... Я только повторил на языке моего собственного времени и в духе его философии то, что сказали они на языке своей эпохи...

Бернард Шоу, «Лучше, чем Шекспир?»

Шекспир - гений. Шекспир - классик. Мало того, Шекспир - один из тех редчайших классиков, труды которых не пылятся торжественно на полках библиотек, но абсолютно востребованы. Шекспира читают, Шекспира ставят. Всегда. Вот уже четыреста лет его драмы - выражаюсь научным сленгом - сохраняют высокую моделирующую силу.

Еще в 20-х годах прошлого века Шекспира начали инсценировать в современных декорациях, подтверждая известную аксиому: режиссеры ставят спектакли и фильмы не про древнюю классику, а с помощью классики - про нашу жизнь. И тут Шекспир вне конкуренции.

Сила его гения такова, что часто, вовсе не задумываясь над этим, люди и политики разыгрывают шекспировский фестиваль во «всамделишной» действительности.

Нетрудно заметить, что вот уже несколько лет на украинской политической сцене не прекращается постановка древнеримских исторических пьес Барда «Юлий Цезарь» и «Антоний и Клеопатра». Начался этот спектакль уже довольно давно, где-то в 2002-2003 гг.

А действие шекспировской дилогии начинается в марте 44 года до Р. Х., когда римская республика отчасти стенала под гнетом тирании Цезаря, отчасти процветала под его мудрым правлением. Ясности в этом до сих пор нет ни у историков, ни у Шекспира. Бернард Шоу - не только великий драматург, но также многоопытный театральный критик - считал, что образ Цезаря Шекспиру не удался. К этому мы вернемся позднее, тем более что как персонаж Юлий Цезарь участвует всего в нескольких сценах трагедии, названной его именем. Главный же герой - Марк Юний Брут.

«Шекспиру ничего не стоило принизить Цезаря, - несколько утрирует Шоу, - это был просто драматургический прием, с помощью которого он возвысил Брута. И какого Брута!».

Марк Брут - персонаж и впрямь уникальный. Казалось бы, его карьера подобна карьере многих политиков, которых Цезарь приласкал и пустил заседать в Сенате. Почему Брут пользуется таким уважением, почему его жаждут залучить к себе в вожди оппозиционеры, почему именно с Брутом связывают неясные демократические ожидания римские граждане - все это так и остается загадкой.

Тем не менее, к началу трагедии ситуация именно такова: Брут считается моральным авторитетом. Возможно потому, что он таковым считает себя сам и очень любит поговорить о морали в духе философии стоиков. Строго говоря, ни о чем другом он вообще не говорит. Только о морали и о себе. Точнее - только о себе, таком высокоморальном.

Брут

Если

О благе общем речь идет, поставь

Честь пред одним, смерть пред другим зрачком, -

Мой взгляд равно к обеим отнесется.

И пусть настолько боги мне помогут,

Насколько честь люблю я больше жизни.

Чересчур витиевато? Возможно. И можно было бы сомневаться в достоверности персонажа, если бы перед нами не разворачивалась карьера Виктора Андреевича Ющенко. Сходство просто поразительное - и в образе, и в деталях сюжета - с начала трагедии и почти до самого ее завершения.

Вот, выслушав очередную возвышенную, но неконкретную тираду Брута, ярый оппозиционер Кассий рассуждает:

...Ему в окно подброшу груду писем,

Как бы от многих граждан, и различных

По почерку. Из них понять он сможет,

Как Рим высоко имя Брута чтит...

И Брут пачками получает воззвания:

Брут

(Читает письмо)

«Ты дремлешь, Брут. Проснись, узнай себя.

Ужели Рим... Заговори, ударь,

Исправь!» - «Ты дремлешь, Брут?» -

И т. д.

