Идея этого интервью с генеральным продюсером телеканала ТЕТ Викторией Шульженко возникла несколько месяцев назад, когда канал готовил к запуску масштабную для себя премьеру реалити-шоу «100 в 1» — адаптацию голландского формата Get The F*ck Out Of My House, по сюжету которого 100 участников заселялись в небольшой загородный дом площадью около 100 кв. м и в течение шести недель боролись друг с другом за еду, сон, жизненное пространство и денежный приз. Причем боролись довольно брутально, в том числе с использованием ненормативной лексики, что было заложено и в оригинальном продукте, как нетрудно догадаться из его англоязычного названия. Производством телешоу занимался «1+1 продакшн». Показ реалити был запланирован ежедневно в 20:00, плюс по воскресеньям с 14:00 показывали марафон.

Однако «100 в 1» не продемонстрировал высоких цифр смотрения. С пятой недели ежедневные выпуски перенесли на 22:00. Проект показали до конца, последний выпуск вышел 6 мая; параллельно выкладыванию в интернете выпусков телешоу на YouTube-канале ТЕТ вышло шесть выпусков постшоу.

«О результатах говорить еще рано. Мы проведем тесты, получим обратную связь от зрителей, проанализируем и тогда можно будет делать выводы. Мы гордимся, что осилили подобный формат, это был для нас вызов и нам не стыдно за полученный результат. Основной урок — в том, что подобные проекты важно не “перепродюсировать” и сохранить изначальный формат», — сдержанно name="_GoBack">комментирует проект Виктория Шульженко.

Мы же решили трансформировать наше интервью в разговор о траектории развития ТЕТ за последние два года, удачных и неудачных премьерных экспериментах, максимальной планке библиотечного контента и жизни маленьких телеканалов в тени старших братьев по медиагруппам.

— Виктория, как вы помните, вначале ваша команда предложила в качестве главной темы нашего с вами интервью реалити-шоу «100 в 1» — рискованный, дорогой для вашего телеканала и технически непростой проект. Но потом я обнаружила интересную дату: в апреле исполнилось два года, как вы работаете генпродюсером ТЕТ. Но и до этих двух лет вы не были чужим человеком для телеканала и медиагруппы (с конца 2015 года Виктория Шульженко работала программным директором ТЕТ, а несколькими годами ранее — программным директором и затем генпродюсером «1+1». — Авт.)?

— Да, если бы не вы, я бы прощелкала эту дату. (Смеется.) Действительно, существенная часть моей карьеры была связана с «1+1 медиа». Когда-то давно, когда я была программным директором «1+1», меня попросили «приглядывать» за ТЕТ, который был без генпродюсера. Потом пришла Ира Костюк (генпродюсер ТЕТ в 2010–2014 годах. — Авт.), и они начали активно его развивать. И когда я через некоторое время вернулась на телеканал в качестве программного директора, я рассчитывала спокойно делать то, что умею, и совершенно не собиралась заниматься продюсированием, потому что это тяжелая работа.

Это были удивительные два года. Я не могу сказать, что мы нашли ответы на все вопросы, которые перед собой ставили. Мне пока тяжело сказать, что я знаю, как канал будет выглядеть через 3–5 лет. Мы работаем для достаточно сложной молодой аудитории, которая мобильна и с точки зрения потребления контента, и с точки зрения ценностей и интересов. Создавать контент было бы легко, если бы зрители считывали человека, который двигается в кадре, как модель своего поведения. Но это давно уже не так. Словить интересы и пристрастия 20-летних достаточно тяжело, но мы работаем и двигаемся.

«100 в 1» был логическим продолжением такого движения. Мне важно создавать продукт, в который я персонально верю. Мне не очень нравится работать или с драмой-драмой, или с комедией-комедией. Мне нравится, когда всего намешано так, чтобы волосы становились дыбом. Когда мы выбирали проект, то этот привлек внимание исключительно потому, что он был максимально реален. Но в нем не всегда был тот баланс, который зрителям хотелось бы видеть в телевизоре: им хочется, чтобы зло было наказано, а добро победило, но это не всегда бывает так. И люди общаются матом, я и сама матерюсь — правда, не так, как участники, но тем не менее.

