Прошла неделя с тех пор, как Леонид Парфенов сказал то, что должен был сказать. Тема отшумела, уменьшилась до размеров элементарной частицы в облаке тэгов, все оценки высказаны и опровергнуты, все реакции выданы. И только вопрос «что это было?» остался висеть в воздухе. 

Заранее согласованный манифест от лица всего ТВ или личный порыв? Это волнение – профессиональное лицедейство или от подлинного внутреннего чувства? Как следует это толковать в свете всем известного чутья ЛП к веяниям времени? Дрожание его левой икры есть великий признак телевизионной революции или сигнал о том, кто из властного тандема победит на выборах-2012? 

Можно не смущаться, что обладатель тонкого чутья обеспокоился застойной атмосферой в родном цеху в конце 2010 года, лет эдак семь спустя после того, как амбре начали обонять и обсуждать все, кто приближался к цеху хотя бы на пушечный выстрел. 

Может, просто у Леонида Геннадьевича, профессионального обозревателя трендов недавнего прошлого, оптика настроена так, что события видятся только на расстоянии и он только на излете десятилетия может наконец подытожить, чем характерно и чем запомнится ТВ нулевых. 

Шутка. 

Если серьезно гадать о судьбах страны по внутренностям Парфенова, то разумнее исходить из того, что он не трендсеттер, не авангардист, а модник. И фиксирует не остро новое, а популярное – пусть даже раньше других, в момент, когда популярность только начинается. 

Тогда все как будто ясно: следует простой вывод, что ситуация с медиа и вообще со свободой слова в стране дошла до того, что беспокоит уже не только социально-неравнодушную аудиторию Рунета, а широчайшие массы зрителей ТВ. То есть лед не просто треснул, а тронулся. 

Если смотреть с точки зрения узкоцеховой, телевизионной, то, выступая (не важно, по чьей инициативе) в необычном для себя амплуа правдоруба, а не тостующего на празднике, Парфенов элементарно нарушил формат. 

Неформат на ТВ хуже крамолы. Крамолу-то иногда удается протащить даже на самый широкий экран: в придаточных, через запятую, – как на НТВ невзначай, средь шумного бала мелькает то лихое интервью, то рискованный гость. Главное при этом – сохранять форматную молодецкую удаль и чтобы не прерывался канкан. 

А вот неформат, всякий знает, не спасает ничего – ни аппетитная скандальность шоу, ни обаяние ведущего. 

Парфенова никто, даже великодушная Светлана Сорокина, не станет называть бунтарем или нонконформистом. Но всем известно, как тонко он всегда чувствует стилистику, жанр, формат, как хорошо знает телевизионный дресс-код. Он плоть от плоти этой системы, ее соавтор и винтик, он на ТВ, как мы помним, не только передачи делал, но и топ-менеджером служил – то есть умеет играть по правилам. И, будучи отлучен от регулярной телевизионной работы, никогда не позволял себе их нарушать. 

Жизнь ведь всяко может повернуться – настоящий, кадровый телевизионщик в простое, на скамейке запасных или даже во время карательной ссылки за пределы эфира всегда готов вернуться в большой спорт и знает, как себя вести. Быть в тонусе, следить за собой, помнить правила игры. Никаких жалоб, публичных сожалений, многословных излияний в блогах – ничего такого, что может помешать возвращению в эфирную форму. Расслабься, начни вспоминать лишнее или просто брюзжать на то, до чего ТВ без тебя докатилось, – всё, конец. Выпадаешь из кадрового резерва. Никто, понятно, ни из каких белых списков тебя не вычеркивает, ни в какие черные не вносит, зачем? Это же формат, шаг в сторону – и ты автоматически вне, эти границы надо чувствовать, все настоящие кадровые чувствуют. 

То есть тебе, возможно, слова упрека не скажут, выразят уважение и солидарность, искренне восхитятся откровенностью, но уже никто не будет считать тебя за своего – за игрока. 

Леонид Парфенов любит профессию и всегда делал все возможное, чтобы в ней оставаться. Это он, в частности, делал в 2001-м, принимая непопулярное на тот момент решение оставаться на НТВ с новым начальством, а не уходить со старыми товарищами, понимая, что выглядит штрейкбрехером и предателем идеалов, – хотя расклад, конечно, был совсем не так примитивен. 

Кажется, много ли он выиграл, оставаясь тогда на НТВ, если через три года его все равно оттуда ушли, причем всерьез и надолго? Но эти три года сыграли свою роль: Парфенов, может быть, не сделал в это время ничего принципиально нового, но он вошел вместе с ТВ в 21 век. И до сих пор остается крупной фигурой в зрительском поле зрения, реальной действующей силой – это при том, что не мелькает на экране каждый день и бóльшую часть десятилетия провел вдали от регулярного эфира. Его тогдашние оппоненты, ушедшие с НТВ вместе с Евгением Киселевым, вскоре пересмотрели свои позиции и тоже предпочли бунту возможность играть в первой лиге. Те, кто этого не сделал, начиная с самого Киселева, до сих пор играют в другом дивизионе, а у зрителей ассоциируются все-таки с прошлым веком. 

Однако что-то же побудило Парфенова, при всей его любви к профессии, в 2004-м, в год Великого Укрепления Вертикали, взять и нарушить самое главное корпоративное правило «я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак», что вызвало стремительное извержение во тьму внешнюю, за пределы ТВ. Безумие, кажется, но в итоге Парфенову посчастливилось не быть задействованным в том, чем приходилось заниматься в эти годы его коллегам. 

Но сейчас? Только-только начали приучать кого надо к тому, что Леонид Парфенов в эфире может быть не только захожим автором, но и экспертом, и регулярным членом жюри – и ничего страшного не происходит. Только-только вышел цикл передач с его участием. И – на тебе, 25 ноября. Ну зачем он? 

