Статья посвящена поиску ответа на два вопроса, которыми прежде всего должны были задаться средства массовой информации. Первый – каковы подлинные причины кризиса ЖКХ, который «вибухнув» беспрецендентным повышением коммунальных тарифов? Второй – почему местная (и не только) власть не служит народу?

Уже не один месяц в центре общественного интереса – коммунальные тарифы. К сожалению, узкопартийный подход к этой проблеме, который проявляют политики на украинской агоре, удручает профессиональным кретинизмом: никто, кажется, и не думает обсуждать эту проблему во всем её масштабе. Партийные ТV-персоны озабочены лишь одним – как извлечь из этого кризиса политическую ренту.

Их споры о  том, кто первый начал повышать тарифы и кто больше заботится о благе народа, только запутывают суть вопроса. Гораздо важнее всмотреться бы в события, которые происходят сейчас в городах, районных центрах, селениях - возможно, это позволит лучше понять не только политико-экономическую, но и метафизическую базу современной тарифной политики. К сожалению, те, кто в первую очередь должны были бы проанализировать, разложить по полочкам, вытащить на свет всю подноготную тарифной проблемы – журналисты – пока сделать этого не могут. Или не хотят?

В ответ на разрушительный вал «тарифного цунами» (никогда на памяти живущих поколений, в мирное время органы власти не повышали в разы цены и тарифы!) население выплеснуло свой гнев в таком масштабе, что это проняло даже киевских небожителей. В Луганске, Харькове, Донецке, Херсоне и других городах спонтанно возникли самодеятельные ячейки «гражданской самообороны» (не путать с конъюнктурно-политической инициативой Луценко), которые стали инициировать различные действия в пользу общественных интересов, в том числе акции протеста. От общественных слушаний и  групп независимого аудита обоснованности тарифов до митингов, судебных процессов и голодовок. Что же в этой ситуации делают власти?

Вот знаменательный факт. В Луганске, например, с октября по февраль работала добровольная группа экспертов для проверки обоснованности коммунальных тарифов. Ее вывод, представленный городу и властям: тарифы завышены. Но сессия городского совета отказалась даже поставить этот вопрос в повестку дня! С другой стороны, власти с азартом футбольных фанов демонстрируют репрессивные действия в отношении «злостных неплательщиков» - даже отключали многоэтажные дома от отопления в январе (!).

Это не локальный кризис платежей. За ним скрывается не только кладбище недееспособного, омертвленного коммунального имущества, не только система архаического управления этим «хозяйством», но и громадный массив теневой экономики, формирующей систему социального апартеида. Тарифы  только обнажили эту проблему. А попытки власти нивелировать ее остроту субсидиями – паллиатив и подпитка бюджетными деньгами теневого сектора коммунального хозяйства. 

В условиях этого кризиса мы стали свидетелями исторического явления – зарождения действительного местного самоуправления. Когда люди сами принимают участие в управлении коммунальным имуществом, наличным богатством города, поселка, села. Но этот первый исторический шаг громады немедленно встретил ожесточенное, прямо таки звериное сопротивление сплоченных сил бюрократии всех уровней.

Она учуяла, что громада может вырвать у нее из рук главный рычаг абсолютной власти и основное средство наживы – контроль над коммунальной собственностью. Но практика показывает, что  власть имущие умеют защитить свой интерес, что тылы у бюрократии надежные – на ее стороне не только давняя, с седых княжеских времен, традиция отчуждения этой собственности, но и сам закон.

Кажется, никто не замечает дьявола, который притаился в маленькой нише Закона «О местном самоуправлении в Украине»: в статье 60 этого закона закреплена зловредная норма о том, что местные органы власти наделены всеми тремя правомочиями (так называемый пучок правомочий) относительно коммунальной собственности – владением, распоряжением и пользованием. То есть фактически депутаты и чиновники любого совета и его исполкома являются полными собственниками города, поселка, села – всех его балансовых ресурсов.

Правда, там же записано, что органы местной власти осуществляют эти правомочия «от имени и в интересах территориальных громад». Но эта запись никого ни к чему не обязывает и значит так же мало, как мало значила запись в советской Конституции об общенародной собственности. Мы  хорошо знаем, что на самом деле всем богатством страны владела партийно-хозяйственная номенклатура, и эта монопольная собственность была экономической основой компартийной диктатуры.

Именно в этом пункте своего исторического пути большевики совершили свое грехопадение – дальнейшие «цветы зла» деспотии произростали уже на этой почве.