Мы долго думали, принюхивались к формату, пытались понять, как его делать. Долго пытались найти продакшн, который смог бы разделить с нами неуверенность, связанную с непредсказуемостью финала. Рынок работает с реалити очень давно, я лично с 2010 года участвовала в запуске большого количества продуктов — время от времени как программный директор, время от времени как продюсер канала, и у нас всегда был план, сценарий. И когда мы подошли к производству «100 в 1», у нас тоже был план на все шесть недель. Мы знали по кастингу, что один человек должен повернуться вот так, а другой как персонаж должен вот так раскрыться. Но где-то к концу первого дня мы поняли, что все это нужно выбросить. И потом очень долго мы пытались сами себя заставить перестать все планировать.

Было забавно, когда приезжали форматчики и говорили, чтобы мы не беспокоились: дом сам нас выведет. И на самом деле вначале часто так и было, а потом уже появилось ощущение того, что нужно участникам. Иногда их нужно было просто пожалеть, и это нормально. Понятно, что никто из съемочной группы не выходил и не хлопал их по плечу. Все, что мы могли делать в таких ситуациях, — предложить им конкурс, который вызывал бы у них такую реакцию: пожалеть и лучше понять друг друга. Или наоборот: когда они начинали бушевать, можно было предложить им физический конкурс, чтобы они немного подустали.

Меня всегда интересовало, как люди из незнакомого окружения находят себе подобных. Как показал этот проект, они создают свои коалиции, которые практически не меняют, максимум за 3-4 дня, а может и меньше, если испытывают стресс. Для меня было удивительно, как эти 100 человек, которых даже физически трудно уловить, находили себе подобных. Хамелеоны и крысы; оппозиционеры, которые сидят молчаливо в уголочке и время от времени высказывают свое «фе», — это объединение происходило практически моментально.

Или как они реагировали, когда появлялся провокатор, из-за которого происходили скандалы. Могли ли они действовать все вместе, потому что у них ограниченный ресурс и ограниченная территория? По идее, если работать как команда, то можно было спокойно это пережить. Но к пониманию команды они приходили очень долго — недели 1,5-2 ушло на то, чтобы выработать единое мышление.

Мне нравилось читать комментарии в интернете в стиле: «Боже, это стыдно смотреть». Ребята, мы так общаемся. Каст был крайне разнообразен — персонажи от 18 до 45 лет, от безработных до сталеваров. Мы не ставили перед собой задачу собрать маргиналов или определенную категорию личностей, которые бы «делали шоу». Мы просто хотели посмотреть, чем это все закончится. Закончилось забавно. Сценарно мы в самом начале думали, что они должны трансформироваться от плохого к хорошему. К последней неделе, когда их осталось очень мало, у них (несмотря на длинный путь агрессии, ссор и скандалов, который они прошли) вылезли базовые ценности: они говорили о семье, любви, доверии, и это было удивительно, очень трогательно.

— Вы заявляли, что снимали шоу 42 дня и 42 дня его показывали, и что на момент старта показа были смонтированы около 20 серий. Насколько это нормальный режим для реалити-шоу?

— Для такого жанра это нормально. Есть вариации форматов реалити 24/7, при которых съемка и показ происходят практически в реальном времени, с задержкой в один-два дня. Я хотела выйти на подобный темп, но здесь было очень много людей, сложнее сложить историю.

В разных странах с этим форматом было по-разному, в некоторых было меньше съемочных дней и больше эпизодов. У нас пока так получилось.

— Почему в качестве ведущей вы выбрали Ольгу Цибульскую? В моем представлении она — лицо канала М1.

— Мне хотелось человека, который смог бы общаться с участниками на равных, а не застрял в типаже светской львицы или кого-то подобного. Кроме того, Оля — участница «Фабрики звезд», а это смежные продукты. В той «Фабрике», где она участвовала, уже были полноценные дневники (я тогда еще работала на Новом канале и занималась этим проектом), они жили в общем доме, то есть она видела проект изнутри. Когда мы начали с ней общаться и обсуждать, она стала очень быстро схватывать, о чем я говорю. Да и в принципе не все ведущие могут зайти на площадку, где 100 человек орут и дерутся.

— С точки зрения брендинга, как мне кажется, у вашего канала нет лица. Вы согласны?

— Пока что это правда. Но на каком-то этапе мы придем к тому, что оно появится. Я не собираюсь искать лица ради лиц. Я хочу найти продукт канала. У нас есть какое-то количество продуктов, которые ассоциируются с ТЕТ, я хочу его расширить. Как только это количество расширится и мы поймем, как звучит наш голос и наши истории, мы найдем, кто их несет.

