Он назначил мне встречу в старом кафе, словно застрявший ещё в тех временах, когда по соседству обитал Сименон и Ги Дебор писал, что «лучше здесь быть бедным, чем быть где-то ещё». Я жду его, с трудом сдерживая волнение. Он - великий Клод Шаброль! Он всё ещё здесь с нами, на этой планете; и как это пустое кафе мне напоминает бар le trou¹ из его фильма Бетти.

Но вот проходит полчаса, а его всё нет. Моё волнение постепенно переходит в отчаяние. Наконец, собравшись с духом, я набираю его номер. Он отвечает мне непроницаемым, весёлым голосом: «Вы знаете, я болен, проклятый грипп, - говорит он мне, - но я сейчас приду, через две минуты». Мне дико неудобно, я отшучиваюсь: «Давайте в другой раз». «Ой, спасибо, вы так добры». И я даже рад, ведь впереди ещё неделя, и так о многом хочется его спросить! О том, что и спросить не у кого, о том, что привело меня в волнение, когда в кинотеатре я увидел Глаз Виши и слышал яростное возмущение публики, не терпящей, что маленькая девочка Клио - на самом деле яростная и полоумная старая ведьма, мелящая в своём помеле человеческие жизни. Всю неделю я раздумывал над фразой Циорана: «Любая идея сама по себе нейтральна или должна ей быть, однако человек оживляет её в плоть, передавая ей собственные страсти и безумие. И вот опороченная, возведённая в новую веру, она входит во время, принимая на себя образ исторического события, совершая тем самым переход от логики к эпилепсии. Так и порождаются идеологии, доктрины и кровавые силы». С этого эпиграфа и начинается фильм Глаз Виши - та самая история, о которой удобнее молчать и которую удобнее не знать...

Неделю спустя мы встречаемся и начинаем говорить о блокаде Ленинграда. «Об этом говорят очень разное. Я лично думаю, Сталин был на всё способен, - Шаброль улыбается, - поэтому, исходя из этого (тут он заливается смехом своего героя, инспектора Лавардана), всё возможно. Сталин сделал больше зла и за большее время. Гитлер - огромный гнойник, стоило его проткнуть, и гной вышел. В то время как Сталин сыграл на благородных надеждах и использовал самые лучшие человеческие качества. Французская коммунистическая партии была чистой воды патетикой».

Мне вспоминается «Право на жизнь», как Морис Торез в кадре Жана Ренуара возбуждённо выкрикивает: «Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин»...

Шаброль: У них [фр. коммунистов] получалось хорошо только критиковать. По диагностике зла они фантастически точны, но вот в его противоядии смехотворны.

Он опять заливается смехом китайского мудреца. Смех Шаброля - часть философии, он не издевается, не подтрунивает, он смеётся мудро. Все вокруг уверены, какой весёлый человек, а тем временем никакой весёлости нет и в помине, всё взаправду, смех-то его совсем о другом.

- Для жителей Советского Союза война была двойной угрозой.
- Это страшно. Однако у меня был русский по происхождению приятель и некоммунист. Его родители жили в Советском Союзе. Он мне сказал, что угодно можно говорить, однако правда в том, что его восьмидесятилетние родители прилично живут на пенсию. Конечно, с точки зрения нравственности это не имеет значения, но вот с материальной...

- Вы часто говорите об этом в вашем кино, о людях, которые просто живут, выживая. Например, в «Женском деле» ²

- В этом фильме это показано с ужасной точки. Героиня говорит самую большую гадость, когда её приговаривают к смертной казни: «Маршал Петен был прав». Эта самая ужасная фраза, которую я когда-либо слышал. Она женщина, совершившая все свои преступления отчасти для себя, отчасти для своих детей. Да, это отвратительные вещи: сдавала комнаты для нужд проституток, делала аборты, но всё это для того, чтобы иметь, на что жить и чем кормить детей.