Наша ежедневная коммунальная жизнь такова, что самый мелкий чиновник любого ЖЭКа   по отношению к любому жителю многоквартирного дома – спесивый тиран, а орган местного самоуправления – орган самоуправства и гнездо коррупции. Эта привычно-рутинная чиновничья деспотия – лишь поверхностное выражение действительных отношений собственности, которые по существу воспроизводят сегодня средневековые феодально-иерархические отношения господства – подчинения между свободным господином и холопом.

Немаловажно, что указанная норма закона, строго говоря, противоречит Конституции, в статье 143 которой говорится, что «территориальные громады… непосредственно или через созданные ими органы местного самоуправления управляют имуществом, находящимся в коммунальной собственности». Но «управляют» через органы власти не значит, что эти органы владеют управляемым имуществом!  С какой стати?

С другой стороны, статья 142 Конституции определяет, что именно территориальные громады явдяются собственниками коммунального имущества, в том числе земли, бюджетных и иных денежных средств, природных ресурсов на их территории. На этот правоваой статус громад указывают и статьи 2 и 318 Гражданского кодекса, а статья 317 этого кодекса прямо определила: «Собственнику <коммунального имущества> принадлежат права владения, пользования и распоряжения своим имуществом». То есть громаде.

К слову, конституционный термин «непосредственно» относительно управления коммунальным имуществом так и не получил статус правовой нормы. Ни закон о местном самоуправлении, где этот термин упоминается несколько раз, ни другие законы так и не определили механизм непосредственного управления коммунальным имуществом. Принято считать, что форма непосредственного самоуправления как формы низовой демократии – это общественные слушания, собрания и местные инициативы, предусмотренные законом. Такой себе коммунальный Гайд-парк.

Но опять же практика такова, что в уставах громад (а наличие устава по закону не обязательно), как правило, лишь нормируется порядок, согласно которому «решения» этих самодеятельных мероприятий адресуются в виде «челобитных» тем же органам власти, которые могут их рассмотреть, а могут не рассмотреть. То есть, фактически, имеем то же самое: вроде и непосредственно, но «через» них, через рожон бюрократии и с ее позволения. Получается оксюморон: опосредованная непосредственность!

Почему же  право «управления» коммунальной собственностью органами местной власти трансформировалось в их юридический статус субъекта полного права собственности? Скорее всего, при принятии закона о местном самоуправлении в парламенте действовала доминирующая тогда (1997 год) левацкая инерция понимания роли советов в СССР – как нижнего уровня государственной власти, власти-собственника. Либо, что более вероятно, это был зловеще-прозорливый умысел советской номенклатуры.

Заглянем в недалекое прошлое. Конституция 1977 года (статья 93) так определяла роль местных советов: «советы народных депутатов непосредственно и через создаваемые    ими    органы    руководят     всеми     отраслями государственного,    хозяйственного    и    социально-культурного строительства,  принимают  решения,  обеспечивают  их  исполнение, осуществляют контроль за проведением решений в жизнь».

И сами местные советы, и создаваемые ими коммунальные предприятия были органами государственной власти и управления (абстрагируемся здесь от управленческой роли компартии). И потому они, что вполне было законно, владели, распоряжались и пользовались государственной собственностью. Если точнее, роль советов формально сводилась к созданию самих предприятий и передаче им в оперативное управление части государственной собственности. А уж сами эти предприятия как раз и осуществляли это управление имуществом, реализуя в своем лице полное право собственника-государства – владение, распоряжение, пользование.

Собственно, именно такой режим власти и собственности, когда доминировала нераздельность, слитность пучка трех правомочий единого собственника-государства, и был  экономической базой тоталитаризма. С другой стороны, эта экономическая почва питала соками жизни идеологию исторической миссии коммунистической партии - ее алиби. 

Сегодня инерционное движение по социалистическим рельсам исчерпало себя в последнем тупиковом закутке социализма – в коммунальном хозяйстве. Местный орган власти как полный, тоталитарный собственник коммунального имущества – не просто анахронизм, но и внесистемный коррупционный тормоз демократического развития страны. 

