Екатерина Сергацкова родом из Волгограда. Там она окончила факультет журналистики, работала с первого курса. Начинала с еженедельников «Московский комсомолец», «Аргументы и факты». В 2008-м (в 21 год!) стала главредом общественно-политической газеты «Хронометр», но вскоре была вынуждена уехать из России. «Хронометр» был откровенно оппозиционной газетой, и в какой-то момент к главреду стали наведываться сотрудники спецслужб. Когда она отказалась сотрудничать, в редакцию пришли из управления по борьбе с экономическими преступлениями и изъяли всю технику. Спустя пару недель газета закрылась. После этого журналистка переехала в Крым, а где-то за год до Майдана перебралась в Киев.

Сейчас на ее счету уже десятки репортажей из Крыма и зоны АТО. Екатерина успевает невероятно много. Регулярно пишет для пяти изданий, раз в неделю ведет русскоязычные эфиры на «Громадськом», участвует в культурных проектах. К примеру, она, россиянка, написала на украинском тексты хроники революционных событий для книги Euromaidan - History in The Making.

«У меня идей огромное количество... Какие-то из них оставляю себе, чем-то делюсь с коллегами. Я люблю фантазировать о подаче материала, героях. И жалею, когда что-то не успеваю, ведь, к сожалению, у некоторых тем есть свой лимит времени», - рассказывает журналистка.

О ее новых проектах, пропаганде, командировках на войну и о том, как ее освещают в России и Украине - в нашем разговоре.

- Катя, закрытие «Хронометра» - вполне обычная история для местных газет в России?

- В целом да. В этом смысле мне кажется показательной история газеты «Псковская губерния», которая в сентябре написала о своих земляках - погибших на Донбассе десантниках. Они собрали информацию, которая, в общем-то, лежала на поверхности, - сфотографировали таблички погибших военных на кладбище, проследили их путь на Донбасс и обратно Грузом-200. Стоило сопоставить ряд фактов, и за это главному редактору Льву Шлосбергу проломили голову. Волгоград в этом смысле вполне ординарный российской город: там нет оппозиционной прессы, и редко кто может высказаться откровенно в своем материале.

- Вы сейчас пишете для нескольких украинских и российских СМИ, ведете русскоязычные эфиры «Громадского». Как всё успеваете? Как распределяете силы и темы?

- Есть такая привычка, да - распускать повсюду свои щупальца (смеется). Мне трудно работать в одном месте, поэтому нигде не состою в штате. Из украинских СМИ регулярно готовлю материалы для «Украинской правды», «Нового времени», иногда пишу в «Фокус», раньше вот писала для украинского Esquire, который закрылся, теперь иногда пишу для российского. Для России пишу на Colta.ru, недавно начала сотрудничать с «Медузой».

Выбирая, какую статью куда писать, исхожу из того, для какой аудитории будет интересен материал. Например, Colta - независимое издание для российской интеллигенции, которая в общем и целом поддерживает Украину, интересуется тем, что тут происходит. «Медуза» же охватывает более широкую аудиторию. Для «НВ» готовлю интервью-портреты и иногда аналитику. Для «УП» делаю интервью и репортажи, веду тему волонтерства и социальных инициатив, записываю истории для проекта «Живая библиотека Донбасса».

Украинской аудитории я рассказываю более подробно о вещах, которые важны здесь. Для россиян разъясняю то, о чем там неизвестно, или то, что резонируют с какой-то темой в России. У нас все-таки разное информационное поле.

- Как работается на «Громадском»? Ведь до этого вы имели дело с текстами, а это - телевидение, пусть даже такое нетипичное.

- То, что «Громадское» - это не совсем телевидение, факт. Мне кажется, пока что в Украине нет такого формата «классического телеканала», который позволял бы совмещать ответственную гражданскую журналистику и качественную картинку. Мне интересно находить, а иногда и открывать новых людей, с помощью которых мы показываем русскоязычной аудитории, что происходит в Украине.

- Русскоязычные эфиры «Громадского» стартовали в октябре. Какая аудитория у вашего проекта сейчас? Жители каких стран вас смотрят?