- Я вспоминаю в фильме это ощущение «чёрной дыры», когда в идеальном хичкоковском секансе полицейские в штатском забирают у мальчика его мать: «Мне было семь лет, и в глубине моей матери было не больше», - вспоминает он много спустя, приговорённый жить с этим ощущением всю свою жизнь. Это чувство испытывают неспособные спасти её от смерти адвокаты. Они сидят в парке, наблюдая, как молодые люди в нацистской форме гуляют с девушками. «Воистину наш девиз: родина, семья, работа³», - произносит с отвращением адвокат.

- У меня есть такой недостаток - сопереживать, - Шаброль опять смеётся. - Конечно, нехорошо поступают мои герои, но я их понимаю. Речь не о том, чтобы простить, но понять. Нет, они не потеряли своё человеческое лицо. Вот старик Петен его потерял. Я хотел сделать такой фильм, который так и не сделал, исходя из реального факта: девяностолетнему Петену, приговорённому к смерти, не отрубили голову и не расстреляли, его помиловали, что в конечном счёте нормально. Сам он расстреливал без проблем.

- Это вы о показательных расстрелах? (Ещё во времена Вердена Маршал Петен прославился своими показательными расстрелами.)
- Да, но были и другие факты. Например, вместе с Пакстоном⁴ мы обнаружили, что Петен ещё задолго до войны состоял в непрерывной переписке с Герингом. Странный факт. Когда Петена заключили под домашний арест в резиденции на острове Дьё, были в 47-м или 48 году предприняты попытки помочь ему сбежать. Идея моего фильма состояла в том, что в изгнании Петен подружился с молодым сыном садовника; и когда наступает момент побега и Петену дают понять, чтобы вытащить его отсюда, необходимо ликвидировать несколько человек обслуживающего персонала: садовника, его сына и остальных. Петен некоторое время раздумывает, а затем говорит: «Ладно, давайте».

- Ну раз не впервой, - тут мы оба смеёмся. Я проникаюсь чёрным юмором Шаброля. Кто ещё так умеет показать в кино самым широким массам с большими средствами, со звёздами всю чёрную подноготную истории и страны? Все бегут от этой правды, как ошпаренные, не хотят её принимать, но когда за дело принимается Шаброль, то происходит ровно наоборот: эта правда притягивает. Все говорят, Шаброль - шутник, а он смеётся, а не шутит, ничего и никому не прощает, никого не бережёт, всё как есть: правда-матка.

Его единственный за всю кинокарьеру из 56 фильмов документальный фильм Глаз Виши профинансирован гнилой TF1, собратом нашего ОРТ. Это надо уметь!
- Тут нет никаких секретов, - уверяет меня Шаброль, - Жан-Пьер Рамсе⁵ был настолько шокирован официальным решением государства не преследовать Папона⁶, что попросил меня сделать фильм о Виши. Я согласился, но с условием, что фильм будет нейтральным, без критики и в нём будут использованы только реальные документы: кинохроника или антисемитская пропаганда. Я заметил, что французские версии антисемитских фильмов намного жёстче немецких. Чего стоит хотя бы такая замечательная фраза: «Представим еврея в качестве крысы». (Я вспомнил, как на этой фразе из закадрового комментария на фоне копошащихся крыс по кинозалу прошла волна негодования.) В немецких фильмах не было таких фраз, а вишистские чистильщики обуви придумали эту фразу, чтобы угодить захватчикам.

- Лакейство чистой воды?!
- Да, принцип повиновения. Саркози и его бригада тоже высоко ценят чистильщиков обуви, заискивающих перед ними, за что им позволяется говорить всё что угодно.

- Любопытно, именно с Саркози Франция перевернула страницу в своей истории: все бывшие вишисты окончательно ушли из правительства на пенсию.
- Это точно. Всё напоминает Вторую империю Наполеона III. Интересно, что для Саркози, который совсем не дурак и у которого много разных качеств, хотя даже у Гитлера было много качеств, так вот у него личные проблемы: комплекс маленького роста, желание быть любимым... делают его абсолютно непоследовательным. Эдакая форма шизофрении: для него важнее быть любимым, чем заниматься настоящими делами, и отсюда все катастрофы. Вот от чего у него такая особенная любовь к опросам общественного мнения? Да потому что всякий раз, когда он осознаёт, что не любят его люди, он тут же меняет курс, конечно, из этого ничего путного не выходит, мало того, чем дальше, тем хуже. «Не может быть, я всё сделал, а меня не любят!» И он, несчастный, не понимает почему.