Никто не может отнимать у громады ее конституционное право собственника. Только сама община может делегировать права распоряжения и пользования своим имуществом органам власти и коммунальным предприятиям с целью его капитализации, не отчуждая при этом своего права владения – экономической власти над своим имуществом. Только такой правовой режим коммунальной собственности, разделяющий, расщепляющий пучок трех правомочий, заложит настоящую основу демократии, базирующейся на экономической власти граждан. Реальное же отчуждение коммунальной собственности от громады является основой произвола и фактической неподконтрольности местной власти, в том числе – при установлении коммунальных тарифов.

Сегодня экономическая власть громады узурпирована, но общество и СМИ странным образом «не замечает» этот скандальный факт – похоже, даже сама эта тема табуирована в общественном сознании. А в политико-экономическом словаре наших политиков культурно-философская категория  «отчуждение» не ночевала. Они знают такой термин только в сфере своего бизнеса.

Между тем, именно в этом «яйце» спрятана игла Кащея-бюрократии, гарантирующая ей бессмертие. Коммунальное хозяйство в этом контексте – главный бастион диктатуры бюрократии и главная причина неэффективности нашей неконсолидированной демократии.

Коммунальные тарифы сигналят обществу поверх голов политиков  о том, что в ситуации, которая возникла в Украине после парламентских выборов, кризис принципиально неразрешим, потому что он является частью общего системного кризиса. Беда в том, что обе главные политические силы, коалиция и оппозиция, – это две стороны режима прогрессирующего отчуждения власти-собственности от общества-без-собственности, - режима, раскалывающего общество на тех, кто может создавать капитал, и остальное население. Действия наших политиков различных партийных цветов не решают эту проблему, потому что не затрагивают конституционных основ жизнеустройства страны – отношений труда и капитала, собственности и власти.

Такой режим не может не базироваться на философии рыночного фундаментализма, минимизирующего роль государства в экономике в интересах крупных корпораций. Многократное повышение коммунальных тарифов, рост задолженностей по зарплатам, приватизация природных ресурсов (в нарушение статьи 13 Конституции), разрушение социальной структуры села, маргинализация и фактическое репрессирование независимых профсоюзов – все это результат экономической политики «минимального» государства, субсидирующего таким образом экспорт клановых олигополий за счет  сверхэксплуатации и снижения уровня жизни трудящихся.

Кошмарный политический процесс, который мы видим в Украине после 2004 года, – естественное следствие реализации принципа рыночного фундаментализма, который стимулирует драматический сдвиг от представительского идеала политики к идеалу авторитарно-технократическому и воспроизводит процесс тотального отчуждения.

Декларировать в этих условиях европейский курс украинской политики можно только с одной поправкой: реальная государственная политика, в результате которой капитализм стал привилегией для замкнутых кругов бизнесменов и технократов, отбрасывает нашу страну в Европу XIX столетия. Здесь и сейчас мы неразумно воспроизводим давнюю европейскую трагедию революций и потрясений, в основе которой лежало экономическое насилие, свойственное неолиберальному экономическому порядку, который ради прибыли всегда и везде  подчиняет себе социальный порядок, уничтожая его культурные институты.

Выдающийся философ и экономист Карл Поланьи, анализируя эту исторически тупиковую ситуацию, писал: «Будучи лишенными защитного панциря культурных институтов, человеческие существа погибнут от социальной обнаженности; они умрут как жертвы этого социального сдвига от своих пороков, извращений, преступлений и истощения».  

Все революции в истории человечества – из этого истока. Революция – лишь попытка, успешная или неуспешная, разрубить узел указанного выше противоречия. С этой точки зрения события осени 2004 года  - неудачная революция. Ее лидеры оказались не способными мыслить культурно-историческими категориями. Поэтому они оказались жертвами реакционной конституционной реформы, не затронувшей отношения собственности и лишь укрепившей отчужденно-феодальную власть кланов.

Закономерны вопросы: какова у нас перспектива? какова должна быть внутренняя позиция каждого, кто еще не спился или не уехал и не свободен от совести, десяти заповедей и судьбы страны?

«Мы выжили, потому что не были оптимистами», - вычитал я недавно рецепт в «Воспоминаниях» Надежды Мандельштам. Правда, этот рецепт выживания обобщал опыт гулаговских лагерей, но его универсальность пригодна и для менее мрачного времени. Он может научить не расслабляться, держать гражданское усилие там, где оно сейчас более всего необходимо, – в сфере местного самоуправления. Только такое усилие и создаст приемлемую перспективу для страны и, может быть, искупит наше грехопадение. Станут ли проводниками такого гражданского усилия наши медиа – вопрос, кажется, риторический.