Конечно, это был отважный поступок. Осуществленный в нужный момент в правильном месте. Парфенов разъяснил очевидное: сегодня, как и в эпоху застоя, возникает пропасть между тем, что в своей политической ипостаси демонстрирует ТВ, и тем, что на самом деле творится в головах граждан. Двадцать лет назад подобный разрыв привел к разрушению Системы.

Формулировки лауреата вызвали восторг политизированной российской интеллигенции: «огосударствление» федеральной «телеинформации», «неприятные темы», «высшая власть предстает дорогим покойником: о ней только хорошо или ничего». Все — правда. Парфенов предупредил «начальников начальников» о том, что действующие политстратегии и пиартехнологии устарели, не срабатывают именно в достижении поставленных перед ними целей. Для этого нужны иные медийные подходы.

В современном мире уже нельзя опираться ни на секретность, ни на цензуру. Вот перестали бояться частной собственности, открытых границ, свободных текстов и обмена валюты — и ничего, — вековечные устои российского существования прекрасно воспроизводятся в новых условиях. Посмотрите, к примеру, что произошло с оценкой личности Сталина. В сотнях передач, в разного рода суждениях и оговорках можно называть его кровавым тираном, пожирателем детей, устроителем геноцида собственного народа. Но при определенных пропорциях и контексте объективные оценки привели лишь к тому, что если в 1992 году 12% населения положительно оценивали историческую роль «отца народов», то в 2010 году — более 51%.

Кто спорит: телевидение во всем мире — самый эффективный инструмент политического воздействия. Оно способно за несколько дней сделать человека сверхзнаменитым, троекратно увеличить число тех, кто считает Грузию враждебным государством, или во время теракта нанести миллионам психологическую травму. Самое важное тут — сохранить твердое убеждение общества в том, что НЕПОЛИТИЧЕСКИЕ ФУНКЦИИ ТЕЛЕВИДЕНИЯ — несущественны и сводятся большей частью… к развлечению. В этом плане Леонид Парфенов выступил как истинный защитник своего ведомства, используя старое феодальное слово — «цеха». Перевел стрелку от осознания его макрокультурного значения — исключительно на тему госконтроля за политическим вещанием. Эта подмена обычно делается в четыре шага: ТВ — это журналистика, журналистика — это информация, информация — это политика, а цензура политики — умерщвление ТВ.

Ни слова о том, что электронные медиа занимаются не просто рассказом и объяснением событий, но содержательным конструированием самого понимания устройства жизни, ее многомерным моделированием. Созданием той самой ТРЕТЬЕЙ РЕАЛЬНОСТИ, в которой сегодня на самом деле и пребывают люди. Первая, как известно, эмпирическая, вторая — авторская, третья — виртуальная, над созданием которой трудятся сценаристы, режиссеры, ведущие, продюсеры, — именно они отбирают, фокусируют, интерпретируют — форматируют наш взгляд на все явления. Находясь в третьей виртуальной реальности, зритель не в состоянии отделить первую от второй.

Определяя себя как информационно-развлекательную службу, телевизионщики буквально ненавидят всех, кто пытается обсуждать внеполитическую часть их работы. Запрещают даже внутри профессионального сословия думать о том, что являются не жертвами, а творцами картин мира у соотечественников. Их умонастроений, оценок, моделей поведения. Очевидно же: как мы думаем, так и живем.

Уверен, что в подавляющем большинстве случаев «начальники» ТВ не получали указаний из Кремля — воспитывать общенациональную терпимость к демонстрации насилия. Это стало привычно, никому и в голову не придет возражать против того, что только одна программа — «Чрезвычайное происшествие» (НТВ) предлагает экранизацию 6 тысяч преступлений в год (17 выпусков еженедельно). Конечно, не было правительственных распоряжений наполнить большинство сериалов крайне негативными образами российских бизнесменов, показывать их сплошь моральными уродами. Да, в главных идеологических штабах давно принято решение заменить олигархов на чиновников в качестве официальных «врагов народа». Но, убежден, не поступала директива в сотнях телесюжетов разъяснять народу, что бандиты и чиновники — единая и хорошо организованная корпорация.

Безусловно, не только телевидение, но и школа, семья, общественная мораль, повседневность —  вся атмосфера привели к тому, что 84% граждан России считают, что не могут влиять на социально-политическую жизнь в стране, 77% — не доверяют соотечественникам (в Норвегии — лидере Европы в этом плане — 26%), 59% — вообще никому. Но есть и куда более печальные последствия воздействия на людей мифологического пространства, почти полностью сформированного отечественными сериалами и другими прайм-таймовскими телепрограммами. Более 60% россиян уверены, что их жизненное благополучие не зависит от собственных усилий, настойчивости, трудолюбия, одаренности, ответственности!