На этом этапе Оля может стать лицом канала, потому что она — лицо основного продукта. Мне кажется, что иногда вся эта дискуссия о лице канала имеет разные версии для каналов разного размера. У нас в каждом проекте были ведущие, кто-то из них становился лицом, а кто-то — нет.

— Платили ли вы участникам «100 в 1», или для них мотивацией было то, что их покажут по телевизору, и наличие денежного приза для победителя?

— Конечно, их мотивировал денежный приз. Канал ТЕТ ничего не платил им за участие. Мы только подписывали с ними договора, что они принимают условия игры. Мотивация у них была разная: кто-то пришел за призом, кто-то — за пиаром. Меня забавляли люди, которые явно приходили пропиариться как позитивные герои, а в итоге сходили с ума, выбивали двери, уходили. Пропиарились, молодцы.

— Насколько дорогим было это шоу в масштабах бюджета вашего телеканала?

— Для ТЕТ на моей памяти — самое дорогое из реалити. Оно дороже, чем уже привычный «ЛавЛавCar», хотя не могу сказать, что бюджет в несколько раз выше. В основном это связано с технологией, которую мы должны были внедрить, и с техникой, длительностью съемки.

— Плюс оно ведь не только дорогое в производстве, но его еще и нельзя повторно показать?

— Поэтому я пыталась максимально расставить повторы, марафоны и так далее. Я отдавала себе отчет, что это однопоказный проект, но если бы я не попробовала, мне всю жизнь хотелось бы.

— А как вы рискнули? Не думали: «Вдруг провалится? Как это повлияет на мою карьеру?»

— Ну это же не прыжок со скалы. Я все равно рассчитывала, что я делаю и для кого. Просто этот конкретный формат стоил дороже, чем должен стоить. Но, опять же, я считаю, что при всех особенностях 20–30-летних им важно видеть реальность. Другой вопрос, что мы не смогли дать им приукрашенную реальность. Во всех странах мира был сверхуспешен «Большой брат», а у нас — нет. Наш рынок ушел в другую, приукрашенную реальность всяких «Холостяков», что тоже прекрасно.

— У вас из-за этого шоу вырос бюджет на 2018 год или вы перераспределили статьи?

— Нет, не вырос. Я крайне увлечена внутренним административным и операционным управлением. Пришлось пересмотреть какие-то категории. Я бы пересматривала их в любом случае, просто если бы не «100 в 1», я бы позволила себе еще четвертинку какого-то шоу.

— Если говорить о двух годах, в течение которых вы возглавляете телеканал, то мне показалось, что вы экспериментировали и что у вас были для этого и возможности, и пространство. Вы запустили «ЛавЛавCar», и судя по тому, что вышел второй сезон этого шоу, вы остались им довольны. Была программа «Худший водитель страны», и судя по тому, что продолжения не было, вам не понравилось. Был у вас и интернет-проект «#ОКТЕТ». Расскажите об удачных и неудачных экспериментах.

— С «ЛавЛавCar» было интересно, мы продолжим, будет третий сезон — практически уверена, что он выйдет осенью, просто пока не могу точно назвать месяц. Внесем небольшие изменения, но этот проект все равно будет о парах, которые проверяют свои отношения, находясь в пути.

Эксперимент с «Худшим водителем страны» был интересным, но для меня он представлял компромисс, потому что мы его запускали, когда еще работали с Наташей Вашко (генпродюсер ТЕТ в 2014–2016 годах. — Авт.), а у нее был более мужской фокус канала. Я пыталась уже тогда внедрить изменения в кастинг, чтобы лучше адаптировать проект для более универсальной аудитории. Но не срослось. Шоу вышло забавным, оно хорошо прошло в повторах, но из-за того, что было слишком много компромиссов, нужно было еще потратить кучу времени, чтобы его раскачать.

«#ОКТЕТ» начинался с пранков, после чего мы делали еще и отдельные видео для интернета. Мы продолжим развивать свою активность в интернете, как бы она ни называлась — «#ОКТЕТ» или еще как-нибудь. Мы по-прежнему ищем свой контент, голос, подход к аудитории.

У нас еще был ОНН с мужиками, но его оказалось чуть сложнее делать, чем на первый взгляд.

Я думаю, мы точно продолжим экспериментировать. Осенью по-прежнему останется фокус на реалити, а также мы запустим сериалити. По-прежнему продолжим работать с комедийными сериалами, я имею в виду наше сотрудничество с Drive Production над проектами «Отель Галиция» и «Однажды под Полтавой». На осень будет еще один новый сериал от этого производителя, у него пока нет официального названия.

