«В самом начале 2012 года издательство «Колибри» выпустило на русском языке книгу «Мое прекрасное наваждение», в которую вошли письма, беседы и воспоминания великого итальянского режиссера Бернардо Бертолуччи. Материалы для книги собирались на протяжении почти полувека - с 1962 по 2010 год. Издание дает возможность понять, какие представления были у Бертолуччи о собственных фильмах, о работах коллег и о кинематографе в целом. «Лента.Ру» публикует подборку цитат из вошедших в книгу интервью и статей режиссера. 

 

 

(Об «Оскаре», полученном «Повелителем бури» Кэтрин Бигелоу) В конце «Аватара», который я смотрел в формате 3D в Тривандуруме, на юге Кералы, где люди много ходят в кино, я вместе с другими зрителями страстно и весело аплодировал каждому поражению плохих вплоть до их полного уничтожения. Плохие откровенно напоминали армию США, вторгшуюся в Ирак. Или в Афганистан. Или во Вьетнам, изображенный Чимино.

 

Но Академия выбрала «Повелителя бури». Богатейшему кино Кэмерона они предпочли бедный кинематограф Бигелоу. Но это потому, что «Повелитель бури» - фильм, «посвященный» армии США.

 

* * *

 

(О первых собственных фильмах) Это были пятидесятые годы. Каждый раз, когда выпадало несколько дней каникул, мы возвращались в деревню, где у нас по-прежнему был дом: там жил мой дедушка. В тот год, когда мне исполнилось пятнадцать, во время больших летних каникул в Казароле я снял свой первый маленький фильм - «Канатная дорога», а через несколько месяцев, зимой, второй - «Смерть свиньи». Сейчас я спрашиваю себя, почему я их снял… наверное, потому что я больше не писал стихов и говорил себе: «Ну, тогда вместо стихов я буду делать что-нибудь другое, буду делать фильмы».

 

* * *

 

Сдав экзамены на аттестат зрелости, я попросил у родителей поездку в Париж. Я обожал французское кино и чувствовал себя гораздо ближе к французским режиссерам, чем к итальянским. Начинались времена комедии по-итальянски, неореализм понемногу забывался. Я отправился в путешествие прежде всего ради того, чтобы ходить во Французскую синематеку. Это была своего рода инициация. Я посмотрел тогда множество фильмов. Позже, сняв «Костлявую куму», я наивно и вызывающе заявил бравшим у меня интервью журналистам, что предпочел бы говорить по-французски, ибо это язык кино. Я был убежден, что все новое случается в Париже. Я провел там месяц, и, когда бродил по городу, мне казалось, что я постоянно нахожусь внутри годаровского «На последнем дыхании» - фильма, снятого от начала до конца на парижской натуре, днем и ночью.

 

 * * *

 

В кино часто пытаются создавать метафоры, но в этом нет смысла, потому что метафоры рождаются сами собой. Мне очень не нравятся нарочитые метафоры, вроде большой рыбы в последних кадрах «Сладкой жизни». Не нужно ничего специально подстраивать, метафоры появляются, как только начинает монтироваться один план за другим. Это очень странно, потому что кино по своей сути не метафорично: изображения четки и однозначны, а вот слова, напротив, метафоричны. Если слово «дерево» встречается в стихотворении, читатель может представлять себе все деревья на свете, это слово - символ. Когда же дерево появляется в кадре, это конкретное дерево, оно не может быть символом других деревьев. Но странность кино в том, что абсолютный характер изображения уничтожается, как только за ним следует другое изображение, - и тогда рождается метафора.

 

  

* * *

 

Около года назад одна из газет опубликовала список самых успешных картин в истории итальянского кино, и на первом месте оказался фильм «Последнее танго в Париже». В пересчете на сегодняшние деньги он собрал около 150 миллиардов лир. Огромная сумма. Я тут же снял трубку, позвонил Бениньи и сказал: «Роберто, твой фильм «Жизнь прекрасна» великолепен, ты собрал 60–65 миллиардов, но у меня для тебя плохая новость: «Последнее танго» собрал в два раза больше». Роберто сделал вид, что сердится, принялся возражать, опровергать мои слова. Конечно, мы оба просто шутили, ведь мы друзья.

 

* * *

 

Я считаю, что есть хорошие и плохие похитители кино. <...> плохие - это, например, продюсеры, которые вторгаются в самое существо фильма, нанося ему увечья, или прокатчики, когда они плохо делают свою работу и препятствуют выходу фильма; а еще есть цензура, которая затемняет фильмы и вырезает из них куски, а еще - суды, которые приговаривают их к сожжению на костре.

 

* * *

 

Мое представление о кино все время находится в эволюции. Может быть, те, кто не любит мои фильмы, скажут «в инволюции». Во всяком случае, мою точку зрения когда-то высказал Ренуар: кино - это огромный механизм, в котором все отлажено заранее, но в который неожиданно, через нарочно оставленную открытой дверь, вторгается реальность и грубо рушит, что было отлажено. Импровизация, случайность и преднамеренность, слитые во едино. И еще эмоции, как говорил Сэмюель Фуллер.

 

* * *

 

Мне очень нравится снимать женщин. Нравится снимать их движения, походку, жесты, то, как они улыбаются, или плачут, или кричат. Когда я работаю с ними, у меня возникает ощущение происходящих родов. Будто я помогаю им вытащить на свет то, что в них есть, но чего они еще не знают. Это и похоже на настоящие роды.

 

* * *

 

Я думаю, что представляю собой достаточно редкий случай, потому что до сих пор у меня была счастливая возможность снимать только те фильмы, которые я хотел. Это огромное преимущество, потому что кино - суровое ремесло, существует по этому поводу блестящее и жесткое определение Глаубера Роша: «Режиссер - это человек, которому удается найти деньги, чтобы снять фильм». Мне очень повезло, потому что мои фильмы - как части большого романа, в котором автор волен писать что хочет и когда хочет.

 

* * *

 

Я снимаю кино скорее щедрое, чем скупое, то есть кино, в котором присутствуют все возможные способы выражения, а я позволяю себе роскошь использовать их, когда и как захочу.

 

* * *

 

Глядя на список номинаций и Оскаров, выигранных нашим кинематографом, я испытываю противоречивые чувства - от победных настроений футбольного болельщика накануне финала чемпионата мира до разочарования, невозможности поверить и негодования, что не нахожу многих имен и названий, которые являются своего рода талисманами в моем личном восприятии истории итальянского кино.

 

* * *

 

(О фильме «Маленький Будда») Кто-то обвинил фильм в том, что это сказка, но я именно этого и хотел: открыть маленькое окошко в буддизм. И я должен сказать, что дети первыми почувствовали суть дела. Я помню, как в Соединенных Штатах, в одном из этих торговых центров с пятнадцатью кинозалами и двумя сотнями магазинов, почти четыреста детей посмотрели фильм, а потом с тридцатью из них провели что-то вроде опроса. Самое большое впечатление на них произвела мысль о существовании такой вещи, как реинкарнация. Сегодняшние дети окружены образами смерти. Когда я был ребенком, смерть представлялась мне нереальным кошмаром, а этих детей преследует слово «смерть» и смерти, которые они бесконечно видят по телевизору. Было прекрасно обнаружить, что то, что буддисты называют обреченностью на сансару - цепь смертей и новых рождений, воспринималось детьми как преимущество.