— Ещё нет, только готовлюсь. Был вот в Бельгии. Надо локации посмотреть. Команду набрать. А делать будем — с Энтони Хопкинсом и Дастином Хоффманом. Это про холокост. 1938 и 1939-года. Потом послевоенного, 1950-го. И настоящее время — 1991-й.

— С позитивным концом. Главных героев оставлю живыми. Но смерть – шесть миллионов человек – есть, конечно.

— Ну, важная тема. Я еврей. Это, во-первых. А, во-вторых, это не будет второй «Список Шиндлера». Я покажу людей, на которых он повлиял. И как они борются с этим в их настоящей жизни.

— Я думаю, что ограничивать это не нужно, потому что это важно знать всем. Важно помнить. И не повторять, конечно. Это как – не слишком ли много фильмов про войну? Нет.

— Можно. Но я ещё пока не делал про холокост. Мне можно!

— Сценарием. Как всегда. Нужно вначале иметь хороший сценарий, в который влюбляются, и тогда легко любых людей завлечь. У меня роли хорошие, характеры глубокие.

 

— Я с ним не спал! С Хоффманом. С Хопкинсом – да.

— Ну… 75 лет человеку. Чего можно ожидать?

— Да. Ларс фон Триер… которого я знаю лично, кстати.

— Многие люди не знают, что он провокатор! Есть такие люди. Оскар Уайльд был провокатором.

— Ну, Ларса тоже ещё посадят, я думаю… Это люди, которые, если вода гладкая, хотят делать волны всегда. Он хороший режиссёр очень. Талантливый мужчина. Но ему всегда нужно внимание. Я думаю, он сказал это поэтому.

— Ему врезали за это, да? Прекрасно. Нацист… как можно сказать, что я нацист. Кто может это сказать?

— Он так сказал или это журналисты перекривили? Не думаю, чтобы он так сказал. Потому что он душевный человек.

— Вы хотите, чтобы я сказал, что я нацист тоже?

— Нет, не могу. Хотя… могу. Я всегда честный. Ларс фон Триер сделал огромное дерьмо фильм.

— Да. Который мне не нравится. Многие другие его фильмы мне нравятся. Я ему врезал тоже, да?

— Я считаю, у всех мужчин есть какая-то женская сторона. У некоторых наполовину. У других – больше чем наполовину. Есть. Должно быть. Это нам передают мамы, бабушки, любимые. И мы должны знать, как вы думаете. Обязательно. Люди, которые говорят: «Я не знаю женщин и не понимаю!» — они просто придуриваются, я думаю. Потому что все понимают и все знают. Если хотят.

Женщины – это наше сокровище, как и дети. Цветы будущего. Потому что без женщин у нас не будет детей, без женщин у нас не будет партнёров, которые нас поддерживают, которые сами даже что-то проявляют иногда. Женщины – это драгоценная вещь. Поэтому я хотел показать в моих фильмах их человеческие страхи, их человеческие слабости. И силу. И их намеренность быть людьми. Я знаю, это как-то некрасиво получается – женщины типа не люди. Они ещё намного больше чем люди, да.

— Ещё один нацист. Он ещё круче Ларса фон Триера. Да, почитай о нём. Его папа научил. Его папа чуть ли не в партии был нацистской. Антисемит!

— Ну, Христа же драл.

— Потому что я присматриваюсь, чую и понимаю их. Потому что мне интересно. Потому что для меня это важная вещь. Потому что это половина нашего человечества. И она важна для меня.

— Да. Есть всё. Например, «Дом из песка и тумана» полностью заполнен характерами из моей жизни. Полковник – этой мой отчим. Сто процентов. А его жена – она моя мать. Сто процентов. Во всех проявлениях.

— Ну, она тоже виновата во всём. Все виноваты, кроме овечки-пацана 13-летнего. Который — я в 13 лет. И полицейский – тоже я. Когда вырос.

— Он дурак. Так что? Я — дурак. Принципиальный такой дурак. Иногда я делаю вещи, которые рушат всё – в личной жизни, в творческой жизни.

— Нужно потом каяться. Перед собой.

— Да, его наказали. Единственное, кто исправился – это женщина Катя. Это – образ моей первой жены. Она в кино исправилась, сказав в конце: «Это не мой дом». Я надеялся, что зрители примут это как то, что она подумала, и теперь изменит свою жизнь.

— Мы не говорили об этом, хоть и дружим. У героини много всего от неё – даже голос. И я считаю, что Дженнифер Коннели просто потрясающе сыграла эту роль. И это просто криминальное дело, что её не номинировали на «Оскар».

— А тем, кто умер, ещё хуже. Но она виноватая была. Она своей слабостью всё это наделала. Врала маме. Она была такой, как почти все американцы – мне все должны. И почему мой дом забрали? Это же мой дом, который мне отец дал. Но ведь она не заработала на этот дом. Она там просто жила, в полном бардаке. И дура тоже была, что связалась с этим полицейским. Дала не тому рыцарю на коне силу себя защитить. Так что она заслужила эту жестокость, я считаю.

— Да, Бен Кингсли – самый лучший актёр.