- Насколько я знаю, в последнее время наша зарубежная аудитория начала расти, но точные цифры я вам не назову. Нас смотрят в России, Беларуси, странах Балтии, а также, конечно, в русскоязычных регионах Украины.

- Какие-то новые проекты в рамках «Громадского» планируются? Какие отзывы от зрителей получаете?

- Было бы здорово, если бы мы могли расширить редакцию и выходить в эфир каждый день. Два часа в неделю - крайне мало в сегодняшней ситуации. Хотелось бы иметь отдельный русскоязычный канал в Украине, который по качеству не уступал бы, например, «Дождю». Но для этого нужен бюджет побольше, чем у всего «Громадського».

По поводу вашего второго вопроса - да, нам пишут. Есть небольшая аудитория, которая активно себя ведет: комментирует, предлагает какие-то темы. Основные же отклики мы получаем от «ботов», которые забрасывают своими комментариями именно русскоязычное «Громадское». Как только появляется наше - сразу под ним куча комментариев и дислайков. Кажется, в какой-то момент именно на нас стали направлять силы «кремлевского интернет-АТО».

- Правят ли ваши тексты в российских изданиях? Было ли такое, что меняли какие-то акценты?

- Практически нет, таких проблем давно не возникает. Я чувствую вещи, о которых там не знают и которые нужно разъяснить, поэтому сразу интегрирую их в текст.

Если говорить про все эти пропагандистские штучки... Бывало, что исправляли, банально, «в Украине» на «на Украине», «боевиков» на «ополченцев». Но для меня такие вещи не являются ключевыми. Нужно учитывать, что в России несколько иной язык, поскольку иная реальность. Там, чтобы донести информацию для широкой аудитории, нужно быть более нейтральным и сдержанным. Если ты употребишь слово «боевик» или «террорист» в отношении ДНР, что там вообще немыслимо, твой текст не будут читать - часть аудитории откажется воспринимать эту информацию. Это вопрос не о пропаганде, а о декодировании информации.

- В одном из интервью вы говорили, что никогда не думали работать в горячих точках. Что подтолкнуло пойти по этой дорожке?

- Всё закрутилось 28 февраля, когда захватили Верховный совет в Крыму. Я в это время была в Киеве, мы обсуждали итоги Майдана, люди начинали выходить из шока после смертей... И тут я вижу, что в Крыму происходит какой-то ад, а там совсем нет наших журналистов. Только канал ATR стримил с центральной площади. Что оставалось делать? На следующий день я поехала туда, выпросив у знакомых технику для трансляции и съемки. Именно там я впервые работала в таких экстремальных условиях. Когда приехали другие журналисты, мы у меня дома организовали подобие штаба: распредели между собой зоны ответственности, каждый день решали, кто куда поедет работать, чтобы охватить как можно большую территорию конфликта. Позже в нашу «сеть» вошли и западные журналисты. Параллельно мы занимались вопросами первых пленников, помощью военным от волонтеров. Кстати, в этом нам помогал и режиссер Олег Сенцов, которого впоследствии назвали террористом.

- Есть ли перспективы его освобождения, на ваш взгляд?

- Так называемых террористов в России не отпускают. Если там решили навестить на человека подобные преступления, его точно осудят, ведь всюду действует круговая порука. Если, конечно, в России кардинально не изменится власть, что вряд ли. Ну, может, не 20 лет он отсидит, а меньше...То же самое - с Савченко. У нас это резонансная тема, а людям в России всё равно, что происходит с чужими гражданами, тем более с теми, кого обвиняют в убийстве журналистов ВГТРК. Люди не знают и не хотят об этом знать. Это тоже на совести российских журналистов.

- У вас было много командировок на Донбасс. Поедете ли туда снова? Какой момент из этих поездок был самым опасным?

- На войну я перестала ездить по определенным причинам. Но продолжаю ездить в другие города и всем советую. Нужно смотреть, как люди живут, знакомиться с ними, общаться.

