Закон об украинском языке — без сомнения, один из исторических. Один из важнейших, принятых Верховной Радой за всю историю украинской независимости. Почему?

Прежде всего — почему спор о языках — точнее, конфликт о языках — за все эти годы так и не завершился? И даже не приблизился к точке взаимопонимания? Почему российской пропаганде с такой лёгкостью удалось убедить крымчан и донбассовцев в том, что война якобы ведётся на языковой почве и что в Украине русскоязычных якобы преследуют?

Да, отчасти так потому, что спор о языках — это лишь один из аспектов более крупного спора: между сторонниками европейских ценностей и сторонниками евразийских… гм... назовём их тоже ценностями. Спора о цивилизационном пути, в котором вопрос языка — лишь маркер, скорее, инструментарий, но не фундаментальный объект спора.

Отчасти так, но лишь отчасти, тем более в последние пять лет, когда язык как маркер совсем перестал что-либо маркировать и русскоязычных сторонников европейского пути стало очень много (их, в общем-то, и раньше было немало). Вот что примечательно: украиноязычных сторонников евразийского пути как раньше было крайне мало, так и теперь.

На мой взгляд, вот ещё одна причина того, что конфликтный спор не затухает: стороны говорят о разных вещах. Сторонники украинского языка говорят о нём исключительно с музейно-этнографической точки зрения (и даже сейчас, после принятия закона!) — как о сокровенной исторической и духовной реликвии, как об уникальном национальном достоянии. Простите за грубость, но в СССР к украинскому языку относились, в общем-то, именно так: мол, да, музейный экспонат, но не более того — мол, не станете же вы в музее жить.

В то же время сторонники русскоязычия переводят спор в плоскость практического пользования языком — и переходят к правам человека. Внятных и чётких ответов именно в этой плоскости от сторонников украинского языка я не слышал, наверное, ни разу.

Так что попробую сам. И начну с примера из собственного опыта. Моя кошка, ласкаясь, нечаянно поцарапала мне родинку. Я пошёл к врачу. Молодая врач, наш участковый терапевт, только недавно переехала из Донецка — дело было ещё до 2014 года. «Мене подряпала кішка», — как обычно, по-украински сказал я. Врач тут же направила меня к проктологу — она решила, что я веду речь о кишечнике. А если бы это был более экстренный случай?

Напомню: к самому концу СССР, в 1980-е годы, в киевских школах достаточно было заявления одного из родителей, чтобы школьника освободили от изучения украинского языка даже просто как предмета; в школах Севастополя ему не обучали вообще. За пять лет обучения в Киевском государственном (ныне — национальном) университете мне не прочли ни одной лекции и не провели ни одного семинара по-украински. Хотя нередко было видно невооружённым глазом: профессор в уме переводит свои слова с украинского, чтобы произнести их по-русски. Так что ситуация с обилием людей, не понимающих украинского, закладывалась искусственно. Это, кстати, тоже к вопросу о правах человека.

Так вот в стране необходим язык гарантированной коммуникации. Единый на всей территории, чтобы каждый гражданин везде, в любом уголке страны чувствовал себя в своей стране, у себя дома. Не в смысле «чувствуйте себя, как дома», не в смысле туристического комфорта, а в сугубо практическом: чтобы он понимал всю необходимую информацию и чтобы все вокруг понимали информацию, исходящую от него. И чтобы даже дома у него не возникало ситуаций, подобных вышеописанной у врача.

Чтобы в любой точке страны любой гражданин мог коммуницировать с официальными представителями государства и любыми другими лицами, занимающимися публичной деятельностью, от которых зависит его безопасность и необходимые для жизни условия.

Человек должен быть уверен, что если он будет говорить на языке гарантированной коммуникации, ни государство, ни кто другой не имеет права отказать ему в предоставлении необходимой информации на том основании, что они его не понимают. Человек должен быть также уверен, что он не останется безо всей необходимой информации, которую предоставят ему государство либо другие, только по той причине, что они предоставят ему её на не понятном для него языке.

Иными словами, на территории всей страны необходим универсальный коммуникационный код, известный всем и используемый всеми.

И да, такой код всегда существовал. Но и по сегодняшний день таким кодом в Украине остаётся русский язык. Тем, кто знает русский язык, его вполне достаточно, украинского языка — каким бы сокровенным достоянием он ни был — они вполне могут не знать. По большому счёту, им он не нужен, кроме как в культурно-просветительских целях. Тем же, кто владеет украинским языком, в коммуникационных целях его недостаточно, они должны учить русский язык. Такова ситуация в сегодняшней Украине. С правами человека, кстати, в том числе. И это вряд ли оптимальная ситуация.

Вот именно эту ситуацию и призван исправить новый закон.