Эта мировоззренческая катастрофа — неверие в свои силы и возможности — приговор любым проектам модернизации страны. Напрямую она не зависит от того, получат ли доступ к эфиру Немцов, Каспаров или Лимонов. Хотя это все звенья большого смыслового поля, в котором среди прочего российские бизнесмены и высшие чиновники — в полном соответствии с транслируемым «духом времени» — договорились о триллионе рублей откатов только по одной статье бюджетных расходов — госзакупкам. Если бы кто-то отважился провести контент-анализ основных телевизионных форматов, то легко обнаружил бы в них подсознательную констатацию если не естественности, то заурядности подобных схем. Итоги: каждый второй российский налогоплательщик терпимо относится к коррупции, поскольку именно она позволяет решать тысячи бытовых и бизнес-вопросов.

Естественно, что телевизионные боссы идут в атаку на такую точку зрения. Президент Академии российского телевидения Михаил Швыдкой в интервью «Коммерсанту»: «Мы сильно переоцениваем роль телевидения. Как сказал бы Шварц, «тень должна знать свое место». Но современные медиа — не зеркало, не отражение жизни: эти теории остались в 60-х годах. «Ящик для глаз» — вовсе не тень. Мудрый и образованный политик, конечно, знает, что у Шварца тень все-таки заняла место ученого героя, пытаясь выбросить его из жизни.

Безусловно, ТВ — не единственный демиург нынешнего мыслестроения, но это всеобщая, обязательная и бесплатная школа воспитания нации. Ее наставники трудятся по собственным, а не кем-то навязанным правилам. Как точно заметил Парфенов, это и есть «правда, применительная только к своей области». Особенно если распространить «вечно зеленые приемы, знакомые каждому» на все разнообразие неполитических форматов электронных медиа.

Теперь о точности. Утверждая очевидное — «темы, а с ними вся жизнь поделилась на проходимые по ТВ и непроходимые по ТВ», такой опытный телевизионный гроссмейстер, как Парфенов, прекрасно осведомлен о том, что понятие «проходимость» применяется у нас не только как критерий политической дозволенности. Знаменитый шлагбаум всех программ — «это формат, это — неформат» — доставлен не с небес. Он закрывается/открывается каналами исключительно в связи с их пониманием собственной экономической выгоды, способности продукта добыть рейтинг, а с ним и большие деньги. Тут царство собственной телеинициативы и власти. Хочешь — показывай одни сериалы, а можешь совсем другие. Сравните качество «Банды», «Принцессы и нищенки», «Часа Волкова» с блестящими американской «Подпольной империей» или британским «Шерлоком Холмсом», показанными на Первом ночью, когда можно включать внерейтинговое «телевидение для своих».

Обозначая некие зоны запретов, нынешняя политическая власть в благодарность за следование им всегда стоит на страже корпоративных интересов ТВ как сферы бизнеса. Поступают здесь так же, как это делала советская власть по отношению к кино. С одной стороны, она терзала режиссеров семью этапами приема фильма в «Госкино», но с другой — защищала своих свободолюбивых подопечных от жесточайшей конкуренции с мастерами Голливуда. В те годы в СССР закупалось не более 6—7 «прогрессивных» американских картин в год — сейчас не меньше 170.

Я не видел, чтобы «начальники начальников» хотя бы одной фразой пожурили работников экрана за реальное содержание их программ. Наоборот, никаких посягательств на природу заработков, ни капли критики за повсеместное движение вниз — к сенсациям, скандалам, страхам, страданиям, извращениям. Более того, у нас нет не только анализа последствий распространяемого контента, но существует редкое согласие всех российских элит — от экономической до правозащитной — на продолжение психологического конструирования равнодушного и алчного общества. Любое сомнение в благотворности документально-инсценированных «крыш для отморозков», повествований об учителях-педофилах, скандалах в семьях звезд или совсем не забавном мошенничестве воспринимается как беспрецедентное посягательство на свободу СМИ. Но разве речь идет о запретах? Только о самостоятельно принятых гражданским обществом самоограничениях. Горько осознавать, что российская интеллектуальная мысль не протестует против доходов от падения морали.

Абсолютно согласен с Леонидом Парфеновым: пора называть вещи своими именами. В частности, признать: у нас не так уж много собственно культурных запретов. И дело тут не в том, что официально что-то не поддерживается, не финансируется, а в том, что мы в собственном — приватном — пространстве безответственны, разрешаем себе делать то, что непотребно. Внутреннее попустительство более опасно, чем по сути уже бессмысленные политические ограничения. Лауреат премии Листьева каким-то, пусть и неявным, способом предупредил: телевидение нуждается в серьезном общественном попечении, в публичных слушаниях, хотя бы анализе этой проблемной области. А как известно, предупрежден — значит вооружен.