За последнее время я для себя сделала открытие: задача журналиста не только в том, чтобы быть там, где горячее всего, но и делить ответственность, чтобы получить максимальный эффект. Сейчас, например, в Крыму не хватает наших журналистов, надо как-то этот вопрос решать. Когда видишь пустующую нишу, нужно ее закрывать. Потому что это важно для людей.

Если вспоминать поездки в АТО... Много опасных ситуаций было. Действительно страшно было ехать в штаб к Игорю Безлеру. Мы все были наслышаны о его жестокости. Я боялась, что в любой момент меня могут узнать, разоблачить, отправить в подвал или убить. Но всё обошлось. Каждый раз обходилось. Но это всегда, само собой, стресс. К Безлеру, к слову, я поехала, так как для меня было принципиальным показать обе стороны конфликта.

В то же время работа в зоне конфликта чревата посттравматическим синдромом. Всех журналистов тянет обратно на войнушку - глянуть, что там и как изменилось. Вдохновиться разрушенными домами и горем, как это ни жестоко звучит. Это определенного рода адреналин. Но журналисту нужно для себя осознавать, что война рано или поздно окончится, и к чему-то надо будет возвращаться. Журналисты, у которых была своя тема, думаю, спокойно к ней вернутся. Я вот без проблем совмещаю тему культурных инициатив и социальных инноваций с темой войны. Собственно, я и занимаюсь журналистикой, чтоб рассказывать об общественных процессах и размышлять о будущем, а война - это нечто временное.

- Будем надеяться, что так...

- Однозначно, иначе не будет. Война в данном контексте - это шанс исследовать наше общество, понять, что реально волнует людей, поднять глубинные проблемы общества. Война многое открыла. Сейчас в СМИ нужно обо всем этом говорить. Война - это про людей, их судьбы, про то, куда они будут дальше двигаться, как развиваться.

- Почему одни журналисты по нескольку раз попадают в плен, а вы, например, избежали этого?

- Удача, наверное. Нужно постоянно смотреть по сторонам, понимать, что ты имеешь дело с людьми, такими же, как и ты. Если ты можешь с ними нормально поговорить, воспринимать их как равных, то, вероятно, проблем не будет. И нужно заботиться о том, чтоб документы были в порядке - это важно.

- Насколько объективно и достаточно журналисты освещают ситуацию в зоне АТО сейчас?

- Сейчас украинские журналисты проявляют невиданную отвагу. После Иловайского котла, при котором присутствовало всего несколько журналистов и фотографов, стало понятно, что нужно ехать и добывать материал. Военные, а особенно батальонщики открыты к прессе, туда достаточно легко попасть. Журналисты наконец начали ездить на войну, поняли, какая это важная тема. И увидели, что там происходит с людьми.

Знаете, сначала наши журналисты освещали войну так, как будто нашли интересную, новую игрушку. Ею можно поиграться, поснимать людей в военной форме и с автоматами. Был такой романистический взгляд на всё это. Но со временем стало ясно, что не всё так красиво и однозначно. В этом смысле очень показательна история с Дебальцево. Ведь там, во-первых, находились украинские военные, что позволяло всё снимать, а во-вторых, там люди, которые с лета (уже больше, чем полгода!) находятся под бомбежками.

И эти люди ненавидят всех. Вот с этой ненавистью в таких ее масштабах наши журналисты столкнулись впервые. Хотя я наблюдала ее и в Крыму, и на Донбассе. Но в Дебальцево была концентрация - и доступ к ней. Украинские журналисты... удивились. Они не думали, что всё так. Весь налет романтичности спал, многих, я знаю, «накрыло». Достаточно двух дней, чтоб понять, как бывает плохо. Мне удалось раньше обзавестись инструментарием, как вести себя с людьми, которые вне себя от ярости, злости, нищеты...

- Поделитесь - как?

- Этим поделиться сложно. В ситуации, когда тебя постоянно пинают, бьют по голове, ты вырабатываешь определенные навыки. Поначалу злишься на этих людей, а потом понимаешь, что они не виноваты в том, что ненавидят. Когда ты примеряешь на себя, что эти люди переживают, становится проще с ними работать. Но в Крыму, к примеру, не было этого ужаса. Всё было спокойно. Ненависть там была только идеологической, пропагандистской. Их так настроили. Я быстро поняла, что нужно разговаривать с людьми на их языке. Всё это интеллигентское «простите, извините, пожалуйста» не работает. Нужно общаться с ними на таком же эмоциональном уровне - просто для того, чтобы вас не тронули. Потому что в таких обстоятельствах действует только позиция силы.

