Как-то отец Беньямина Гайслера - Кристиан, давно интересовавшийся Бруно Шульцем, сказал: «Не хочешь ли Беньямин, снять документальный фильм о поисках фресок Шульца в Дрогобыче?». Тут все и началось. Хотя… Для этой семьи началось все намного раньше, может быть, с отца Кристиана Гайслера – ярого нациста, против которого в 60-е годы, издав книгу о вине отцов, восстал его собственный сын. Так и оказались Беньямин и Кристиан Гайслеры на одной из улочек провинциального Дрогобыча, в надежде найти фрески Шульца и рассказать всему миру о гении-еврее, жертве Холокоста, убитом во время оккупации гестаповцем Карлом Гюнтером.

Первая часть «В поисках картин» поражает многообразием и точностью образов, которые осторожно вплетаются в канву картины. В фильме нет лишних деталей, которые, чаруя своей красотой, тормозили бы стремительное развитие сюжета. И в то же время почти каждый кадр можно рассматривать долго, как старинные полимсесты, где за видимым, легко считываемым рядом, просвечивается другой, едва заметный образ. Зрителю, еще не успевшему различить за силуэтом рассказывающего историю Кристиана Гайслера очертания дрогобицких деревьев и дорог, режиссер сразу предлагает совершенно иную, бытовую картинку современного провинциального рынка. Нанизывая, как бисер, кадр за кадром, он заманивает зрителя в поэтический мир двух историй - жизни Шульца и поиска фресок. История, ирреальный мир образов Шульца, быт современного Дрогобича, немцы, евреи, украинцы, поляки - органично сосуществуют в картине Беньямина Гайслера, рождая многогранный живой образ, имя которому – Бруно Шульц.

На экране чердак, живой петух, яйца и пух – фрагменты из прозы «галицкого Кафки». Режиссер дает лишь детали, не создает законченный образ, предлагая зрителю стать сотворцом - самому дорисовать недостающие части представленных объектов. И что удивительно, Беньямин Гайслер добивается цели. В какой-то момент, вдруг, ловишь себя на мысли, что именно этот чердак и этот петух возникал в твоих фантазиях во время чтения прозы Шульца. Как будто кто-то подсмотрел твой сюрреалистический сон и воссоздал его на экране.

Первая часть фильма – поиск фресок - насыщена светлыми тонами радостного предощущения. Герои, очевидцы событий, ученик Шульца Альфред Шрайер, Аполония Клюглер, семья Калужных (в их квартире съемочной группой были найдены фрески) чувствуют себя в поэтической атмосфере кадра комфортно, естественно и предлагают настолько разнообразную гамму чувств, что создается ощущение – это не документ, а мастерски сделанная художественная лента, способная принести эстетическую радость зрителю.

И вот… Фрески на вилле гестаповца Феликса Ландау в детской «сказочной комнате» найдены. Казалось бы – счастливый конец, если бы не сенсация, вмиг сделавшая нашего дрогобицкого земляка известным всему миру. Через три месяца еврейская организация «Яд-Вашем» вандальски изъяла работы Шульца из дома семьи Калужных, и вывезла их в Израиль. Фактура фильма резко меняется. Поэтику сменяет жесткая репортажная съемка. Режиссер как бы подчеркивает, что с этого момента зрителя ждет исключительно «проза жизни» - он больше не увидит просветленных, счастливых лиц А.Клюглер и А. Шрайера, уйдет радость и из квартиры Калужных. Но никаких выводов и оценок. Просто «беспристрастный» рассказ о том, что же произошло с момента съемок «В поисках картин» в Дрогобыче…

ИЗ РАЗГОВОРА С БЕНЬЯМИНОМ ГАЙСЛЕРОМ

-Моя мать открыла для себя Бруно Шульца еще в 60-х годах, в Германии, - говорит Беньямин Гайслер. - Она и посоветовала Кристиану Гайслеру заняться исследованием. Вследствии этой инициативы в Германии прошла выставка к столетию со дня рождения Бруно Шульца. Был выпущен каталог, в котором говорилось, что Шульц является автором картин, о которых идет речь в фильме, но тогда они не были еще найдены.

Когда Кристиан Гайслер спросил меня, не хочу ли я реализовать эту идею в фильм, я согласился. Я тогда снимал документальный фильм «Прыжок во времени» о Шлесселе. Тема Шульца меня заинтересовала невероятным смешением культур. Тогда Галиция принадлежала Польше, Украине, Австро-Венгрии, а Шлессия, которая сейчас принадлежит Польше, принадлежала раньше Германии. Кроме того, в работах Бруно Шульца почти всегда идет речь об отношениях отцов и детей. Тогда я подумал, что эта тема близка нашей семье и нужно идти за ее внутренней логикой.

Кстати, открытость людей, которую мы наблюдали в фильме, связана с тем, что они впервые увидели немецкого мужчину и его сына, которые могли искренне извиниться перед ними. Это было важно для меня и для Кристиана. История человека, которого убили в Дрогобыче, как и других 14 тыс. евреев, касалась нас лично. Когда что-то ужасное происходит в истории человечества, это наносит большую психологическую травму как жертвам, так и преступникам. Не верю, что когда человек собственноручно убивает много людей, это не оставляет никаких следов на его жизни. Но если человек хочет это пережить, надо работать над этой травмой, чтобы искоренить ее. Только тогда, когда переработаешь этот пласт истории, освобождается место, чтобы смотреть вперед.

С этим фильмом произошло нечто странное. Он шел и в Нью-Йорке, Монреале, и в других городах. Везде были хорошие отзывы на него, но люди, которые приходили смотреть, были, как правило, еврейского происхождения. Это доказывает, что есть общая правда, которая ведет к диалогу, а не к ненависти.

