Автор этих строк не является большим специалистом в области СМИ. Вернее, не является знатоком соответствующего законодательства и прочих штучек, которыми у нас часто подменяют проблематику средств массовой информации. Конечно, все это важно и даже очень важно, но, по моему мнению, дело не сдвинется с мертвой точки? пока будут оставаться актуальными более серьезные проблемы.

Собственно, об этих проблемах хотелось бы сказать пару слов, тем более, что в рамках «подведения итогов 2006 года», в которых пишется эта заметка, и сказать особо нечего. Все, что случилось или не случилось в этом году, началось в 2005-м и еще раньше.  Тогда со СМИ связывались большие надежды, которые в большинстве оказались иллюзиями. Напомню, что журналисты сыграли решающую роль в «оранжевой революции»; без преувеличения можно сказать, что они ее и совершили. Казалось, что журналистская братия наконец-то стала ответственной и самодостаточной, ожидалось появление новых проектов, и вообще - перехода  СМИ в нормальное цивилизованное качество. Всего этого, к сожалению, не случилось. Пока что свобода слова в нашей стране поддерживается  не столько сознательными усилиями журналистов, сколько всеобщей неразберихой и отсутствием единого властного центра, такого, каким он был при Кучме. Поэтому никак нельзя согласиться с нашим Президентом, который почему-то решил, что она уже необратима. Увы, пока что она ситуативна, поскольку главных столпов, которые поддерживают ее, у нас пока что не наблюдается. Но об этом ниже.

Эффект Флинта

Наиболее злобными врагами свободной прессы, как известно, являются политики. Взять хотя бы нынешнего киевского мера (предыдущий был в этом смысле не лучше, просто не настолько эксцентричен) или депутатов из партии районов и медвежьих углов. Иски СМИ «о защите чести и достоинства» любят подавать и другие публичные деятели. Думаю, что ничего в состоянии нашей журналистики не изменится, пока мы не поймем простую вещь: публичные люди не обладают ни честью, ни достоинством, которые можно было бы защищать публично. В частном порядке – пожалуйста, бейте морды, вызывайте на дуэль. Но подавать в суд – не сметь. Такова плата за публичность. То есть, вышел на люди – будь готов получить в спину что-нибудь обидное просто так. Ни за что. Этот эффект является основополагающим для существования СМИ как таковых и для того, чтобы они эффективно играли роль общественного, а не корпоративного или какого-нибудь еще инструмента. Заметим, что нигде в мире подобные нормы не зафиксированы в законе. Они существуют по традиции или в виде судебных решений, как решение Верховного суда США в деле Ларри Флинта. Возможно, нам не мешало бы закрепить этот принцип в соответствующих законах. Потому что иначе дела не будет – журналисты всегда будут включать внутреннюю цензуру, когда будут писать о политиках. Повторю – если мы хотим жить в свободной стране, у нас должно быть закреплено право необъективной, оголтелой, разнузданной критики в адрес публичных людей. Если журналист написал о том, что его сосед дядя Коля бодяжит самогон, последний вправе подать в суд, так как не является публичной фигурой и ни на что не претендует. Но если в суд подает какая-нибудь политическая дама за то, что о ней было сказано, что она безвкусно одевается и вообще большая сволочь, то тут уж увольте. От решений дамы слишком многое зависит в нашей жизни. Да, все это выглядит неприятно, но что делать. По-другому система работать не будет. Журналисты в своей общественной функции напоминают классического Сирка, который большую часть времени занимается тем, что брешет. Просто так, для профилактики. И особенно любит заниматься этим по ночам, мешая спать честному крестьянину. Заметим, что, несмотря на это, Сирков все равно держат. Очевидно, они таки приносят пользу.

Мне могут сказать, что, мол, дай только нашим борзописцам волю, они такого понаписывают... Ну понаписывают. Поначалу. По неопытности. А потом все войдет в нормальное русло. Потому что в ситуации, когда гавкают все, появится спрос на тех, кто гавкает по делу. Так вот – разумеется, я не надеюсь на то, что депутаты избавят себя от возможности давить на СМИ, апеллируя к несуществующей чести и достоинству. Есть другой путь – каждый из нас должен помнить, что пока человек публичен, он не такой, как все. Он ущемлен в своих правах, и это ущемление справедливо и законно.

Не братская братия

Мое глубокое убеждение состоит в том, что ни государство, ни, тем более, собственник издания не может помешать журналисту быть журналистом – сообщать читателю информацию, делать анализ событий, комментировать их. Трудно, разве что, в тоталитарных странах, во всех остальных – можно. Часто с риском потерять работу или жизнь, но – можно. Поэтому в провале украинской журналистики (а ситуация после революции, на мой взгляд, выглядит именно так) виноваты, прежде всего, сами журналисты. Они, похоже, оказались неспособны что-либо предпринять для того, чтобы создать себе условия для более профессиональной работы. Речь идет, прежде всего, о понимании того, что такое хорошо и что такое плохо в своей профессии. Увы, поколение, пришедшее в журналистику во времена Кучмы, похоже, с трудом ориентируется в этих вещах. Особенно это стало заметно сразу после «оранжевой революции», когда теленовости лишились своего запрограммировано-пропагандистского содержания. Тогда вдруг стало ясно, что форма, в которой они подаются, по-прежнему предполагает только такое, и никакое иное содержание. Оказалось, что журналисты просто не могут сообщать новости! Героями политических сюжетов остались политики и их интересы (вернее, представления журналистов  о них), нас с вами – телезрителей, читателей, граждан и избирателей - здесь как не было, так и нет. Классический пример – пресловутая политреформа. Мне не попадалось ни одного комментария, в котором бы не говорилось, что это «забирание» власти у Президента в пользу парламента. Если даже в сюжете и не говорится так напрямую, то подразумевается именно такая суть происходящего. А где же мы с вами? Никто не смотрит на происходящее с точки зрения общества, ведь в результате политреформы, какой бы уродливой она ни была, народ впервые получил право избирать правительство, то есть реализовать то, что, собственно, и является формулой демократии – выборное и, стало быть, ответственное правительство. Журналисты (в данном случае речь идет преимущественно о политических журналистах) воспитаны в необходимости работать на дядю, а не на общество, и это главная наша беда. Эта привычка работать на дядю делает с нашими журналистами удивительные вещи. Ведь в значительной степени они работают на него, даже когда он их об этом не просит. Этот своего рода стокгольмский синдром работает лучше любых директив и цензуры. Наши журналисты сами выдумывают себе интересы хозяина и сами за них борются.

