Жадан умеет «взять» искренностью - не только в текстах, но и в нем самом: зимой и летом в кедах, мобильным не пользуется, от «обвинений» в «живом классицизме» отшучивается.

«Почему в России нет своего Жадана? Почему первый человеческий рассказ о переделках 90-х звучит из Харькова? В России, кто ни заговорит о незабвенных годах, сразу сунет читателю под нос рваные вены и потребует выпить за упокой одноклассников, полегших с пулей во лбу и шприцем в руке. А тебе на них наплевать, как ни бейся автор в блатной истерике. А Жадан просто любит, «когда собирается какая-то компания и все ведут себя как придурки, тогда понимаешь, что ты не один такой», - вторит журнал GQ хору российских критиков, честно признающихся - таких писателей у них нет.

C «Газетой...» Сергей говорил по существу: об украинской литературе, политизированном обществе, моральных авторитетах и, конечно, о своей новой книге «Ворошиловград», вышедшей недавно в издательстве «Фолио».

- Мне хотелось написать социальный роман, чтобы в нем были актуальные проблемы - то, что можно найти в газетах, увидеть по ТВ. Появилась социальная мотивация - рейдерство, а вокруг нее закрутился сюжет, - говорит Сергей о своей книге.

- Почему «Ворошиловград»? Дань малой родине? Вы ведь в Луганской области родились.

- Безусловно. Главный герой вспоминает, как учил немецкий язык в советской школе: учительница раздавала открытки с видами Ворошиловграда, и дети должны были их описать. Вспоминает, как один из символов исчезнувшего города. И, собственно, прошлого, которое невозможно вернуть, но которое с ним навсегда.

- Вспоминается августовский визит президента в Берлин, во время которого вы и Ирэна Карпа с транспарантами протестовали под стенами украинского посольства. Что подвигло?

- Обеспокоенность и резко негативное отношение к политике власти, ее попыткам наступить на гражданские свободы.

- Что вы имеете в виду?

- Скажем, свободу слова: пока, слава Богу, нет прямых репрессий, но, так или иначе, вырисовывается тенденция, напоминающая времена Кучмы. Еще, скажем, попытки ограничить свободу массовых собраний - на это хотелось обратить внимание. А поскольку в Украине это сложно сделать, решили сделать в Берлине.

- Вернемся к свободе: вы когда-то сказали, что цензура украинской литературе не нужна. А что ей нужно, чтобы выйти из кризиса, справиться с ощущением неполноценности?

- Не думаю, что в текстах украинских писателей есть ощущение неполноценности. Другое дело, что в обществе они не вызывают должного резонанса и остаются литературой меньшинства, что видно даже по количеству украинских книг в магазинах. Многое зависит от самих писателей: они не сильно волнуются о том, чтобы их читали. Их устраивает известность в литературных кругах, и они даже не пытаются найти общий язык с читателем. А мне всегда интересно видеть, что человек пытается понять и понимает написанное мной.

- Почему же вы не хотите, чтобы ваши произведения попали в школьную программу?

- Я закончил пединститут и имею представление о нашей системе образования. Большинство учителей преподает механически, чем во многих случаях просто убивают интерес учеников к предмету. Посмотрите, как у нас многие взрослые вспоминают уроки литературы: Панаса Мирного или Коцюбинского большинство просто ненавидит! Причем, неоправданно и незаслуженно. А современную литературу, ко всему прочему, сопровождает очень мало критики, пояснений. И часто учителя подают ее в ключе украинской советской литературы, когда Олесь Гончар и Оксана Забужко изучаются с одних и тех же эстетических позиций. Поэтому современную литературу лучше изучать в факультативно, а в программу ставить классические произведения. Пусть учат Нестайко! Его же можно читать не только детям - я, например, с удовольствием его перечитываю.

- Нестайко - абсолютный авторитет в литературе. Помнится, вы как-то сказали: «Жаль, что в современном обществе нет моральных авторитетов - они могли бы стать альтернативой политикам». Сегодня интерес к последним поостыл: может, интерес к первым вернется?

- Когда и власть, и оппозиция вызывают у людей стойкое отвращение, должна появиться альтернатива. Но в наших реалиях существует опасность поглощения «альтернативных» людей системой. У нас, как правило, человек со свежими идеями рано или поздно становится частью машины.

- А если человек не связан с политикой?

- К сожалению, политика в нашей жизни занимает неоправданно много места. Самые популярные ток-шоу на телевидении какие? Политические. Люди плюются, но смотрят! На политиков смотрят как на звезд шоу-бизнеса: соответственно, если ты имеешь хоть какую-то популярность, тебя так или иначе попытаются использовать. Возьмем наших писателей: их постоянно спрашивают о политике. И чтобы отвечать, они вынуждены в ней разбираться! Но спрашивающие рискуют как минимум получить ответ неспециалиста. Но если писатель все время говорит о политике, к нему начинают относиться как к старому политику со своей позицией. Скажет что-то «не то» - и возникают споры, не толерантные, неаргументированные, в которых затерлось то, на что хотел обратить внимание писатель. И большинство дискуссий у нас, к сожалению, так и происходит. Нет практики диалога, дебатов, привлечения людей к обсуждению серьезных проблем.

- Может, они просто не хотят привлекаться?

- Возможно. Но посмотрите, у нас же все говорят о политике: в маршрутке или в очереди - все разбираются в политике! Знают фамилии депутатов от всех фракций, имеют свое видение и невероятно авторитетно об этом говорят! Но любые аргументы вызывают контраргументы, и начинается склока: не дискуссия, а настоящая драка.

О чем новая книга Жадана «Ворошиловград»

«Бесповоротно» обосновавшись в Харькове, главный герой узнает, что его брат - хозяин автозаправки в городе их детства - исчез, а бизнес пытаются перекупить местные «воротилы». Приехав в город, герой попадает во временной люфт: настоящие события - странные и жестокие - смешиваются с картинками прошлого, напрочь стирая ощущение реальности. А будущее - о нем и подумать страшно... В книгу, посвященную «истории украинского рейдерства», автор вложил столько личного, щемяще-трогательного, что читать ее отстраненно невозможно: каждую страницу переживаешь, как день собственной жизни.

Анастасия Рахманина, «Газета по-киевски»

Фото - Юрия Сапожникова, «Газета по-киевски»