Вероятно, многие помнят, как в 2001-2004 гг. оппозиционные политики и элитарная пресса прилагали неимоверные усилия, уговаривая Ющенко позволить провозгласить себя противником антинародного режима Кучмы. Сильно завышая ожидания, Виктора Андреевича заочно провозглашали «надеждой нации», «народным президентом» и даже «вождем оппозиции» - это его-то, который даже в самых острых ситуациях избегал обвинять «Цезаря» - Кучму, прибегая к эвфемизму «власть» или, в самом крайнем случае, - «Медведчук».

Вскорости эти же политики и эти же медиа будут разоблачать уже антинародного Ющенко. Некоторые даже напомнят, что задолго до Помаранчевой революции они несли народу правду о «надежде нации» и даже приведут длинные цитаты в качестве доказательства своей прозорливости и чуть ли не честности. Всё это подтверждает редкостное бесстыдство нашей эпохи и общее место: история действительно повторяется в виде фарса.

Но вернемся к трагедии. Брут, как и Ющенко, в конце концов решается. Заговорщики поражают диктатора ударами патриотических кинжалов. Сенаторы трепещут, многие на всякий случай разбегаются - как олигархи и прочие кучмисты в первые месяцы после Майдана. И точно так же - совершенно напрасно. Добродетельные тираноборцы успокаивают их всех в лице Марка Антония:

Ты примешь равное участье с нами

В распределенье высших должностей.

Брут (так он сам считает) добродетелен и справедлив. Не то чтобы он ставил свое морализаторство выше политической целесообразности. Просто он (как и Ющенко) не ощущает их разницы и полной несовместимости.

Далее Шекспир дает концентрированный до гениальности пример использования «манипулятивных технологий». После убийства диктатора перед народом появляется Брут:

Брут

Римляне, сограждане и друзья! Верьте мне ради моей чести и уважайте мою честь, чтобы верить мне... Что предпочли бы вы - чтобы Цезарь жил, а вы все умерли рабами, или чтобы Цезарь умер, а вы все жили свободными людьми? Цезарь любил меня - и я оплакиваю его; он был счастлив - и я радуюсь за него; он был доблестен - и я почитаю его; но он был властолюбив - и я убил его... Кто здесь так низок душой, что желал бы быть рабом?

И т. д. и т. п.

Брут воображает себя великим оратором. Так же считают и римляне. Они не всё понимают в витийстве этой «логистики», но от того еще больше восхищаются:

Горожане

Живи, наш Брут! Живи!

1-й Горожанин

Домой его с триумфом отведем.

2-й Горожанин

Ему меж предков статую поставим.

3-й Горожанин

И пусть он будет цезарем!

Но тут выходит Марк Антоний. По договоренности с тираноборцами ему позволено воздать хвалу Цезарю, но запрещено осуждать его убийц. Эта двусмысленность, свидетельствующая о самонадеянности и еще разве что о неосознанном лицемерии, играет с Брутом и его соратниками злую шутку. Антоний произносит свою речь, один из самых знаменитых монологов «шекспириады»:

Антоний

...Когда бедняк стонал, то Цезарь плакал, -

Столь мягким не бывает властолюбье.

Но Брут его считает властолюбцем,

А Брут - весьма достойный человек.

Через триста лет после Шекспира на этом монологе будет учиться искусству манипулирования массами начинающий фюрер в жестоком фарсе Брехта «Карьера Артуро Уи».

Начав с воспоминаний о свершениях Цезаря и завершив сообщением о дарах, которыми диктатор осыпал Рим и римлян в своем завещании (куда там «Юлиной тысяче!»), Антоний ломает настроение сограждан.

Горожане

Мы восстанем!

1-й Горожанин

Сожжем дом Брута!

3-й Горожанин

Вперед! Искать заговорщиков!

А что же наши герои - неудавшиеся спасители римских свобод? Они бегут из города, устанавливают контроль над греческими провинциями, собирают войска и готовятся отстаивать демократию. Выясняются интересные вещи. Вот ссорятся Брут и Кассий - его ближайший соратник:

Кассий

...Тобой наказан строго Люций Пелла

За взятки в Сардах. Он - знакомец мой;

Я за него просил тебя в письме,

Но ты письмо оставил без вниманья...