- Это сродни политике Лаваля.
- Ну да. Я не против Лаваля, то есть я хочу сказать (смеётся, тут уж действительно можно рассмеяться!)...

- Да, да я вас понимаю.
- Вы понимаете, что я хочу сказать. Насколько Петен был отбросом, настолько Лаваль играл в дурачка и был извращенцем.

- Как человек, разыскивающий убийцу своего сына, в фильме Чтобы тварь сдохла⁷.
- Да, но я предпочитаю, конечно, моего персонажа, чем Лаваля (опять смеётся!!).

- В конце этого фильма я задумался над этой фразой из lieder Брамса, что «для того чтобы тварь умерла, нужно, чтобы человек умер тоже». Кто же человек в этом фильме? Я подумал, человек - это, должно быть, сама Катлин Феррье⁸.
- (Смеётся) Да, Катлин Феррье.

- Мне показалось совершенно невероятным, что в фильме Глаз Виши вы используете фигуру «эллипса⁹», в которую попадает всё французское Сопротивление, при этом фильм заканчивается кадрами с де Голлем в освобождённом Париже. Как известно, с точки зрения истории де Голль перевернул страницу.
- Конечно, он перевернул страницу, потому что он понял в каком-то смысле. На его месте я бы не перевернул эту страницу так просто, но широта взгляда де Голля несравнима с моей, он использовал обстоятельства и учитывал реальную информацию, которой французы обладали, они слушали Лондонское радио, но видели исключительно кинохроники Виши, поэтому жили в мире, выбитом из колеи. Они ничего не знали о лагерях смерти, в то время как участники французского Сопротивления знали об этом уже в 1942-1943 годы; разумеется, вишисты также знали об их существовании, но молчали.

- Люди совсем не знали и даже не догадывались? В Деле женщин есть сцена с исчезновением подруги героини, Рашель. Героиня идёт в кафе, в которое они ходили вместе с Рашель, и спрашивает у бармена, где её подруга. На что бармен отвечает, что её увезли в Германию. «И когда она вернётся?» «Разве ты встречала уже евреев, которые вернулись из Германии?»
- Да, но, быть может, Рашель не возвращается от того, что война не закончилась, а потом она вернётся. Идея того, что людей физически уничтожают, не может ужиться в голове. Это слишком ужасно.

- То есть они не то чтобы не знают...
- Но и не хотят знать больше. Невыносимо знать, что людей под предлогом, что их зовут Рашель, увозят и уничтожают.

- Тут поднимается опять вопрос о выживании.

- Конечно. Это о людях не высшего сословия, про мелкую буржуазию, про пролетариев. В оккупацию они не могли ничем другим заниматься, кроме как пытаться выжить, поэтому, когда говорят, что «Франция была на сто процентов за Петена», это неправда. Но тоже неправда, когда после войны говорили о Франции, которая на сто процентов была в движении Сопротивления. Вот произвольная статистика: сто тысяч подлецов, сто тысяч коллаборационистов, попытавшихся использовать ситуацию, и сто тысяч людей, говорящих: мы не можем этого терпеть и нужно бороться. Между ними всеми - меняющиеся в зависимости от общего направления между 41-м и 43 годом сорок миллионов людей, пытающихся выжить.

- То есть вполне логично, что затем обнаруживается: даже президент Франции [Миттеран] был, как и все, - «менял рубашки».
- Любопытная деталь, которую жалко, что я не подчеркнул в фильме, о ней говорил мне Пакстон: в июле 1940 года, в Виши собралась национальная ассамблея, чтобы голосовать за предоставление неограниченных полномочий Петену. Они проголосовали «за» с условием, что через три месяца будет проведён всенародный референдум, который покажет, согласно ли с этим население. Я всё время задумывался: всё было подстроено, чтобы голосовать с чистой совестью за Петена, заранее зная, что референдума не будет, поскольку Франция поделена на две части, или всё же, наоборот, надеялись, что он состоится и воспрепятствует банде прибрать власть к рукам. Ответа я так и не знаю. Понятно, никакого референдума не состоялось, то есть даже с точки зрения конституции режим Виши был незаконен. По логике ничего без референдума не должно быть.

