На днях в киевском кафе «Бабуин» прошла презентация книги скандального российского писателя и телеведущего Виктора Ерофеева. В Киеве Виктор проездом. Он с женой и семимесячной дочкой путешествует из Москвы во Флоренцию, с целью в последствии описать поездку  для нескольких  журналов. Его новая книга называется «Хороший Сталин». Она, как и предыдущие детища Ерофеева – самиздатовский журнал «Метрополь», «Энциклопедия русской души», «Русская красавица», наделали немало шума в России. Сегодня «Хороший Сталин» переводится на украинский язык и будет издан во Львове. 

- Виктор, почему вы дали своей книге такое странное название? 

- «Хороший Сталин» - это откровенная книга о моих родителях. Самая интимная тема в жизни – это не любовь, не секс, не какие-то извращения, не безнаказанность любого рода, а родители. Родители – это не проявленные негативы. Фотографы понимают, что такое не проявленная пленка. «Хороший Сталин» - это метафора к слову и понятию «отец». В моей семье произошли невероятные события. Отец был у Сталина официальным переводчиком с французского языка. В этой книге есть масса курьезных историй об отце и Сталине. Они реальны. Сталин любил отца. Отец поступил работать к  нему, когда ему было 24 года. Когда приехал первый французский гость, то Сталин пригласил его к себе в кабинет, чтобы  познакомиться. У Сталина был сильный кавказский акцент. Говорил он невнятно, понять его было трудно. Молотов, когда посылал отца к Сталину, сказал: «Только ты его не переспрашивай. Будь осторожен, потому что предыдущего переводчика выгнали. Он все время переспрашивал, и Сталин ему сказал: «По-моему, я по-французски  понимаю лучше, чем вы». Можете представить, что ждало этого переводчика. Отец пришел в кабинет Сталина, и тот задал ему вопрос. Это был первый вопрос, и отец его не понял. Судорожно перебирая в голове – что бы мог спросить отец народов молодого человека – он решил, что тот его спрашивает – где он учился. Отец отрапортовал: «В Ленинградском государственном университете, товарищ Сталин». Со Сталиным случился припадок. Он стал хохотать, просто хватаясь за живот. Отец был в изумлении. Сталин, откашлявшись, сказал: «Так прямо в университете и родились?». В это время на пороге появились Молотов и Берия, которые должны были участвовать в переговорах. Они удивились, потому что Сталин очень редко смеялся. Для Сталина отец был находкой. Он был преданным сталинистом, говорящим на многих языках. Отец был надеждой диктатора на продолжение диктатуры, потому что он олицетворял настоящего политика, молодого дипломата советского толка, которые, наконец, появились на нашей земле.

Сталин умирает, и отца отправляют во Францию. После сталинского счастливого детства у меня возникает другое,  не менее счастливое детство. Соединение этих двух непохожих, но невероятно интенсивных детств составляет начало книги. А потом отец становится все более крупным советником-дипломатом, послом Советского Союза в Вене, а я становлюсь диссидентом. У нас в семье возникает конфликт отцов и детей. Идеологический, политический, семейный – настоящая гражданская война.

Дальше я делаю «Метрополь», где участвуют Аксенов, Гитов, Искандер, Высоцкий, Окуджава, Вознесенский. И случается страшный скандал. Отца вызывают в Политбюро и говорят, что если я не откажусь от этой затеи и не напишу покаянное письмо, то его карьера закончена. Постановка вопроса фашистская. Я должен отказываться от друзей, сдаваться, демонстрируя сущность сына советской номенклатуры, или же предавать отца. В конце-концов я «убил» своего отца. Мы сорок дней сидели в Москве. Его постоянно вызывает КГБ, ЦК. Со слов отца, за мной ведется дело, записываются телефонные разговоры, осуществляется наружное наблюдение, четыре человека ходят за мной. КГБ, Союз писателей, МИД, ЦК отцу предлагают отречься от меня как от сына. Это было хождение по аду, с другой стороны – мы с ним остались вдвоем. Он прилетел из Вены, я его встречал в Шереметьево – не так как обычные люди, а подъезжая к трапу самолета на лимузине. Холод минус сорок, я снял свою шапку, отдал ему, а он говорит: «В этот раз я прилетел из-за тебя. Только в машине мы об этом говорить не будем». Впервые тогда он проложил такой водораздел между ними – властью и нами.

- Как «Хорошего Сталина» восприняли российские политики и простые читатели? 

