Меняется количество лет, прошедших со дня убийства. Но в расследовании по-прежнему остается много вопросов. Главный из которых: кто убил Павла?

Он с резонансом звучал как в Украине, так и за границей. Однако со временем родные, друзья и коллеги Шеремета остались фактически один на один со следствием. 

Оно, в свою очередь, становилось все более закрытым. Отсутствие результатов, запросы, оставленные без ответов, и обвинения в спекуляциях – таким долгое время был ответ власти на справедливое требование найти убийц.

На четвертом году расследования полиция заявила про подвижки. В причастности к убийству обвинили военного музыканта, медика-волонтера и медсестру-добровольца. С этого момента дело Шеремета снова стало одним из самых резонансных. Теперь за счет общественного сопротивления официальной версии. 

УП неоднократно писала о том, что версия следствия вызывает немало вопросов. И мы не можем добиться ответов – наши просьбы об интервью правоохранителей пока не увенчались успехом.

Без ответов остается и семья Павла. В Беларуси, где он родился, и в России, где какое-то время он жил и работал, они продолжают ждать правды от Украины.

Перед пятой годовщиной убийства мы поговорили с мамой Павла – Людмилой Станиславовной. Не просто о её сыне, но о человеке, которого друзья вспоминают по юмору и любви к жизни. О журналисте, говорившем правду в опасных для журналистов государствах. О личности, память о которой хранят в трех странах. И о расследовании, за которым общество пристально следит с самыми разными эмоциями.

– Людмила Станиславовна, каково это – быть мамой Павла Шеремета?

– Просто быть мамой Павла Шеремета. Просто быть мамой очень хорошего мальчика, которого я любила и берегла всю свою жизнь. Я к нему относилась просто как к своему сыну, как к очень хорошему мальчику, как к очень хорошему человеку. А дальше – достойному, у которого есть своя позиция и эту позицию он никогда не предавал.

– Когда мы прилетали к вам на годовщину в Минск, в 2017 году, меня поразило, как вы рассказывали о его рождении, о том, как он пришел в этот мир. Можете рассказать нашим читателям тоже?

– Когда он пришел, он отсалютовал этому миру. Он родился с поднятой вверх рукой. Она была у него над головой. И мне так и сказали врачи, акушерка, которая принимала, говорит – ну вот, ваш сын отсалютовал миру, что он появился. И я заплакала от счастья.

– Вы упомянули о позиции Павла и отстаивании этой позиции. Это стремление к справедливости и правде кто в Павле воспитал?

– У нас вся семья такая. Вся семья и со стороны отца Павла, и моя семья – все всегда стояли на стороне правды и боролись за нее, и отстаивали, как могли. И Павел таким же родился. 

– У Павла в социальных сетях написано, что он сын партизана, внук партизана и сам партизан. Это тоже семейная история? Можете ее рассказать?

– У Павла дедушка был партизан по линии отца, и мой отец был тоже партизан, и писали о нем в газетах.

Прабабушка Павла была повешена немцами на площади в центре Осиповичей (город в Беларуси – УП). Собрали много народу на эту показательную казнь как матери партизана, которая лечила раненых, помогала партизанам, как могла.

Отец должен был ее забрать утром, но не успел. А когда пришел за ней, то она уже была повешена в центре города. И конечно, он нес эту боль через всю свою жизнь.

Она – прабабушка Павла, Пелагея Тарасовна – патриотка Беларуси, записана во всех книгах, анналах. Улица в Осиповичах названа ее именем, и деревня, где она жила, где потом жил дедушка Павла, где отец Павла родился, там тоже названа ее именем – Козловской Пелагеи Тарасовны.

Поэтому да, Павел – правнук, внук партизана, сам партизан. И когда мы с ним разговаривали, он всегда мне говорил: "Мамуська, – ну, чтобы я не задавала лишних вопросов, – мамуська, мы ж с тобой партизаны?". Я говорю: "Да, сынок". Поэтому лишних разговоров у нас по телефону никогда не было. 

– А каким бы вы хотели, чтобы его помнили?

– Я хочу просто, чтобы его помнили. Чтобы его помнили как человека, который боролся за справедливость и который пронес через всю жизнь вот эти слова: "Сила не в силе, а сила в правде". То, что правду убить невозможно. Можно убить, но все равно она победит. Вот так мне кажется. 