- Это как в странах Латинской Америки: группа вооружённых генералов приходит к власти...
- Точно (смеётся). Например, эта забавная история с Гондурасом. Сделали путч, но к власти пришли не те, кто его делал, и не те, кто был раньше, а какие-то третьи ребята (смеётся).

- Ваш фильм о Виши - это память, которую вы пронесли через всю жизнь, начиная с детства.
- Да. Когда война началась, мои родители, родом из Крёз, оставили меня там, в деревне. Я провёл там всю войну, всего два раза побывав в Париже недельку. Сами родители оставались в Париже. Я слушал радио и до октября-ноября 1940-го я был убеждённым петенистом. Мне было десять лет, я считал, что «маршал, вот и мы» ¹⁰. Однажды мой отец смог наконец выбраться ко мне и тут же мне объяснил всю реальность ситуации, лично мне, не бабушке, не родственникам - мне: «Не нужно быть петенистом, нужно быть против, не говори этого никому, но знай»! Мой отец был участником Сопротивления с 1940 года. С этого самого момента я начал расшифровывать для себя всю пропаганду Виши, и для этого не нужно было быть взрослым. Я увидел, что реально означает сказанное моим отцом всё уродство вещей. Почти все люди, руководившие режимом Виши, были неудачниками и на момент начала войны считали, что незаслуженно недооценены. Бригада неудачников взяла под своё управление всю страну. Как только это понимаешь, всё само собой расшифровывается.

- Поэтому для них так важны были награды - их собственное тщеславие.
- Вы знаете про Филиппа Анрио?

- Которого убили участники Сопротивления?
- Да, он самый. Он провалился на экзаменах, чтобы стать преподавателем литературы, и считал это высшей несправедливостью. При Виши он стал министром образования, он был хороший оратор, язык у него хорошо был подвешен, но как человек - дрянь. Придя к власти, он, естественно, сразу потащил за собой людей, прельщая их красивыми словами. Он был силён в популистской диалектике. Он типичный персонаж из режима Виши, в котором не было ни одного по-настоящему умного человека. На фоне этого отыгравшегося над превратностями судеб сборища неудачников даже Анрио блистал. А отчего были все эти превратности, неудачи, почему проваливались на экзаменах? Ответ простой: евреи (смеётся)!!

- Смотря этот фрагмент в фильме, впервые за мою жизнь в кинозале я слышал возгласы негодования.

- Представьте себе того человека, который читал этот закадровый текст, как он осмеливается произносить это, читать этот текст?!

- Это правда, о которой нельзя вспоминать! Современной публике эта правда кажется абсолютно немыслимой, так как у любой правды должен быть свой лимит.
- Здесь его нет. Интересный факт: в оккупацию во время показа кинохроник, что составляло 80 процентов от всего, что показывали, где-то с 1942-1943 года свет в зале не выключали, потому что начали появляться зрители, которые кричали: «Пропаганда». Свет оставляли в зале включённым, и сидел специальный человек, наблюдающий, кто кричит, чтобы затем донести.

- Во время войны в Алжире де Голль, предупреждая нового чиновника, идущего на смену Папону, высказывается о последнем как об «исключительном человеке».
- С де Голлем ужасно то, что он был до глубины души правым консерватором. Оказалось, что среди первых участников Сопротивления было больше правых, чем левых, и среди коллаборационистов, понятно, было тоже больше правых, чем левых. После войны, восстанавливая государственные учреждения, де Голль не отдал себе отчёта в том, как далеко зашли люди без внутренних лимитов. Люди типа Папона не могут быть прощены ни в коем случае. Это он рекомендовал депортировать детей вместе с родителями в лагеря смерти, поскольку это прибавляло число депортируемых. Допустим, задержали 120 евреев, если с ними 25 детей, получается 145 евреев.