С «1+1» к нам переходят «Четыре свадьбы», и лично меня это радует, потому что когда-то я запускала этот проект вместе с Викой Лезиной (сегодня — генпродюсер «1+1 продакшн». — Авт.). Он достаточно молодой по составу аудитории, в начале весны активно шел кастинг, в начале мая стартовали съемки. Мы внесем кое-какие корректировки, но это по-прежнему будут прекрасные, немного сумасшедшие невесты, которые оценивают друг друга.

— Сколько у вас будет премьерного контента в этом году, а сколько библиотечного?

— У нас очень высокий процент библиотечного контента: в районе 60 % и даже выше. Это дикая цифра для канала нашего размера.

— И это ваш собственный библиотечный контент, а не канала «1+1», например?

— Да, это практически все наше. Как я уже упомянула, сейчас из группы к нам переедут «Четыре свадьбы», но это все равно собственный продукт холдинга. Поскольку канал должен быть бизнесом, мы не в состоянии позволить себе производить что-то в каждом отдельном слоте. На сегодня процент библиотечного контента достиг предела: если его сделать еще выше, то мы превратимся в канал повторного показа. Поэтому он остается в районе 60–65 % ежегодно, плюс по пятницам у нас есть кинослот.

— Сколько людей работают на канале?

— Очень мало: по штатному расписанию, всего 38 человек. Но у нас нет продакшна внутри канала, мы практически все аутсорсим либо «1+1 продакшн», либо внешним подрядчикам. Мы много с кем работаем: с Drive Production, Pilot, Friends Production. И пребываем в постоянном поиске новых партнеров. Я убеждена, что очень ограниченное количество продакшнов могут быть мультифункциональными — такими, с которыми можно сделать и драму, и комедию, и еще что-то. Экспертиза уникальна. Чаще всего к тому человеку, к которому придешь за сериалом, не обратишься за драматическим реалити.

— Есть ли какой-то продакшн, с которым вы производите заметно больше часов, чем с остальными?

— Сейчас получилось, что с «1+1 продакшн», потому что он снял 42 эпизода проекта «100 в 1». Я не могу сказать, что это какая-то продуманная стратегия. Если продакшн улавливает, чего мы хотим, мы будем с ним работать. Мы должны быть в состоянии услышать друг друга как с креативной точки зрения, так и с финансовой. Часто бывает так, что канал что-то разрабатывает, а оно не идет, потому что канал говорит: «Женщина должна выглядеть сексуально», — а ему присылают все время не то, и это может продолжаться месяцами. Если эстетика не совпадает — не получится хорошего союза.

При выборе продакшна мне нравится думать, что мы вместе создаем продукт. Поэтому на канале есть отдел разработки, который предварительно прорабатывает проекты, а также кастинг-директор — исключительно потому, что мы хотим чувствовать, что происходит. Так было и с «ЛавЛавCar», и со «100 в 1».

— Мне интересно наблюдать, как работают небольшие каналы в рамках медиагрупп. Не все из них можно сравнить между собой, потому что, например, М1 и М2 — музыкальные и они много внимания уделяют офлайновым мероприятиям. Мне, слушая вас, кажется близкой история с «НЛО TV» — тоже небольшой канал, молодежный, занятый наработкой собственной библиотеки. Отличается от вас, наверное, тем, что они продюсируют полный метр и в этом направлении даже являются флагманом своей медиагруппы. В вашей группе не так. Нет ли у вас планов поэкспериментировать с полным метром?

— Может быть, появятся, но точно не в 2018 году. К тому моменту, пока мы дойдем до полного метра, мне бы хотелось уже разобраться с нашими сериалами. Пока всю нашу сериальную линейку производит Drive Production — я безумно счастлива, но при этом хочу развиваться с точки зрения скриптед-жанров. И мне кажется, что когда мы захотим кино, то должны будем понимать, что конкретно это должно быть.

Мне очень нравятся эксперименты Ивана Букреева (директора «НЛО TV». — Авт.) с полным метром. Я считаю, что это удивительно для рынка, Ваня подает классный пример.

— Помните, прошлым летом MRM организовывала круглый стол о том, что на украинском ТВ за два года шоу стало больше, чем сериалов? Вы были одним из его спикеров. Я уже услышала от вас, что теперь вы хотите двигаться в скриптед-форматы и сериалити. Вы хотите этого несмотря на то, что такой контент дороже?