Брут

...сильно осуждают

Тебя за то, что любишь греть ты руки -

Что должности ты недостойным людям

За деньги продаешь...

И далее взаимные упреки на пяти страницах.

Эту сцену (между прочим, происходящую накануне решающего сражения с наследниками Цезаря) легко понять в свете бесчисленных оскорблений и разоблачений, которыми все последние годы публично обменивались вчерашние соратники по борьбе с режимом Кучмы - Тимошенко, Ющенко и прочие «любі друзі». Меж тем сходство отнюдь не полное.

То есть, конечно, спорадические вспышки Брута «по борьбе с коррупцией» быстро гаснут. Уже к середине этой сцены он будет извиняться за свою суровость к вору и взяточнику и оправдываться тем, что к нему незадолго перед тем дошла весть о смерти любимой жены. Кассий тут же успокоится и восхитится стоической выдержкой друга.

И, в отличие от героев Майдана, соратники Брута в свою последнюю битву пойдут все вместе. Будут разгромлены, произнесут (каждый на своем участке сражения) все положенные слова на тему «Рим гибнет!» и торжественно покончат жизнь самоубийством.

Надо сказать, в реальной истории (тем более - в реальной политике) подобные персонажи - большая редкость. Но встречаются. Трудно согласиться с Бернардом Шоу в том, что Шекспир «возвысил Брута». Шекспир показал своего героя в полный рост. По определению самого Шоу - «законченного жирондиста, отраженного в зеркале шекспировского искусства за два столетия до того, как он созрел в действительности, стал ораторствовать и красоваться, пока ему наконец не отрубили голову более грубые антонии и октавии нового времени. Которые, по крайней мере, понимали, в чем отличие между жизнью и риторикой».

Дальнейшим взаимоотношениям «антониев и октавиев» посвящена вторая часть дилогии Шекспира. «Антоний и Клеопатра» - это повествование о попытках создания в Риме «широкой коалиции» - вроде нашей, пока не удавшейся.

Сходство вовсе не в том, как кто-нибудь может решить, что шекспировская трагедия, по циничному определению Шоу, - это неадекватно романтическая повесть о сближениях и расставаниях «погрязшего в разврате солдата и обыкновенной распутницы, в чьих объятиях погибают такие мужчины».

Love story Антония и Клеопатры - лишь побочная линия одноименной трагедии. А основной сюжет - это перипетии второго триумвирата, провозглашенного Марком Антонием, Октавием Цезарем и Марком Эмилием Лепидом. Маневры, «тёрки», «стрелки» и взаимные «кидки» триумвиров составляют большую часть дилогии.

Начинается «коалициада» еще в «Юлии Цезаре». Вскоре после убийства диктатора (у Шекспира - в тот же день) будущие триумвиры планируют отнюдь не месть за патрона, но скрупулезно просчитывают захват власти «на троих», или, выражаясь современным сленгом, - «меры по преодолению бедственного положения народа и государства».

Фортуна улыбнулась нам. Мы можем

Все получить, чего мы захотим.

Любопытно, что тут драматург по сюжету и по хронологии далеко отходит от римских историков. Создавая обобщающие образы и выстраивая универсальные модели, Шекспир сознательно срезает углы и отбрасывает отвлекающие детали. Однако для нас интересно, что до того, как триумвиры в первый раз заключили альянс, двое из них - сначала Октавий, а затем и Антоний - успели повоевать друг с другом в союзе с убийцами Цезаря. Так Виктор Янукович и Юлия Тимошенко поочередно работают премьерами при президенте Ющенко.

Неудовлетворенность своим положением - то слишком зависимым, то вынужденно оппозиционным - заставила Антония и Октавия объединить свои силы в борьбе с Брутом. А в качестве «прокладки» - как в технологическом, так и в гигиеническом аспекте - оказался востребован Марк Лепид.