- Из-за этой книги возник совершенно неожиданный политический скандал. Никто его не предполагал и не прогнозировал. Сначала она почти целиком был напечатана в Германии. И посол Германии предложил сделать презентацию в Москве немецкого и русского варианта книги. Мы искали дату, и, в конце концов, эта дата совпала с инаугурацией президента России. И вот идет вечер инаугурации, а в резиденции немецкого посла вечер, где официанты ходят в костюмах сталинской эпохи, стояли батареями банки сгущенки. Все веселились от души, и на нас обиделись, так как больше людей пришло к нам. Я бы хотел дожить до времени, когда бы эта книга скандально звучала у простых читателей России. Когда она вышла, было несколько презентаций – одна из них на выставке Народного хозяйства, где собралось куча старушек. Они сказали: «Вот наконец появилась правильная книга «Хороший Сталин». У нас больше 50 процентов населения считает, что Сталин  - национальный герой. Мы сегодня ходили по Киеву и видели выставку, посвященную голодомору. Что-то такое глубоко сидит в русской душе, что поддерживает именно это. Русская душа по своей природе сталинистка. 

- Вы рассказали множество историй об отце. Как он сам воспринял «Хорошего Сталина»? Ведь не каждому хочется, чтобы его близкие впоследствии описывали его жизнь.

- С отцом у меня были  довольно трудные отношения. Семья дипломата – это закрытое герметическое пространство. Вдруг, я открываю все окна и двери и с беспощадной откровенностью описываю все, что происходило. Только рождение дочки как-то сняло  напряжение в отношениях между мной и отцом. Когда мы с женой пришли на папин день рождения, ему было 85 лет, я был прощен, потому что еще и продлил род в эту сторону. У нас девочки не рождались сто лет.

- Как вы относитесь к Владимиру Путину? И знаком ли он сам с «Хорошим Сталиным»?

- Мы с Путиным встречались только один раз во дворце Шерака в Париже на книжном салоне. Все там было церемонно обставлено. Путин был немного растерянный. А потом ему, кажется, было любопытно посмотреть на человека, который написал ему открытое письмо в защиту писателей. Времени на глубокий разговор не было. Но после того, как мы поговорили, чиновники бросились ко мне с вопросом: «О чем вы говорили?». Я ответил: «Это секрет».

- Вы удивительно точно и подробно описали русскую душу. Могли бы вы что-то сказать об украинской душе?

- «Энциклопедия русской души» - это, наверное, самая скандальная книга, которую я писал. Она даже для меня скандальная, потому что я  беспощадно рассказал о наших недостатках, но делал я это с любовью. Я ценю ту российскую культуру. Украинская культура имеет большие возможности, и есть много черт, которые ее связывают с российской. К примеру -  воображение. Это божий дар, главная черта творчества. Я думаю, что украинскую и российскую культуру объединяет понятие гульбы и веселья. Мы знаем, как пить, развлекаться, как поступать с женщинами. Это закваска для творчества. Ведь веселье -  это нарушение, принцип отказа от будней, от серости. И это очень хорошо получается как в Украине, так и в России. На Западе все слишком политкорректно, нормировано, и в закусках и в женщинах и в прочем.  Но то, что Украина стремиться в Европу, это здорово. Это надо. Украинские моральные нормы должны прийти в соответствие с европейскими стандартами.   Это система безопасности нации. Но идея воображения и веселья должна сохраниться.  У Украины есть одна разница по  отношению к России. Русский человек не знает, чего он хочет - утром хочет одно, а вечером другое. Но когда приезжаешь на Украину, видишь, что люди хотят чего-то. Может быть, не внятно, но хотят. У украинцев есть момент ленивого гедонизма, который несвойствен русским. Он приятен. Вообще на уровне культуры нет вопросов. Если мы будем проводить границы, то сами себя ограничим. Неважно, кто, нарыв материалов, объявит об авторстве и принадлежности к нации произведения. Глупость делить между двумя нациями Гоголя. Он украинец, но писал по-русски. Как его назвать? Да никак! Он – писатель и все.

- Когда вы приступаете к написанию нового произведения, прогнозируете ли вы его успех, скандальность?..

- Когда я пишу, то не думаю ни о чем. Книга, это диалог с теми энергиями, которые приходят  извне. Но когда книга готова, я прилагаю все усилия к тому, чтобы у нее была хорошая судьба. К книге надо относится как к ребенку, ее нужно вести в жизнь. Если в ней видят что-то скандальное, то это скандал восприятия, а не желание автора.  Когда писатель пишет книгу, он похож на советский радиоприемник, в который поступают волны, а он хрипит и едва-едва чего-то из этого получается. Слово писатель использует как инструмент. И когда читаешь свою  книгу, понимаешь, как плохо ты что-то услышал. Это деликатная тема.