— Смотря что значит дороже. Посмотрите на опыт сериала «Школа»: серия стоит $10-11 тыс. Я помню время, когда сериал меньше $50 тыс. за серию в принципе стоить не мог. Я искренне верю, что если чего-то очень хочется и если долго прикладывать к этому мозг и усилия, то можно снимать разное за разные деньги. Конечно, придется пойти на компромисс, потому что невозможно снять «Игру престолов» за $10 тыс.

— Прошлым летом было сообщение, что вы хотели подать в суд на Госкино из-за переквалификации «Країни У» из скетчкома в игровой сериал. Вы это сделали?

— Мы подали иск, но результатов еще нет. Моя личная позиция состояла в том, что мы заказываем Drive Production довольно много продукта, и частично это действительно сериалы — «Однажды под Полтавой» или «Отель Галиция» — с драматической линией на целую серию, на них мы получаем прокатные удостоверения. «Країна У» — четкое скетч-шоу — не связанные между собой сюжеты и перебивка между ними. В моем понимании это не является сериалом. При этом, поскольку Госкино сказало, что это сериал, мы пошли и сразу же оформили на него прокатное удостоверение.

— Но в суде решили оспорить из принципа?

— А почему вдруг регулятор принял такое решение? Столько лет работали — и на тебе. Я не люблю искать политическую подоплеку, поэтому у меня эта ситуация вызвала недоумение. Есть ли где-нибудь в документах категоризация скетчшоу как сериала? Нет. Ладно, может, не все жанры прописаны и обозначены, так это тоже не моя проблема.

— Это был вопрос только вокруг прокатных удостоверений, а не выполнения квот, условий лицензии?

— Для меня — нет. Мы не пытались менять категорию этого продукта, чтобы избежать получения прокатки. И в лицензию он спокойно помещается, никаких проблем с этим у нас нет. Проблем с показом в любое время суток тоже нет.

— Вы работали на СТС (программным директором. — Авт.). Поэтому я хотела бы поднять в разговоре с вами такую тему: наши люди и наш продукт сейчас в России. В информационном поле в Украине все говорят о том, что работают исключительно в Украине, но если почитать российские СМИ, то выясняется, что все не совсем так. Недавно на РБК была новость о том, что двумя крупнейшими сериальными продакшнами на всем российском телевидении в 2017 году были украинские продакшны. Меня тревожат и случаи, когда кто-нибудь уезжает от нас работать в Россию, но просит об этом не писать, не привлекать внимание. То есть на рынке происходят значимые процессы, но мы стыдливо о них молчим…

— Украинские телевизионщики ценятся как профессионалы, но это всегда решение каждого отдельного продакшна и человека: работать или не работать в России. Часто трудно принять решение, когда какое-нибудь предложение превышает грани разумного.

Кто я, чтобы судить? В свое время я для себя решение приняла. Я работала в России с 2012 по 2015 год. Уход стал длинным, болезненным для меня процессом, но его сложность была обусловлена скорее личными вопросами.

— Иногда в задушевных разговорах наши телеменеджеры, говоря о своей карьере, достижениях или о том, почему кто-то из них вдруг уходит в политику или переезжает в другую страну, жалуются: если в Украине заниматься развлекательным контентом, то можно упереться в потолок, потому что «Титаник» тут не снимаешь.

— А я не хочу снимать «Титаник». И меня прет в развлекательном контенте, а не в морализаторском. Важно понимать, что, смеясь, часто можно донести месседж гораздо проще, чем показывая «ужасы нашего городка», где все куплено и продано.

Та же попытка с «Худшим водителем страны» в том числе была о том, надо ли покупать машину в кредит и вести себя как дебил на дороге. А в попытке с ООН для меня была важно, что украинцы часто отзываются о своей жизни негативно, а мы собрали ребят из других стран, они здесь живут и им все нравится. Или другой пример: у них был прекрасный выпуск про игры, где мужики приблизительно одинакового возраста сошлись на том, что у всех во дворе был толстый мальчик, у которого родители работали за границей, у него были самые лучшие игрушки и он ни с кем не делился.

Поэтому меня «Титаник» или «Аватар» не интересуют. Мне нравится вести скрытую дискуссию со своим зрителем. Пока мне не надоест, я буду в этом ковыряться.

Фото: Андрей Шматов