, работа в театральной постановке «Медея», множество проб и кастингов, учеба в театральной студии. Но с такой ролью справился бы не всякий даже взрослый актер.

Главный гример проекта Кристина Мороз позаботится о том, чтобы герои в кадре были максимально правдивыми. На фото - ее помощница Виктория Морозенко "фактурит" мать главного героя

Дубль первый, Макс бежит от дома и бросается на шею экранной мамы, которую экранные же полицаи ведут на расстрел. «Ваня, быстрее беги!» — режиссеры Сергей Сотниченко и Алексей Есаков часто называют Макса именем его героя. Дубль второй. Массовка в точности копирует траекторию движения в предыдущем дубле. «Ваня, кричи, брыкайся, сильнее!» — делает замечания постановщик. Третий, четвертый дубль — Максимилиан послушно выполняет одни и те же задачи.

Вскоре предстоит самое трудное — съемка самого расстрела матери героя и, что сложнее всего, крупные планы, во время работы над которыми режиссеры требуют слез. Это, конечно, непростая задача, учитывая, что за кадром царит веселье. «Сейчас будем тыкать Максу в глаза карандашом», — грозно объявляет в рацию Сотниченко. «Да, конечно, тыкайте», — отзывается мама юного артиста. Речь о специальном «киношном» карандаше-стике, больше похожем на губную помаду, при помощи которого у актеров в кадре вызывают слезы, но на призывы потыкать в глаза Макса постановщики, операторы и гримеры отзываются смехом. Звучит и вправду как черный киношный юмор.

Атмосфера на площадке - сами видите, какая

А чего еще ожидать от съемочной группы, на спине режиссера которого написано "Скорсезе"

Рядышком скучают два мастера пиротехники. Еще пару дней назад у них было множество работы — снимали эпизод, в котором герой подрывается на мине. Взрыв, специальный трос, с помощью которого юный актер «взлетает» от взрывной волны… Все участники съемочной группы вспоминают, что Максу так понравилось работать в этой сцене, что он даже расстроился, что ее сняли всего с двух дублей.

Сегодня ни взрывов, ни полетов. Макс на площадке пытается кричать и плакать, пиротехники подшучивают: «Слезы не получаются. Давайте заряжать боевые патроны».

Добродушный художник-постановщик Юрий Саблин предложивший заряжать оружие боевыми патронами

Режиссеры Алексей Есаков и Сергей Сотниченко, конечно, идут другим путем: раз за разом терпеливо объясняют Максимилиану, насколько ужасен этот момент в жизни его героя, требуют, чтобы вырывался, кричал, голосил, плакал.

Недаром говорят, что самое сложное — работать с детьми и животными. Здесь же у режиссеров ситуация еще более непростая: не только дети в кадре, но и непрофессиональные актеры. «Иногда приходится прибегать к каким-то хитростям», — признается Сотниченко.

Алексей Есаков: У Сергея есть главная фраза: «Вы мне не родные, мне вас не жалко». И после нее все начинают работать — понимают, что он не будет с ними нянчиться.

Сергей Сотниченко: У Леши тоже есть хорошая фраза. Он говорит: «Если ты будешь смеяться в кадре, я тебя выгоню с площадки!» И он это обычно грозно, жестко говорит.

А. Е.: Мы не всегда берем силой, обычно все-таки разговариваем.

Режиссеры фильма - Алексей Есаков и Сергей Сотниченко

— Я знаю, что некоторые известные режиссеры готовы пойти на все ради хорошего кадра, например, могут даже ударить актера или актрису, чтобы слезы в кадре были натуральные.

С. С.: Можно и ударить, а можно и сдачи за это получить.

А. Е.: Вот у нас Макс недавно улыбался на площадке. Дубль, второй, третий… А потом исполнитель роли немца, который, по сценарию, его ведет, взял его за руку чуть жестче и бросил в натуральную силу. Макс, конечно, уже не улыбался. И, кстати, молодец, играл дальше.

С. С.: Он и сегодня пару раз в кадре улыбнулся. Но здесь мы как раз и использовали «секретный прием»: подстроили все так, чтобы в этот момент мама закрывала его улыбку. Но, понимаете, я думаю, что на самом деле он не улыбается, просто у всех есть своя гримаса. Я помню, как в школе меня учительница ударила указкой по руке, из-за чего был перелом. А все потому, что нас всех выстроили на линейке, солнце светило в глаза, и я щурился. И она меня ругала-ругала-ругала, сказала: «Сотниченко, а ты че смеешься?» А я ведь не смеялся! Наверняка у мальчика точно такая же история — просто гримаса другая.