- Многие эксперты говорят, что антиукраинская пропаганда в России началась еще задолго до Майдана. Это так?

- Да, абсолютно. Когда я перебралась в Крым, там все страшно удивлялись: почему это я уехала, в России ведь высокие зарплаты. Я пыталась объяснить: ребята, дело не только в том, сколько платят. Да, в Украине зарплаты ниже, но есть вещи, которые поважнее денег. Тут ты можешь строить маленькие новые миры, создавать свои инициативы, развиваться, общаться с интересными людьми, свободно высказывать свою точку зрения. В Крыму людям это было не очень понятно. По пирамиде Маслоу у них были другие приоритеты. Этим очень легко манипулировать: если человеку нужны просто деньги - в России он их получит. А ценности - нет.

Когда мы говорим о пропаганде, то упускаем один очень важный момент - сам факт существования желтой прессы. Пропаганда - это не только когда ты пытаешься по чьей-то указке настроить одну группу людей против другой. Пропагандисткой работе помогает само желание СМИ получать новую аудиторию за счет громких тем - столкновения интересов, грязных, неприятных конфликтов, разжигания гомофобии и ксенофобии в обществе. В цивилизованном мире эти этапы уже пройдены, в наших постсоветских странах - еще нет. Тут эти темы отчасти табуированные, на них можно играть. В Крыму в те годы, что я там жила, людей активно настраивали против крымских татар, разжигали ненависть к ним. Поэтому следует разграничивать, что навязано сверху, а что - продукт желтой прессы. Но и то, и другое работает против Украины.

Газета «Жизнь», известная сейчас как LifeNews - как раз такой пример. Они и 10 лет назад так же работали. Их никто никогда не любил... кроме массы людей. Несмотря на всю ту гадость, что они писали, их активно покупали. Они играли на инстинктах, адреналине, как и всякий таблоид.

Власть в России использует желтую прессу как инструмент. Поставили цель отжать Крым - LifeNews, РИА «Новости» и «Первый канал» очень с этим помогли. Журналисты были не против. Тут можно вспомнить феномен Стешина и Коца - журналистов «Комсомольской правды». О них раньше никто не знал. Это были маргиналы - националисты со своими идеями, от которых все держатся подальше. Они делали свои материалы - и ладно. А в Украине для них открылся «портал» возможностей, они  проявили себя, стали героями России, которые проникают в «ЛНР» и «ДНР», пишут дичайшие материалы, не похожие ни на новости, ни на статьи - это чистая пропаганда. Из-за них умирают сотни людей.

- Как такое количество их коллег из России могут 24 часа 7 дней в неделю говорить неправду? Это ведь не отдельные личности, а сотни людей. Они же - все! - не могут всерьез не понимать, что делают что-то не так? Что это - не журналистика.

- Кто-то понимает, кто-то нет. Многие российские журналисты абсолютно уверены, как, собственно, и большинство жителей «планеты Россия», что всё именно так, как они описывают, их спикеры говорят именно такие вещи. Они общаются в другом кругу, а окружение формирует сознание.

- Но мы ведь знаем примеры инсценировок, когда эти псевдожурналисты придумывали сюжет «спектакля», нанимали актеров.

- Этим занимаются отдельные люди. Те, кто находятся на периферии профессии. Они это делают искренне - для того чтобы «Новороссия» победила, чтоб остались в живых русские люди на Донбассе. У них перевернутая картинка мира, им это кажется естественным. Они мыслят где-то так же, как люди, которые организовывали акции на Майдане год назад. И не видели в этом ничего зазорного.

Я думаю, они понимают, что с журналистикой это не имеет ничего общего. Есть люди, которые ради цели не видят препятствий. Так же, как крымчане, которые отказывались называть референдум нелегитимным, хотя умом они понимали, что он именно такой. Потому что они хотели, чтоб он состоялся.