— Это ведь не так, что тебе звонит кто-то и говорит – ты номинирован на «Оскар». До этого мы прошли очень много всех этих шоу с этим фильмом и получили кучу наград. Будто ты на пароходе едешь в круиз — с теми же людьми на разные шоу. Начинается всё это примерно в январе и продолжается до марта. Два месяца мы ездим по всем городам, продаём фильм, делаем интервью такие же везде – примерно шесть в день. А потом начинаются церемонии награждений. Первая была прекрасна.  Вторая – хорошо. Третья – нудно. А на четвёртую мне уже не хотелось идти. Не потому что я думал – выиграю или нет, а потому, что надоело это всё жопоцелование, извини.

— Только так. Все друг другу льстят. Фальшиво. Иногда – искренне. И те, кто не заслуживают, иногда выигрывают. Иногда те, которые заслуживают, тоже выигрывают. Так что когда мы уже доехали до «Оскара» мне уже не хотелось опять одеваться, опять идти куда-то и сидеть с теми же людьми. О чём уже говорить друг с другом?

— Ничего. Это был год «Властелина колец».

— С добитой усталостью. Бен сказал: «Жалко». И всё. Академики смотрят фильмы у себя дома на экранах, в этот год мне не повезло (они забрали эту систему ровно на год) и все, кто голосует в академии, не видели мой фильм. Студия арендовала кинотеатр и показывала его круглосуточно. Но кто из них приедет из своего огромного дома, будет стоять в очереди и сидеть в некомфортабельных креслах? Поэтому они голосовали за то, что знали. А «Властелин колец» посмотрели все. Я считаю, что, если бы мой фильм вышел на год позже, он бы выиграл.

— Спилбергу понравился фильм.

— После «Оскара» мы с ним не говорили. Тут если не выиграл – то всё. Я шучу. Как раз после «Оскара» я сделал Спилберга продюсером своего следующего фильма «Талисман». Который не получился. И я ушел.

— Это женский фильм. О чести. О карме даже. О том, как жить честным и порядочным  человеком и себе всегда говорить правду о себе самом. Но моя героиня за это и получила — в противоположность моей теории кармы. В этом и была трагедия. Человек сделал правильно и сказал: «Убей меня». Но Бог иногда этого не слышит. Этот самый Бог стоял с автоматом.

— Очень пожалел. Потому что она не виноватая была. Сколько из нас, людей, могут так сказать: «Убей меня, а не её»?

— Честно говоря, не знаю.

— Тяжёлее было потом, когда уехали.

— Тогда уже выпускали. Ну, выгнали меня из школы, как предателя родины, конечно. И маму с работы сняли. Месяц мы сидели на чемоданах. Ну это все проходили. Но потом было очень много тяжёлых вещей в жизни.

— Не уличной, а городской. Больше масштаб был.

— Я не попал. Я её создал, эту банду. Я был главарь этой банды.

— Начали с мелких, а потом - покрупнее.

— Достижение – это то, что это из меня как-то когда-то сделало человеком, который понял, что это не для меня.

— Посадили нас, почти всех.

 

— Какая разница? В кодексе можешь почитать. В статьях. По номерам.

— Перестань, не называй меня главарь. Это было давно. Мне было тогда 16-17 лет.

— Ну, это то же самое, что и режиссура: мы делаем жизнь, в каком-то смысле, я командую людьми.

— Да, авантюра – так правильнее.

— Нет, я не ворую. Я честно беру и честно отдаю. Теперь. Тогда по-другому было.

— Очень сложно было. Мы тогда не знали язык. Когда мы выехали на Запад, нас поразило обилие ярких красок. До этого мы жили в каком-то чёрно-белом мире в Союзе. И красном. Всё, что люди делали, было серое. И меня поразило, когда я ещё в Вене в первый раз попал в супермаркет. Вы, молодые, принимаете это как норму, а тогда нужно было ходить в молочный магазин за молоком, в гастроном – за колбасой. Это не только не удобно. Там ни хрена не было. Так что в их магазинах поразило обилие вещей и свобода выбора. Если деньги есть. А у нас не было. Я первый раз в жизни банан ел, когда мне было 14 лет. И «Кока-колу» пил. Это был самый вкусный банан в моей жизни. Я раньше даже не знал, как он выглядит. 

— А невозможно было политически. Мы как с берега спрыгнули в воду и уже нужно плыть.

— С удовольствием. Если бы дело было. Мне нужно быть занятым.

— Чтобы люди поверили, что я действительно человек, который может снять и показать. Например, я очень хочу снять фильм про Бабий Яр. Опять холокост. Опять смерть. Опять масштабно.

— Никто. Даже евреи. Они думают, что это название лагеря или что-то в этом роде. Интересно, что взяли 50 состоявшихся людей – докторов, адвокатов, профессоров, — евреев в Нью-Йорке, спросили что такое Бабий Яр, и только два из них знали, что это действительно такое. Поэтому нужно делать этот фильм.

— Я так не мыслю, когда делаю фильмы. Я не делаю для них. Я делаю сначала для себя. А потом, если им понравится – хорошо.

— Завалился. Студия закрылась. Разорили мы студию просто. По-советски, знаешь. Забрали студию люди, всё купили и разорили. Распродали всю библиотеку гениальных фильмов MGM, и не осталось денег ни на что.

— Там такая же. Никакой разницы нет.