А вдруг все просто, вдруг нет там никакой подоплеки, а просто ЛП утратил свое пресловутое чутье? 

Это, повторю, вид с точки зрения прагматической, узкоцеховой. 

Но важнее не то, как смотрится в нынешней ситуации Леонид Парфенов, а как выглядит ТВ. Это выступление и реакция коллег дала общественности редкую возможность наблюдать такой несвойственный нашему телевидению жанр, как саморефлексия. Думаю, именно в силу чрезвычайной редкости подобных явлений это вызвало такой ажиотаж. 

Итак, что мы видим в этом ракурсе? 

1. Никто из действующих телевизионщиков, выступая по поводу демарша ЛП, не только не опровергает его по существу, но спешит подписаться – если не под каждым словом, как ведущий Владимир Познер, то под многими, как Кирилл Клейменов. 

2. Все хором говорят, что все, высказанное Парфеновым, не ново, давно всем известно и в телекругах обсуждается. 

3. Все, начиная с самого Парфенова, понимают, что выражаться так «неприлично и непривычно определенно» в таком контексте – грубое нарушение кодекса. Одних это раздражает, других восхищает, но степень выхода за рамочки и те и другие осознают одинаково. 

4. Характерно, что многие при этом сохраняют наружную невозмутимость, а на приставания журналистам отвечают, слегка приподнимая плечи или брови, что-то вроде: «А в чем, собственно, дело? Что за шум? Ну, высказал человек свое мнение – имеет право» (см. реакцию Анатолия Лысенко, Леонида Ярмольника и Константина Эрнста на вопросы «Эха Москвы»). В самом деле, у нас ведь демократия, то есть полная свобода мнений и высказываний. 

5. В голосах таких, мягко говоря, разных людей, как Михаил Швыдкой (интервью «Коммерсанту») и Анатолий Лысенко (тому же «Эху»), звучит совершенно одинаковая досада по поводу этого выступления и громкости резонанса. 

6. При этом оба они выражаются в том смысле, что власти стоило бы принять во внимание мнение уважаемого журналиста. 

Какие выводы можно отсюда сделать? 

Если речь – инициатива самого ЛП, то их досаду можно понять. Подумайте: наконец, после стольких мучений и трудов, наметился какой-то отраслевой консенсус. Людей, которые годами не могут договориться о принципах проведения конкурса «ТЭФИ», удалось объединить вокруг бесспорной для всего ТВ фигуры Влада Листьева. То, что новая премия его имени почти единодушно присуждена Парфенову – тоже знак какого-никакого единства вкусов. А лауреату вздумалось явиться на вечеринку в плаще героя-резонера и все испортить. Как маленький, право слово. 

Как бы ни выглядел в таком наряде Парфенов, телесообщество в этой мизансцене предстает не в лучшем виде. Слишком хрупки его бесспорные ценности, слишком ненадежны консенсусы. 

А если правы конспирологи и Парфенов выступал от имени всего телесообщества? То есть эта могучая кучка, напрягши всю свою мощь и отвагу, выпихнула вперед субтильного ЛП, с его листочками и волнением, чтобы скороговоркой произнести – что? То, что давно известно по сути, а по форме – ну никак не обличение действий власти, даже не прошение на высочайшее имя, а просто цеховая самокритика. И все обставлено так, что если это будет как-то не так понято – телесообщество ни при чем, это лауреат, тонкая творческая натура, слегка перенервничал. 

В таком варианте ТВ выглядит совсем уж грустно. И как-то сложно верить Познеру, говорящему, что вот кабы сняли оковы – и уж тут оно развернется и покажет все, на что способно. Как-то начинаешь сомневаться, что оно вообще что-то покажет без привычной опоры на оковы. Есть подозрение, что, когда оковы рухнут и свобода нас встретит радостно у входа в «Останкино», оно может рухнуть вместе с оковами. 

И выходит, знаковая речь ЛП знаменует не начало чего-то нового, а конец старого. 

Но только это конец не конкретной порочной телевизионной практики, а всего модуса операнди. Не конкретных карьер-репутаций, а всего телевизионного поколения, которое делало ТВ все эти годы, от Листьева до наших дней. Целой телевизионной эпохи с ее демиургами, мучениками, диктаторами и изгоями, ценностями и этикетом. 

И больше – той системы координат, в которой ТВ – инструмент, употребляемый властью или против власти. В которой оно само власть, и ничем другим быть не умеет и не хочет. 

Трудно угадать, какая модель придет на смену: уникальность момента в том, что никто, что бы он ни говорил, сейчас толком не понимает, что дальше. 

Но есть очень острое ощущение, что дальше что-то совсем другое. Совсем новый модус операнди. Новая формация, на которую не налезут старые парадигмы, в которую не впишутся ни ТВ-мейнстрим, ни ТВ-маргиналы, ни гонители телевизионных свобод, ни их ревнители. Все элементы старой системы уходят вместе с ней – независимо от того, какую роль играли и насколько они симпатичны, неприятны или вообще знакомы младому племени обитателей цифровых миров. 

То есть вопрос не в том, что это было – «консолидированная позиция отраслевой элиты» или личная инициатива Парфенова – и почему волновался (если волновался) сидящий в зале Константин Эрнст – за себя, за друга или за судьбу всего телесообщества. Вопрос даже не в том, войдет ли ноябрьская речь Леонида Парфенова в анналы «Намедни 2000–2010». Интереснее, какими будут и чем запомнятся ТВ образца 2011–2020. 

Впрочем, мы имеем шанс это увидеть, а Парфенов – зафиксировать в своем хит-параде. Только вот не очень вероятно, что он будет этим новым ТВ востребован.