- Мёртвые души, как у Гоголя.
- Да, да (смеётся). Папон был в этом смысле великолепен.

- Был ещё и другой человек, который прятался затем всю жизнь за спинами разных священников.
- Тувье. Он был шефом милиции в Лионе, настоящая сволочь.

- Вы часто берёте в герои сволочей и заканчиваете тем, что находите в них что-то положительное.
- Если я исхожу от сволочи, то нахожу в таком герое нечто положительное, а если я исхожу от положительного героя, то нахожу в нём что-нибудь отвратительное (смеётся). Мне кажется, это нормально, такова реальность вещей.

- Конечно, Жан Ренуар говорил, что нужно видеть вещи в их относительности.
- У всех своя правда. Каждому нужно знать, что он способен выдержать. Некоторые люди от малейшей, кажущейся им недостойной вещи заболевают и кончают с собой, а другие вполне способны её переварить и не страдают от этого... В событиях прошлого мне хочется извлечь для настоящего. Я пытаюсь понять человеческую природу, это непросто.

- И как раз таки Виши...
- Замечательный период в этом плане! На поверхность выступает ужаснейшее давление между людьми, но нужно быть тут осторожным. Например, мы делаем фильм об эпохе оккупации.

Если фильм действительно про это и мы пытаемся сказать правду или то, что ею называем, размышляя о том, кто мы такие на самом деле, что есть добро, а что - нет, то, скорее всего, зритель не станет с нами соглашаться, объясняя это тем, что мы ему показываем особенную эпоху, а мир сейчас совершенно другой. Сложность состоит в том, чтобы зритель забыл о разнице обстоятельств. Нужно ему дать почувствовать универсальность ситуации для всех эпох, и в данном случае события оккупации лишь кадр, позволяющий лучше это осознать. Иногда у меня получается это сделать, иногда - нет. В Женском деле у меня получилось.

- У последующих поколений всегда есть тенденция к перестановке акцентов: если бы я жил в то время, то наверняка поступал бы иначе, чем мои предки.
- Это ещё одна проблема - проблема отцов, теперь уже дедов, но в течение долгого времени - отцов. После войны люди моего поколения оказывались в разных положениях в зависимости от того, чем занимались их родители во время этих пяти лет оккупации. Плохое поведение родителей во время оккупации могло впоследствии разрушить судьбы их детей или, наоборот, могло побудить детей к поиску истины вещей. Вместе со мной и Пакстоном над фильмом Глаз Виши работал очень хороший историк Жан-Пьер Азема. Его отец - настоящий коллаборационист, после войны бежавший в Аргентину и не вернувшийся, потому что был приговорён во Франции к смертной казни. Азема нашёл для себя способ преодолеть этот кошмар, став историком. Чем больше он занимался этой эпохой, тем более подвергал критике поведение собственного отца.

- Вы показали нечто подобное этому в фильме Цветок зла в сцене с Сюзанн Флон на лестнице...

- Да, да, но в фильме это было совмещением двух историй: оккупации и американского уголовного дела, довольно занимательного, я забыл настоящее имя героини... очень известное (пытается вспомнить), забыл, эта женщина прожила всю жизнь под обвинением в убийстве собственных матери и отца. Она была арестована, но затем освобождена, потому что не нашлось достаточно доказательств, но в конечном счёте стало понятно, что она их действительно убила. Всю свою жизнь она прожила таким образом. Я подумал, будет интересно создать такой персонаж на стыке двух историй, с этого начался фильм, к тому же к этому присовокупилось дело Папона, и я подумал, сделаем это в Бордо (смеётся). Никак могу вспомнить имени этой женщины.

- В самом начале беседы вы хотели мне сказать несколько слов о Пакстоне?
- Это удивительный человек. О Виши было написано много книг, но все они были кошмарные, меня это раздражало: ни в одной их них авторы не осмеливались смотреть правде в лицо, и вдруг я нашёл книгу Пакстона, и в ней впервые было рассказано, что такое на самом деле был режим Виши.