А. Е.: А была и другая история с актерами. Девочка, которая играла у нас остарбайтера, должна была войти в состояние героини, которая лишилась всего, оказалась в ужасных обстоятельствах. И мы с ней и так, и эдак пробовали. В конечном итоге сказали: «Представь что-то, что тебя бы по-настоящему расстроило». И вот через какое-то время выбегает она из хаты вся в слезах, в истерике. Мы не можем понять, что случилось, не можем ее успокоить. А она, оказывается, представила, что у нее умерла собака, и минут двадцать не могла успокоиться. И хоть у нас на площадке не все профессиональные актеры, но все они очень самоотверженно работают. Многие сцены «вытянули». Конечно, бывают и ситуации, из которых нам приходится выходить вот такими методами — закрыть лицо, что-то припрятать.

— У вас в этой сцене, съемки которой мы видели, сначала из автоматов расстреливают нескольких селян. И каким-то чудом в главную героиню с расстояния двух метров не попадают, так что фрицу приходится подойти и выстрелить ей в висок. Почему сцена решена именно так? Разве можно не попасть из нескольких автоматов с такого расстояния?

С. С.: Я для себя это объясняю тем, что полицаи-то — односельчане, и они просто не рискнули ее убить. Каждый режиссер растягивает и разжевывает по-разному каждую сцену. Ведь ударить человека — это дело одного момента. А в кино это нужно растянуть, как у Ван Дамма — повторить два раза, чтобы было видно, понятно, значимо. Убить маму главного героя без каких-то эмоциональных моментов невозможно. И мы «добиваем» героиню — растягиваем эту историю, чтобы мальчик заорал, чтобы была реакция. Просто хочется, чтобы зрители почувствовали все это.

— Насколько формат документального кино позволяет вам фантазировать, раскрываться в вашем деле? Не ограничивает ли он вас как режиссеров?

С. С.: В творчестве, чем бы ты ни занимался, всегда есть возможность творить. Занимаешься ли ты художественным кино, или документальным, либо мультиками… В каждом жанре есть и свои нюансы. Интересно, что мы открываем некий мир, а какими методами — это для меня не важно.

А. Е.: Но у нас нет права обмануть. Конечно, иногда приходится в чем-то прибегать к некоторым хитростям, по каким-то техническим или другим причинам, но мы все равно стараемся показать все, как было. Мы же реконструируем события. Тем более такие важные события, истории, к которым относимся с уважением. И вот эти рамки заставляют нас быть более внимательными.

С. С.: Реконструкторы нам во многом помогают. Однажды мы ездили на съемки и взяли не тот немецкий крест. А кто из нас обратит на это внимание? И нам объяснили, что этот крест совсем не тот, и мы прямо на съемке его меняли. Теперь мы стараемся следить за такими мелочами, потому что, как оказалось, в документальном кино самое главное — это как раз детали. Вот в художественном кино главное — эмоции, и можно иногда забить на оси, на монтажные сцены ради какой-то глобальной атмосферы. Здесь же очень важно, как борода подстрижена, какие у мальчиков стрижки, были ли челки. И мы, кстати, практически всем мальчикам, которые у нас снимались, испортили современные прически. И вот это внимание к деталям — в одежде, обстановке, тексте — очень организовывает.

Кстати, о деталях. Для некоторых сцен, в которых фигурировали нацистские солдаты, на площадку была приглашена преподавательница немецкого языка Дарья Давыдова. Как оказалось, следить за чистотой незнакомого для актеров языка в кадре — дело очень трудоемкое.

«Перед сьемками, как правило, мы с актерами созваниваемся, репетируем по скайпу или телефону, а потом еще раз уже здесь, на площадке, все повторяем, расставляем акценты, правильную интонацию, — поделилась профессиональными секретами Дарья. — На подготовку реплики из двух-трех предложений уходит достаточно много времени, около двух-трех дней. Иногда приходится писать текст русскими буквами на бумажечке».

Так же она вспомнила смешной, но очень типичный для съемок такого фильма случай: «У многих немецкий ассоциируется с чем-то не очень приличным, слова кажутся созвучными с ругательствами. Например, одна актриса не хотела произносить “нах Киев”, так как для нее это звучало не совсем этично. И таких слов или реплик было довольно много».

Можно только представить, сколько смеху бывало за кадром в те моменты, когда речь шла о «слуховых ассоциациях» в немецком языке. Даже удивительно, какие смешливые люди работают над таким несмешным фильмом. Пожалуй, это и к лучшему, ведь если вариться в переживаниях 24/7, никакие нервы не выдержат. Только и остается удивляться Светлане Усенко, раз за разом берущейся за фильмы, в основе которых лежит трагедия.

Напоследок мы, кстати, поинтересовались, что бы она хотела снять еще.

«Есть какие-то мысли в голове. Но не знаю, насколько они будут реализуемы, — призналась Усенко. — Тот же Голодомор — тема очень важная для Украины. И вообще очень много значимых событий, о которых нужно снимать фильмы и рассказывать людям, как это было».

А потом добавила, что кроме фильмов на спорные и трагические темы хотела бы снимать и что-нибудь романтическое: «Я обожаю такие истории. Так что, наверное, хотелось бы снять и о любви — отдохнуть от трагедии».

Фото: Максим Полищук, пресс-служба «1+1»