13 августа 2008-го.  Наша съемочная группа программы «Неделя с Марианной Максимовской» на РЕН-ТВ летит в Южную Осетию снимать  фильм для цикла «Репортерские истории».

Дорога на Цхинвали начиналась в гостинице «Владикавказ», которая находилась и находится по сей день в городе Владикавказе. На рецепшене меня записали вместо «Канфер» «Калолифер», а Музу (мой оператор) вместо «Музалевский» – «Мужеловский». Вообще-то мы должны были лететь в Пекин на Олимпиаду. уже готова была аккредитация, билеты, брони... А полетели на войну. А куда ж еще... Весь наш «тиви юрт» с чеченской войны: все уже были там.

На утро подкрепление в лице нескольких съемочных групп ждали подъезда армейского автобуса, на котором мы должны были отправиться на войну. Корреспондент одного из российских федеральных телеканалов закрепил на ляжке штык-нож, надел очки в стиле «Кобры» Сталонне и шляпу с полями времен афганской войны. Картину довершал тельник, операторская жилетка и поверх – разгрузка. Прибыв в Цхинвали, мы с удивлением обнаружили, что город вовсе не стерт с лица земли, как вещали наши же коллеги, а вот грузинские села вокруг города – подчистую. Экскаватор заботливо разрушил все, до последней печной трубы.

На следующий день пресс-служба российского минобороны сдуру взяла нас в составе военной колонны показывать, в каких условиях жили грузинские военные. Командиром колонны назначили какого-то навек опечаленного полковника. Пока другие курочили грузинские базы, ему повесили на шею каких-то журналистов. На подъезде к Гори мы заехали в одну такую базу. Солдаты распихивали по бэтээрам последние ковры и матрасы. Полковник крякнул, сказал: «Идите вы все на хуй!» - и исчез вместе с командирским уазиком. Пресс-офицер понял, дело плохо: сейчас еще снимать начнут. Поспешил увезти нашу колонну в сам Гори.

Въезд в город перекрыт танками. На обочине боец рассматривает операторское оборудование: штатив, свет, аккумуляторный пояс... Корреспондент федерального канала с ножом на фляжке поинтересовался: «Чьи вещички?» Оказалось, погибшего голландского оператора. Корреспондент, не долго думая, погрузил все это в наш бэтээр, приговаривая: «Все равно тебе это не надо, ты даже не знаешь, что это все стоит!» В центре Гори мы встретили лишь Сталина. Он стоял такой же недоступный, страшный и... живой. Военные остановили колонну, выставили, как водится, боевое оцепление. Оператор того самого товарища с ножом на ляжке, называющего себя журналистом, попросил салагу со снайперской винтовкой поводить прицелом по окнам. Хороший план выходил. Подбежал пресс-офицер: «Вы че, е…нулись? Нас тут официально вообще нет! Какой на …ер прицел?!!» Ехали обратно молча. Верхом на броне. Сели на первый бэтээр, чтобы не глотать пыль.

Решил позвонить шеф-редактору Свете Елиной, мол, сняли Гори, возвращаемся, все хорошо. Муза попросил трубу позвонить маме. Или жене. Труба была новая – «Нокиа»-раскладушка. Это сейчас у каждого айфон, а тогда раскладушка – первый парень на деревне. В этот момент наш бэтээр ни с того, ни с сего полетел в канаву. Помню только, я лечу вверх, все летит вниз... Очнулся от острой боли в груди, плече и ноге. Голос, принадлежавший тому самому в очках и с ножом, прокричал: «Этот очухался, колите парамидол!» Думаю, дела плохи, Муза лежал без сознания. Очнулся через минуту: «Леня, мы где? Мы в командировке? А чего лежим?» А надо сказать, бэтээр заехал всей колеей в узкий, но глубокий ров и стал на сорок пять градусов. Еще бы чуть-чуть, завалился бы прямо на нас. Голос вокруг: «Их в госпиталь надо, в госпиталь!» В этот момент на свою беду возвращался с грузинской базы тот самый сбежавший командир колонны. На уазике. Тормознули. Среди отжатых матрацев и простыней нашлось место и нам с Музой. Тот давай меня пытать по дороге: «Леня, а мы где?» Чувствую, придуривается. Спрашиваю: «Кто президент России?» Муза: «Медведев». – «Так какого ты мне мозг трахаешь, что память отшибло?» Тем временем, кто-то со второго бэтээра, наглотавшись пыли, позвонил нашим в «Неделю», что мы погибли. Света Елина уже связалась с Казбеком, нашим водителем. После перевязки перезваниваем ему. Тот в шоке: нас уже похоронил. Примчался за две секунды. Звоним Свете с его номера. Слышу в трубке: «Ой, Казбек, извини, не до тебя. Кто ж семьям-то сообщать будет?» Я чувствую себя восставшим из ада. Да живы мы, мол. У меня ребра сломаны, ключица. У Музы память отшибло, видно, сотрясение мозга. И то, как сказал доктор, с натяжкой.

Назавтра наша командировка закончилась. Прилетели в Москву. Нас сразу в Склиф, в шоковое отделение. Муза все порывался покурить. В самолете не дали, в скорой уложили... А в шоковом где покуришь? Там у кого конвульсии, у кого кондрашка... Ждем врача. Врача нет. Муза плюнул и пошел курить. Врач и сам чуть копыта не откинул, увидев, что сбежал больной из шокового отделения. «А где товарищ?» – «Да покурить вышел». Оказалось, за всю историю Склифа Муза был первым, кто своими ногами вышел из шокового. Все люди, как люди: боевые ранения, ордена, одни мы поломались на голом месте. Так закончилась наша война в Южной Осетии. Потом шутили, что учредили новый вид спорта – прыжки с бэтээра на ходу в парном разряде. Как-никак отыгрались за Олимпиаду. А вообще, самое сильное впечатление от августа восьмого – одна картина. Вдоль дороги на окраине Цхинвали – десятки скрюченных, обгоревших тел. Сладковато-въедливый запах проникал даже под платки, которыми мы закрывали носы и рты. Сейчас, спустя восемь лет, вспоминается... два щенка. Им было недели три, не больше. Только глаза открыли. Они играли прямо там, где пару дней назад шел тяжелый бой, на свежераспаханном гусеницами асфальте. Кругом смерть, груды пустых гильз, этот проникающий запах, а тут... щенки. Вечером вспомнил: когда играл с ними, оставил на обочине телефон. Поехали на то же место. Затемно. Фары «шестерки» Казбека выхватывали из темноты эти скрюченные тела. Доехали. стали шарить фонариком. Нашли телефон. А рядом – раздавленный танком щенок. Я тупо заплакал.

Фото - www.kolheti.com