Сцена: Октавий, Антоний и Лепид в первый раз пишут свой план «первоочередных мероприятий по преодолению кризиса» - иначе говоря, составляют проскрипционные списки, фактически заключая договор «кровавой поруки»:

Октавий

Твой брат, Лепид, погибнуть должен.

Ты согласен?

Лепид

Да.

Октавий

Отметь его, Антоний.

Лепид

С условьем, Марк Антоний, что погибнуть

И Публий должен, сын твоей сестры.

Антоний

Согласен. Вот он предан мною смерти.

И т. д. В наше цивилизованное время речь, понятно, идет не столько о настоящих «казнях», сколько преимущественно об освобождении торгуемых должностей и о перераспределении финансовых потоков. Хотя, судя по Иосифу Винскому, наблюдать, как торгуется твоя собственная должность, - пытка настолько невыносимая, что даже ужасный конец лучше, чем этот ужас без конца.

Впрочем, самое интересное дальше. Шекспир дает ответ на одну из загадок нашей «коалициады». Действительно, для чего партия Януковича и Блок Тимошенко, имеющие в Верховной Раде конституционное большинство, так старались вовлечь в свой альянс еще и Литвина? С его спикерством - для такого большинства непринципиальным, и очень небольшой фракцией - не принципиальной тем более.

Политики и эксперты говорили: это нужно для того, чтобы альянс выглядел «прилично». Шекспир расшифровал подробней.

Отослав Лепида по делам, Антоний дает ему вослед нелестную характеристику:

Тупой и неспособный человек,

Пригодный только на посылках быть!...

И далее разъясняет изображающему неискушенность Октавию, для чего им нужен старый цезарианец Литвин... то есть, пардон, конечно же, Лепид:

Антоний

...Его мы почестями нагрузили,

Чтоб нес он вместо нас и груз клевет:

Пусть тащит их, как золото - осел,

По нами же намеченной дороге.

Он донесет наш клад, куда нам надо,

А там его мы разгрузим и пустим,

Как праздного осла, трясти ушами

И на лугу пастись.

Октавий

Пусть будет так.

«Пусть будет так» вышло не сразу. На протяжении почти всей трагедии «Антоний и Клеопатра» триумвирам приходится считаться друг с другом, ловить соратников на ошибках, еще чаще их (соратников) на эти ошибки провоцировать.

Этот сюжет трудно было оценить в полной мере Бернарду Шоу, хоть он и был активным общественным деятелем и опытным политическим оратором. Но в Великобритании второй половины XIX и первой половины XX века, с уже вполне договороспособной политической элитой и джентльменской парламентской системой.

Для Шекспира, творившего на рубеже XVI-XVII вв. и много работавшего над хрониками феодальной Войны Роз, - все эти древнеримские «разводки» и «кидки» были куда понятней. Как, впрочем, и для нас.

Вот что важно: практически после каждого события - и в истории, и в шекспировской дилогии - переворачивается страница. После чего отношения триумвиров строятся с чистого листа и определяются лишь новым «раскладом» на очередной «стрелке». При этом вчерашние договоренности, как и вчерашние обиды, игнорируются, как бы отбрасываются навсегда - т. е., пока не перевернется еще одна страница и не сложится новый «расклад», когда потребуется обоснование очередной смены курса.

Вот триумвиры под звон пиршественных чаш заключают договор с Секстом Помпеем. Сын Гнея Помпея Великого - хозяин моря, под его началом весь римский флот. Он еще скорбит о погибшем отце, однако готов все забыть и соглашается на мир, выторговав для себя Сицилию и Сардинию (в наше время это было бы губернаторство или какое-нибудь ведомство - МВД, МИД, Министерство транспорта или обороны).

Когда на пиру по случаю заключения мира один из капитанов предлагает Помпею разом стать «владыкой мира», сын Помпея с сожалением отказывается (подлинный эпизод, взятый Шекспиром у Плутарха):

Менас

(тихо)

На корабле твоем все триумвиры...