– Различаете ли вы роль Павла в Беларуси, в России и в Украине? Память о нем в трех этих странах – разная?

– Конечно, поскольку ситуация сейчас непростая в моей стране, и она очень отличается от той ситуации, которая в Украине. В Украине, хоть он там прожил недолго, но за 5 лет он, видимо, сделал столько, что люди его помнят до сих пор. И в Беларуси помнят, и в России, потому что мне звонят и говорят – вот он такой вот был.

Я эти все великие слова воспринимаю с легким юмором, потому что это мой сын. Я говорю – да, спасибо, спасибо. Просто, видимо, громко об этом заявить еще не время. 

– Какую роль он играл в Украине, какой вы ее видели и как вы ее видите сейчас?

– Так же, как и везде. Он боролся за правду. Мне очень нравилось, когда он работал на Общественном телевидении России и говорил о событиях, которые происходят в Украине.

И когда там начинали с ним спорить, он говорил: а вы были там? Причем это были ответственные люди. Они говорят: нет, но я читал и слышал. Он говорит: ну, так, а я только что там был и знаю. 

Он нес настоящую, искреннюю правду, за это он боролся и поплатился тем, что его уволили. Он, конечно, переживал, но делал честно свое дело.

И мне очень нравилось, как он работал в Украине. Я каждое утро смотрела онлайн-трансляцию радио "Вести" и прислушивалась к тому, как он разговаривал. Мне нравилось. Не потому, что это мой сын. Он, правда, очень достойно работал. Достойно работал на благо Украины, на будущее.

– А что он вам рассказывал об Украине, о том, что происходит?

– Он очень любил Киев. Когда я приезжала, он меня водил по этим улочкам и закоулкам. Даже вороны – он мне показывал, какие они интересные. Он искренне был влюблен в эту страну, и даже язык начинал учить. И у него были такие планы, но вот не сбылось.

– Сейчас память о нем в Беларуси живет?

– Живет. Приходят к Павлу на могилу. Я, когда приезжаю, я всегда вижу, что кто-то был, значит, помнят.

– Всегда видите на могиле цветы живые?

– Да, цветы вижу. И в разговорах и пожилые люди, и помоложе – помнят.

– Я никогда не забуду количество людей, которые пришли на прощание в Минске – оно длилось несколько часов.

– Не побоялись. При чем, я хочу сказать, это же не просто...

– Как вы думаете, как бы Павел реагировал на то, что сейчас происходит в Беларуси? 

– Очень тяжело. Это было бы сложно, конечно, пережить. Очень тяжело реагировал бы – как все достойные люди. 

– Я думаю, он бы не смог молчать точно.

– Нет, нет, ну как? Как можно? Нет, конечно.

– Хочется немного поговорить о расследовании убийства. В конце 2019 года на брифинге, посвященном этому делу, президент Зеленский сказал, что многие услышали ответы на вопросы, которые всех беспокоили 4 года. Вы лично эти ответы получили?

– Нет.

– А почему? Что вас смущает?

– А какие ответы? Если обвиняют людей, если их арестовывают, то надо иметь какие-то очень веские основания для этого. А люди уже столько сидят… Два года длится это, и все то же.

– А вы смотрели тот брифинг?

– Да, конечно. Я только говорю о том, чтобы не пострадали невинные люди. 

– А у вас сложилось какое-то отношение, позиция, по поводу этих людей, которых задержали?

– Какое у меня может быть отношение? Это должны делать правоохранительные органы, суд, прокуратура. Как я могу вообще даже в мыслях что-то держать? Это с моей стороны было бы просто преступно. Виновны, невиновны? Для этого есть соответствующие органы и доказательства. Суд идет. А у меня нет никакого: ни плохого, ни хорошего отношения. 

– Вы верите в украинский суд? Его вердикту вы доверитесь?

– Я не знаю. Мне бы очень хотелось верить, чтобы люди не пострадали зря. Для этого же и идет суд – чтобы показать, что, да, они виновны, либо наоборот, оправдать людей, чтобы люди невиновные не пострадали. 

– Вы следите за тем, что сейчас происходит в судебном процессе?