-В твоем фильме обыкновенные люди, не актеры, перед камерой действительно очень открыты и раскованны. Как ты добился такого результата? -Люди знают о существовании камеры, но при съемке они об этом забывают. Например, Альфред Шрайер снимался в десяти фильмах, и не один из них мне не понравился. Главное для работы - доверие между режиссером и человеком, которого снимают. Это также касается и семьи Калужных, в доме которых мы нашли картины. Когда картины пропали, они стеснялись, не хотели меня видеть. Моя ассистентка позвонила госпоже Калужной, она разговаривал по телефону около часа, но ничего не добилась. Из-за этого факта невозможно было продолжать работу над второй частью картины. Я пошел к Калужным сам, не зная украинского, и написал маленькую записочку о том, что я не злюсь на них, что попытаюсь их понять, но хочу, чтобы они тоже поняли меня.

Мы сидели весь вечер, госпожа Калужная плакала, но этого в фильме нет. Я всегда останавливаю камеру, когда вижу такую ситуацию и думаю об этическом моменте съемки. Каждый миг надо возобновлять доверие, поддерживать его. Съемки продолжились, и надеюсь, что семья Калужных сохранила собственное достоинство в моем фильме… Хочу думать, что так оно на самом деле и случилось.

-И все-таки, есть ли у тебя какой-то свой, особенный метод работы в документалистике?

-Это человек. Во всех моих фильмах он центр событий. Сюжет концентрируется на нем. Ты лишь должен следить за событиями, которые он рассказывает, независимо от того, придерживаешься ты его мнения или нет. Бывают сложные моменты, когда не знаю, стоит ли мне снимать, потому что кто-то ведет себя в кадре слишком эмоционально. Бывают моменты, когда нужно человеку оставить его гордость из тех же этических соображений. К тому же, при этом нужно быть самому очень открытым для всевозможных внешних воздействий.

-В Украине документальному кино очень сложно пробиться к зрителю. Телевизионные каналы не спешат его показывать, и получается, что режиссеры снимают фактически для себя…

-Это действительно большая проблема. Для ТВ важно не то, чтобы фильмы имели познавательное свойство, а чтобы они развлекали и приносили прибыль. Это удобно всем, поскольку управлять более глупым народом легче, нежели более умным. Это реальность. Но если сделаешь хороший фильм, тогда можно получить деньги на следующий. Я предпочитаю делать мало хороших фильмов, нежели много плохих.

-Но невозможно же финансово прожить всего на четыре, пять фильмов…

-Я курировал на ТВ 140 синхронизаций со всевозможных языков мира на немецкий. Это было просто зарабатывание денег, которое меня многому научило. У плохих фильмов можно научиться, как не нужно снимать… Что касается желания банальности – это реальность всего мира. Но если у меня есть возможность делать что-то другое, то я не должен идти за ситуацией. Я бы спокойно мог делать фильмы, которые бы хорошо продавались, но мне хочется заставить человеческий мозг работать.

-Ты очень много говорил о стереотипах восприятия истории, которые ты в картинах разрушаешь. Есть ли стереотипы у немецкого народа относительно Второй мировой войны?

-Есть люди, которые приукрашивают события, говорят, что по-другому немецкие солдаты поступить не могли, иначе бы были убиты. Даже когда в Бремене сделали памятник дезертиру Второй мировой войны, были многочисленные протесты. В Австрии у дезертиров была проблема, они не могли получить пенсию после того, как вернулись домой. В то время, как убийцы СС, вернувшись после пяти лет Сибири, не имели никаких проблем с этим. Они были героями.

Феликс Ландау очень недолго был офицером СС, но он успел убить огромное количество людей, большее, чем это видно из фильма. В Германии есть негативное явление, особенно на ТВ, когда все становится относительным – страдания немецких солдат, которые были захвачены в плен, страдания тех людей, которые были захвачены немецкими солдатами. Но нам нужно задуматься - что же все-таки было совершено? В истории наибольшая проблема заключается в том, что отдельные стереотипы вырываются из контекста и направляются против одного народа. Часто государство это делает для того, чтобы отвлечь людей от действительно реальных проблем и направить их злобу на этническое меньшинство. Я снял свой последний фильм для того, чтобы причинно-следственное объяснение восстановилось как у немцев, так и у украинцев.

Меня часто обвиняют в том, что я веду себя как пастор, который хочет привлечь людей к своим убеждениям. Это не так. Фильм открыт, и каждый при его просмотре должен делать собственные выводы. Почему мои коллеги-режиссеры делают такие банальные фильмы? Потому что не хотят усложнять себе жизнь. Я должен воспитывать дочь, думать о том, как ей жить, потому что уровень образования становится все ниже, а влияние масс-медиа становится все значительнее, и в какой-то момент это может стать по-настоящему опасно. Единственная возможность выжить и выстоять в этом мире – это как можно больше самообразовываться, изучать языки, чтобы понимать разные культуры, потому что именно смешение разных культур дает полное понимание ситуации.

-Как ты думаешь, кино может изменить мир?

-В случае с «Поиском картин», думаю, да, так как благодаря этому фильму уже появилось большее количество людей, которые интересуются творчеством Бруно Шульца, а это значит, что фильм все-таки кое-что изменил.

-А открытое письмо о создании Международного центра встреч им. Бруно Шульца в Дрогобыче, которое ты повесил у входа в Синий зал Дома Киематографистов перед показом фильма, уже принесло свои результаты?



- Это письмо уже подписало много людей. Чем больше об этом говорится, тем больше открывается возможностей для реализации идеи. На письмо откликнулись правительства Германии, Министерства культуры Германии, Институт исследований Германии и Восточной Европы в Геттининге. Уверен, что это – только начало.

Читайте также:

Забути Шульца