Находясь в АТО, журналист, к примеру, не может определить, кто ведет обстрел. Он не знает, какое действует орудие, каков радиус падения снаряда. Знаю по своему опыту. Журналист может только предположить. Утверждение, кто стреляет - это манипуляция, которую используют и российские, и украинские СМИ.

В России есть качественные издания. «Независимая газета», «Новая газета», «Дождь», «Сноб», Colta. Там работают журналисты, которые хотят разобраться. Их мотивация не в том, что они любят Украину, они просто смотрят на это как профессионалы. Понимают, что если страна совершает преступный поступок, на это тратятся деньги государства и его народа. Это хорошая мотивация. А еще на этой войне гибнут люди из России, которых обманывают сверху... Таких СМИ мало, им сложно, их никто не слушает.

- В медийном сообществе России уже есть понимание того, что на Донбассе воюют в том числе и россияне?

- Мы недавно обсуждали это с Сакеном Аймурзаевым (журналист «Радио Вести», «Эха Москвы». - ТК) и Тимуром Олевским (журналист телеканала «Дождь». - ТК)... Сегодня в России уже через второе рукопожатие знаешь людей, которые воевали или воюют за «ДНР» или «ЛНР». Я думаю, россияне уже осознают, что это их война, и многие понимают, как это происходит, понимают, что людей обманывают. Бывало, добровольцев, отправившихся воевать за «ДНР», накрывали «Градами», чтобы не платить зарплату за несколько месяцев. То есть преступления совершаются уже даже по отношению к самим добровольцам, которые едут «спасать Донбасс».

- Вы были знакомы с погибшим фотокорреспондентом МИА «Россия сегодня» Андреем Стениным. Каким было его мнение об этой войне? Многих в Украине возмутило, что государственное информационное агентство публиковало его фотографии, на которых запечатлены в прямом смысле пытки террористами украинских военных...

- Этот случай - действительно интересный для рассмотрения журналистами. С Андреем мы общались буквально за пару дней до его гибели. Могу сказать, что он погрузился в эту войну очень глубоко, местами перебарщивал. По его снимкам заметно, что он эстетизировал войну, его кадры сделаны очень грамотно. Потому и вызывают такие сильные эмоции, неприятие, резонанс. Они будто призывают других людей симпатизировать войне. Мне кажется, лучше было бы, чтобы эти фотографии позже показали на выставке, напечатали в книге, но не в новостях. Андрей вряд ли имел активную политическую точку зрения. Ему была интересна эта война как процесс. Он не имел возможности работать на украинской территории и выбрал этот путь.

Фотографии Стенина сложно с чем-то сравнивать, ведь у украинских журналистов не было возможности видеть то, что он видел, они не были на той стороне. Но они показывали трупы после падения «Боинга». Насколько это сильнее, страшнее? Это вопрос этики фотографии, причем вечный: какова функция фотографа - запечатлеть момент или помочь.

- За то время, что вы находитесь в украинской медиасреде, как наша журналистика изменилось? Выросла ли вследствие всех сложных процессов, которые переживает Украина?

- Несомненно, выросла. Когда я только приехала в Украину, я страшно негодовала по поводу украинской журналистики, мне казалось, что она находится в зачаточном состоянии. Сейчас уже вырабатываются свои правила, стиль, оттачивается мастерство, утверждается гражданская журналистика, тесно связанная с реальностью. СМИ теперь влияют, их информация доходит до большой аудитории. Это признак того, что активная часть страны двигается в правильном направлении.

- Катя, вы уже неоднократно проводили мастер-классы по написанию журналистских материалов. Расскажите свои секреты создания хорошего репортажа и интервью - ваших основных жанров.

- Неоднократно - это громко сказано. Всего дважды (улыбается).

Самое главное в создании репортажа - хорошо разбираться в теме, чувствовать ее, любить людей и не бояться их, интересоваться их жизнью и мышлением. Да и просто общаться. Много писать и вообще много работать.

Фото Максима Лисового