– Да. Но он такой медлительный. Я, конечно, смотрю, но иногда мне надоедает и я выключаю. Там есть наши адвокаты.

Мне очень хочется, чтобы это все проходило достойно, чтобы адвокаты с той стороны не хамили адвокатам нашим. Потому что мы не заинтересованы – я, по крайней мере, точно не заинтересована – в том, чтобы пострадали невиновные. 

– Когда в последний раз с вами встречался кто-то из властей украинских – раньше это был Порошенко – или представителей следствия? Или когда предлагали встретиться?

– Нет, никто не обращался ко мне. Единственное, я признательна Порошенко за то, что он нас принимал дважды. И когда мы были на джазовом фестивале два года назад – он не был президентом, но тем не менее, он подошел ко мне и выразил свое уважение, а я ему. И за это я ему признательна.

– Сейчас какая-то коммуникация с вами ведется со стороны власти, правоохранительных органов?

– Нет.

– А вы бы хотели поговорить?

– Нет.

– Почему?

– Ну о чем я могу говорить? И так все всё знают – надо проводить расследование. Это уже дело внутри государства. Что я могу просить? Проведите дело, расследуйте? Я понимаю, что это очень сложное дело и что действительно все не так просто, и я вижу, что все-таки что-то делается. О чем я могу говорить, когда столько страдает матерей? И не только я.

– Вы стали бы общаться об этом расследовании с белорусскими или российскими властями? Были ли такие контакты?

– Нет.

– Они не проявляли никакого интереса?

– Естественно. Если бы они проявили интерес, по крайней мере, я бы что-то ответила. Но нет, никакой заинтересованности не было. 

– Вначале года все информационное пространство всколыхнула публикация аудиозаписей, на которых руководители КГБ Белоруссии обсуждали слежку за Павлом и его физическое устранение. Вы, наверняка, знаете, о чем идет речь, и, наверняка, слушали эти аудиозаписи. Они для вас стали какой-то неожиданностью? И что вы думаете вообще об этой возможной версии?

– Была такая версия – что, может быть, это белорусские спецслужбы. Я слушала аудиозаписи, конечно. В то время, когда такое происходило в стране, для меня не стало это особой неожиданностью.

Единственное, что меня, конечно, убило, это когда с таким цинизмом говорит: надо так взорвать, чтобы руки и ноги разлетелись в разные стороны. Я сразу даже это не услышала. Меня совсем это сразило, я довольно долго не могла прийти в себя. 

Вот только все это надо доказать. Это все требует доказательств.

– Есть какая-то версия, которой вы верите больше всего?

– Я ни во что не верю, ни во что. Павла моего нет. И сегодня должны расследовать и доказывать те, кто заинтересованы в том, чтобы показать, что они действительно власть, что они способны защитить своих людей. И не только в Украине. Вот и все. 

– Вы верите в то, что вы узнаете, кто сделал это и почему?

– Я могу верить только неопровержимым доказательствам, чтобы не гадать на кофейной гуще. 

– Вы вначале упоминали лозунг, с которым жил Павел: "Сила не в силе, а сила в правде". За все это время, спустя 5 лет, когда общество до сих пор эту правду так и не услышало, вы не разочаровались в этих словах?

– В этих словах я не разочаровалась. Люди, боролись за правду веками, это не один год и не 5 лет, и не столетие. И все-таки правда побеждала, пусть не так скоро, но когда-нибудь восторжествует. Может, меня уже и не будет.

– Что бы вы сейчас хотели сказать президенту Украины и людям, которые возглавляют правоохранительные органы, которые называли расследование убийства Шеремета делом чести?

– Делом чести, да, называли. Ну, что я могу сказать: боритесь за правду, и господин президент, и правоохранительные органы. Делайте честно свое дело и боритесь за правду до конца. Вот и все. Не только в расследовании убийства моего Павла, а во всем будьте честны и справедливы.

"Украинская правда" в который раз призывает представителей Министерства внутренних дел откликнуться на просьбу об интервью и ответить на вопросы, которые вызывает официальная версия следствия.

Интервью двоих обвиняемых в убийстве, которые согласились ответить УП, читайте тут: Юлии Кузьменко и Андрея Антоненко. 

Севгиль Мусаева, Соня Лукашова, УП