- Вы были диссидентом в советской России. А сегодня, в России Путина, ситуация  изменилась?

- У меня было интервью, которое так и называлось «Я не хочу быть диссидентом». Потому что уже один раз был диссидентом. Сегодня уже иная ситуация в России. Есть несколько здоровых и нормальных позиций. Мне кажется, что я скорей бы участвовал в развитии этих направлений, которые связаны с молодежью и разными объединениями. У нас страна не монолит. Диссидент – это человек, который отчаялся и готов говорить нелицеприятные и дерзкие вещи, он сидит на обочине. Это маргинальная позиция. Я уверен, что в стране достаточно много сильных личностей и интересных людей. Мне кажется, что рано сдаваться. У умных людей бывает затмение в голове: все плохо – считают они. Я не считаю так. К счастью, сегодня диссидентство – не форма работы в России. Нужно делать то, что умеешь и иметь свободную гражданскую и общественную позицию.

- Как вы относитесь к политической ситуации в России?

- Наши дипломаты-демократы - мои друзья с 90-х годов - ошибок множество сделали в России. Политики не должны быть высокомерными. Надо воспринимать народ таким, каким он есть - со всеми его ошибками и силой. А российские демократы стали работать с абстрактным народом. Поэтому у меня неоднозначная позиция к этому.

- Вы ведете на российском телевидении программу «Апокриф». Вы согласились на это, чтобы объяснить многим людям свою общественную позицию или – это один из видов  заработка?

- Телевидение для меня – море неиспользованных возможностей. Если бы оно пошло по другому пути, оно бы могло использовать их. Я стараюсь говорить только о том, что мне интересно и на должном уровне. Мы делали «Апокрифы» поначалу, как обреченные. Мы думали, что нас будут смотреть пять-шесть человек, а потом проект закроют. Но оказалось, что страна способна воспринимать «Апокрифы», что у нас есть поклонники и обожатели. Мы поняли, что как стоматологи, можем лечить больные зубы, которые называются ценностями. Мы пару дней тому назад снимали проект с Улицкой. Тема была «Зачем вы ходите в гости». Всем было весело, и при этом передача не перестала быть умной. Оказывается, что вся литература построена на том, что кто-то к кому-то ходит в гости.  Из этого еще рождаются другие темы, параллели. Мы в сентябре показали программу о брошенных мужчинах. Мы же без соплей, как это принято обычно, ее сделали! Мы показали  брошенных мужчин в мировой культуре. О них писали, но они так и не попали в большую литературу. У этой передачи был самый высокий рейтинг в стране. На этой маленькой программе можно понять возможности  телевидения. Другое что-то я просто бы не стал делать. Когда меня приглашают на другие программы, я отказываюсь.

- Каким все-таки должно быть телевидение, исходя из его возможностей?

- Телевидение ушло в дешевую развлекаловку и дешевые манипуляции. Когда ты приходишь в спальни, на дачи к миллионам зрителей и вместо того, чтобы сказать чего-то важное, несешь полную  чушь, и при этом тебя эти люди поднимают и делают мегастар, то это просто человеческое безумие. Но если бы телевидение нашло возможность говорить так, как мы с вами говорим, о каких-то серьезных вещах незанудно, а при этом иметь еще дополнение в виде спорта, то это было бы хорошее телевидение. А так постоянно падает планка. Когда что-то стоящее возникает, говорят: «О, у них это получилось». Но таким должно быть все телевидение - серьезным. Я хочу пропеть радостный гимн российской интеллигенции, потому что в Москве можно собрать такую команду, которая умеет говорить по-настоящему интересно. У меня есть концепция и формат, но без людей ничего бы не получилось. Наш проект в отношении использования таланта людей вести беседу – это как выдавливание сока из фрукта, который потом можно распевать. Но что бы было, если бы сок из фрукта не выдавливался.  У нас есть золотой фонд гостей. Есть люди, которые способны рассуждать на одну тему, а есть те, кто способен говорить обо всем.  Но главное, чего не хватает телевидению  - это глобального взгляда. Мы люди, а значит, в нашу человеческую природу надо закладывать какие-то вещи, а этого на телевидении не происходит.