Село-деревня

До сих пор речь шла о субъективных факторах, препятствующих реализации свободы слова. Теперь можно два слова сказать и о факторах объективных. Главный и неискоренимый объективный фактор состоит в том, что Украина пока что – большое село. Это главная проблема страны вообще – политическая, культурная, какая хотите. Просто государство, нация  - вещи городские, они присущи горожанам, гражданам, в селе государство невозможно, так как просто не нужно никому. С сельским менталитетом связана и феодальная структура нашего общества, и коррупция, когда общественное понимается как ничье, как нечто, могущее пропасть, если его вовремя не присвоить. Достаточно посмотреть на замусоренный по самые лаврские колокола Киев, по которому разъезжают «модные тачки», чтобы убедиться в неспособности украинцев быть цивилизованными (от слова civis, то есть город) людьми.

Все это имеет непосредственное отношение к СМИ. Феномен прост:  в селе никакие СМИ никому не нужны. Роль авторитета там играет дядя Вася, роль информатора – баба Настя. Это не хорошо и не плохо. Просто сельский уклад не требует ничего сверх того. Вы никогда не удивлялись тому, какой большой процент украинцев «не доверяет никому (или ничему)» в разного рода опросах? Это чисто сельская реакция. Эти люди не видят никакой пользы в доверии, если в нем нет личностной составляющей. Доверие к абстракциям – городской феномен, вызванный совсем другой организацией жизни. Равно как и ответственность за абстракции и готовность жертвовать чем-то ради них. Мы жалуемся на бездействие власти в разного рода скандальных историях, организованных прессой в тех редких случаях, когда она пытается выполнять свою общественную роль. Примеры – тот же диплом Зварыча или история с президентским сынком. Нам кажется, что в отсутствии надлежащей реакции виновата власть. Это не совсем так. Сельские жители, конечно, более городских склонны поорать друг на друга, но скандалы с последствиями, о которых люди узнают – это увольте. Именно читатель-зритель-слушатель потакает властям, ему их поведение кажется нормальным, и, видя это, власть ничего не предпринимает.     

Информация, которую сообщают СМИ потребителям, в большинстве случаев абсолютно бесполезна для них. Сельский феодальный уклад означает, что вы никогда не сможете заработать на той информации, которая стала вам доступна из СМИ, поскольку заработок зависит не от знаний, а от других факторов – прежде всего, знакомств и связей. Что толку в том, что ваше предприятие лучше работает, если у конкурента более влиятельные родственники? Поэтому спрос на новости, то есть факты, как они есть, здесь очень небольшой. Соответственно, еще меньше спрос на комментарии и анализ. Они никому не помогут, даже если будут выполнены идеально. Поэтому наибольшим спросом пользуется «развлекуха» во всех ее проявлениях, эта своего рода экзотика для крестьянина, который, глядя на нее, может сказать, посмеиваясь: «Ондо, диви, як воно буває». Развлекуха бывает и для более интеллектуальных потребителей, в том числе и развлекуха политическая. Значительная часть нашей политической журналистики – именно этот формат, в котором вы ничего не найдете для себя как гражданина и избирателя, зато узнаете массу ненужных подробностей, сплетен и слухов.

Но наиболее ярко сельский уклад проявляется в «развлекухе» в ее чистом виде. Нет, конечно, бульварная пресса есть везде, но ее нигде нет в таких количествах, и главное – в таком качестве. Радикальная разница между нашей бульварщиной и бульварщиной западной - в качестве ее героев. Принц Чарльз интересен в качестве героя скандала потому, что он принц. Настоящий. То есть, будет скандал или нет, – он все равно останется принцем. Наши герои существуют только в бульварном варианте. Другой жизни у них нет. Скажите, кто эти все как бы певцы, как бы певицы, как бы актеры и прочие непонятные деятели несуществующего шоу-бизнеса? Чем они заслужили то, что о них пишет бульварная пресса? Ответ прост: за очень редкими исключениями – ничем. Опять таки, редкие исключения составляют преимущественно близкие родственники Президента и политики. Иначе говоря, весь бульварный контент придуман с целью развлечения крестьян. Вот с этого и нужно начинать. Пока наша элита будет сельской, и пока общественные приоритеты будут диктоваться формулой «свій до свого по своє» (а на самом деле - «по моє»), не будет тут никаких прибыльных СМИ. И свободы слова не будет, даже если ее специально не будут давить.