Начнем с Министерства обороны. С этим ведомством у меня было сразу несколько странных историй, которые красочно иллюстрируют понятие «бюрократия». То есть это когда прежде чем получить то, за чем ты пришел, сперва нужно пройти все круги ада. А все потому, что структура Минобороны уж очень широка и ветвиста. И запрос, например, на интервью, поданный на официальном бланке в общую пресс-службу, должен преодолеть непростой путь, попадая в почтовые ящики, в руки и на столы то одного, то другого чиновника, перенаправляясь через соответствующее подразделение — какой-нибудь департамент или управление, — к которому имеет непосредственное отношение сам спикер.

Именно такая история происходит со мной сейчас. Больше месяца назад, 21 сентября, я отправила информационный запрос на официальном бланке редакции с просьбой организовать интервью с одним военным. От министерства не было никакой обратной связи: ни отказа, ни подтверждения, ни объяснения, почему с ответом так тянут. Напомню, что по закону ответить обязаны в течение пяти рабочих дней. Если не могут дать полноценный ответ — тогда сообщить, почему, и указать новые сроки.

За это время я успела найти личный номер военного, несколько раз созвониться с ним и убедиться, что он не против побеседовать, узнать, что он планирует уйти на две недели на больничный, подождать эти две недели, созвониться с ним после больничного и снова убедиться, что он все еще не против разговаривать. Только вот официальной отмашки, как этого требует процедура, ему никто не дал. То есть не связывались не только со мной, но и с ним.

Когда я позвонила в Минобороны, женщина на том конце провода сперва несколько минут пыталась найти мой запрос. А потом заявила, что он был получен, отправлен, но на каком-то участке этой замысловатой цепочки коммуникация прервалась. Почему — неизвестно, сказала женщина. «Даже мне известно», — подумала я, ведь спикер был на больничном.

Мы видим ситуацию, когда я целый месяц не могу встретиться с человеком только потому, что он, как сознательный, ждет уведомления от своего ведомства, чтобы все было «официально». Ведомство почему-то долго не звонит, женщина в пресс-службе кормит «завтраками», объясняя, что свою-то часть работы она выполнила, а дальше — дело за ответственным подразделением. Женщина даже было возмутилась: «Если он и правда, как вы говорите, заинтересован, мог бы и сам нам позвонить!» «Очень интересно», — подумала я, зачем же тогда выстраивать такую трудную цепь коммуникации, чтобы «можно было и самому позвонить»? Потом, правда, женщина извинилась и сказала, что из-за внутренних пертурбаций внутри системы она и ее коллеги еще сами не понимают, кто и за что именно отвечает.

Еще один удивительный случай, связанный с Министерством обороны, касается сухопутных войск ВСУ. Однажды оттуда перезвонил человек, очевидно, пресс-офицер, ответственный за работу со СМИ, и сообщил, что готовит ответ на мой запрос. А потом задал странный вопрос: «А где эта информация еще будет, кроме как у вас лично? Она будет в прессе, да?» После удивленно-утвердительного ответа добавил что-то вроде: «А, ясно, тогда мне нужно посидеть подумать над ответами». К слову, ответ таки пришел. В указанные сроки, на почту редакции, в конверте и с печатью. Но общий смысл написанного там выглядит как «работа работается», «дела делаются», а «изменения внедряются».

Была и история с оформлением этих самых запросов. Так, в ВМС несколько раз заставляли переделывать запрос, потому что их не устраивал вариант обычного электронного документа на редакционном бланке — нужно было добавить мокрую печать, подпись главного редактора, входящий номер «в канцелярии вашего издания» и уже потом прислать скан этого документа по электронной почте. И все бы ничего, требования вроде даже похожи на разумные, но почему-то в этом же ведомстве в других подразделениях вполне «проходит» обычный электронный запрос без подписей и печатей. Выходит, мы снова видим несогласованность и отсутствие единых норм и правил в работе. Почему? Ведь все эти запросы изначально приходят на один и тот же ящик.

Конечно же, этот текст — не попытка наябедничать на какую-нибудь конкретную сотрудницу пресс-службы или отдельно взятого пресс-офицера. Этот текст, я повторюсь еще раз, об отсутствии слаженности и о том, что подобные структуры с огромным количеством подразделений, департаментов, управлений, отделов, заместителей, руководителей, ответственных за что-то — это не только хаос, но и по-прежнему благоприятная среда для коррупции и бюрократии. Потому что при таких сложных схемах мало кто будет разбираться, на каком именно этапе что-нибудь «исчезло», «потерялось» или «не дошло».

Конечно же, это далеко не все сложности, которые внезапно возникают при общении с пресс-службами, словно черт из табакерки. Есть и другие, и не только в Минобороны. Например, отсутствие полноценной пресс-службы в патрульной полиции — длительное время у них даже не было электронного ящика, а все запросы предлагали присылать по факсу или в печатном виде на обычную почту. Или временами затруднительная коммуникация с КГГА, когда лица, ответственные за коммуникацию (это слово, по моему мнению, предполагает двухстороннее общение) между СМИ и отдельно взятыми городскими чиновниками постоянно настолько заняты, что не отвечают ни на звонки, ни на сообщения в Viber или Facebook, ни на электронную почту. Подобных случаев — валом. И я уверена, что не только у меня. И здесь очень много вопросов, главный из которых: «зачем?». Зачем нужны пресс-секретари и пресс-службы, не способные выполнить свою работу, в эпоху, когда любой журналист может в два счета найти прямой мобильный необходимого спикера, написать в личку в соцсетях и организовать весь процесс без привлечения третьих лиц? Вопрос, на который, к сожалению, я пока что не нашла логичного ответа.

Фото: www.myticketsnyc.com