Я разрублю канат. Мы выйдем в море,

Там перережем глотки всем троим,

И ты - властитель мира.

Помпей

(тихо)

Зря болтаешь

О том, что надо было сделать молча...

Свершенное одобрить бы я мог,

Замышленное должен осудить.

Забудь об этом. Пей вино.

Помпей-младший - он тоже из тех, из «жирондистов» - позер и лицемер. Фактически он подталкивает соратника все-таки оказать ему запрещенную услугу. Но тот знает, какой добродетельный крик поднял бы потом хозяин... пожалуй, еще и казнил бы - для подтверждения своей непричастности. Поэтому Менас, не получив прямого приказа, отправляется пить вино и любезничать с гостями.

Позже, когда Помпей распустит флот, ему припомнят все его морские подвиги. Невзирая на заключенный мир, Октавий и Лепид задним числом объявят Помпея пиратом и раздавят. После чего настанет черед старшего из триумвиров.

Энобарб

...Октавий одолел Помпея с помощью Лепида, но теперь обвиняет Лепида в сношениях с врагом на основании давних его писем к Помпею. Так что сейчас бедняга находится в заточении и будет там, пока его не освободит смерть.

А потом наступит последний акт трагедии - поражение и смерть Антония.

Октавий Август установит династию Юлиев-Клавдиев, которая будет править Римом без малого целый век. В ее наиболее ярких представителях воплотится, наконец, в полной мере «мечта народа о широкой коалиции».

Легендарный Гай Калигула - прямой правнук Октавия и Марка Антония. А не менее известный племянник Калигулы - Нерон - приходится им обоим праправнуком.

Вместо заключения

Как мы уже говорили, Бернард Шоу считал, что Шекспиру образ Цезаря не удался, что эта неудача является «общепризнанной» и что шекспировский взгляд на Цезаря безнадежно устарел по сравнению «даже с плутарховским».

Для Шоу «общепризнанность» никогда не была свидетельством истинности, но в данном случае можно согласиться. Тем более что историки до сих пор спорят, насколько удался образ «настоящего Цезаря» самому «божественному Юлию».

Мы же, в свою очередь, точно знаем, что у нашего собственного «антинародного тирана» - Леонида Даниловича Кучмы - образ Цезаря не получился совершенно.

Но зато Кучма («зарезанный» лишь политически) со своими растущими день ото дня претензиями на политическое же воскрешение дает ключ к пониманию всей литературно-исторической «цезаревской» коллизии.

Тут все дело в эффекте двойной или даже тройной аберрации.

Шекспир жил в эпоху радикальных перемен, для него история спрессована и едина. Ему знакомы судьбы множества деспотов и деспотий. И - поскольку речь идет о морали - для Шекспира не может служить оправданием тирана то, что бывают тираны еще хуже - более подлые, более жестокие, более коварные, более лицемерные. Особенно если они - преемники «первотирана».

Шекспир считал, что диктатор должен быть назван диктатором - даже если он, как Цезарь, никак не причастен к дальнейшему установлению режима диктатуры. Тем более - добавим от себя, - если он, подобно Кучме, является прямым создателем этой системы, способной лишь воспроизводить разнообразных маленьких «кучм».

А Плутарх и его современники (Светоний и др.) писали через столетие после установления принципата - когда еще очень уж свежи были воспоминания о правлении конкретных императоров: Тиберия, Калигулы, Нерона и т. п. На этом фоне Цезарь смотрелся довольно импозантно.

Сегодня нам еще трудно представить историков настолько наивных или публицистов настолько циничных, чтобы воспевать «золотые денечки» эпохи Кучмы. Однако игрища современных Юлиев-Клавдиев создают все условия, чтобы народ и впрямь затосковал по старому «Папе».

При нынешних скоростях для этого явно не понадобится целый век. Глядишь, ещё и Леонид Данилович доживет.

Валерий Зайцев, «Новые Грани», для «Детектор медіа»