Как только мы договорились с Рамсе делать фильм о Виши, я попросил в напарники Пакстона и Азему, которые меня восхищали.

- Какое влияние оказала эта книга¹¹ на общество?
- Колоссальное. Это был удар не по поверхности, а вглубь. Люди осознали тогда, что исследование Пакстона - это историческая правда, а не Раймон Арон, находивший извинения всему.

- Это было в 70-х?
- Да, в 1972-1974 годах.

- А как обо всём этом говорили в 60-е? Я имею в виду эпоху Помпиду.
- Помпиду, несмотря на свои «большие качества», во время войны был очень осторожен, зла он никому не причинил, он был скорее выжидателем.

- Я спрашиваю об этом, потому что в вашем кино речь часто идёт о французской буржуазии, и когда мы говорим о ней, прежде всего вспоминается эпоха Помпиду.
- Да, в эпоху Помпиду буржуазия думала, что ей всё дозволено. Это был триумф французской буржуазии. Сейчас тоже немного так, но в условиях более тяжёлых. Во время Помпиду всё для них было великолепно, экономическое развитие был таково, что буржуазия посчитала себя хозяевами мира. Другой интересный момент наступил в 1981-1983 годах, когда к власти, особенно в регионах, пришли социалисты и вся высшая буржуазия, нотариусы, богачи испугались, что связь с центром надломана и произошла паника, деньги потекли в Швейцарию. Всё это было смешно, я хочу сказать смехотворно.

- Вы голосовали за Миттерана?
- За неимением лучшего. В любом случае он был левее Жискара д'Эстена, который мне вообще не нравился, не люблю обольстителей мёртвых принцесс. Жискар - единственный президент с самого начала Третьей республики, который после президентства написал книгу, в которой рассказывал, что он переспал с умершей принцессой. Единственный, кто на такое был способен, - это Жискар, потому что это его золотая мечта: он добавил к своей фамилии дворянский партикул, купил себе замок и всем объявил, что переспал с принцессой. Людям нужно чем-то хвалиться, быть членом Французской академии. Жискар не способен три фразы подряд написать, но смог пробиться в академики.

- Это страшно.
- Довольно страшно, но скорее комично.

- Колюш хотел быть президентом Франции. Может быть, он стал бы хорошим президентом?
- Не думаю. Это ужасно сложное занятие, в котором слишком много параметров. Когда я вижу такое количество разнообразных параметров, то на ум приходит прогноз погоды. Тут ошибка неизбежна в одном случае из двух: предсказывают, что дождь пойдёт в восемь утра, а дождь идёт в десять. Политика - это то же самое.

- Я подумал, вы сейчас сравните политику и кино, а вы говорите о прогнозе погоды. Метеорологи всегда ошибаются.
- Не всегда, перед ними слишком много параметров. Интуитивно они вынуждены учитывать или не учитывать некоторые из них. В политике - то же самое, а мы так и не осознали, кем должен быть настоящий политик, именно поэтому, я думаю, все политики немного глупые. Я честно думаю, что все они немного глупые, потому что у них собачья работа. Невыносимо быть политиком. В чём выгода? Единственная выгода в том, что вам открывают двери и вас называют «господин министр», «господин председатель» и т.д. Это игра во внешний вид. К тому же, как говорится, нужно любить путешествия - политики живут в самолётах. И как только они открывает рот, любая сказанная глупость тут же всеми отмечается. Кошмарная жизнь. Есть такие, которые всё это аргументируют: «Да, я всё это знаю, но чувствую в себе призвание - посвятить мою жизнь государству, его гражданам, я дарю мою жизнь согражданам».

- Как ваша героиня-политик из Цветка зла.
- «Я отдал себя лично в дар Франции», - говорил Петен, в то время как на самом деле вещь обратная: «Я дарю себе лично Францию».

- Есть другая цитата Петена: «Я сдерживаю не только свои, но и чужие обещания». Это было в плохом американском фильме, в «Касабланке». Я ненавижу этот фильм.

- «Касабланка» - плохой фильм, это точно. Забавно, у этого фильма был огромный успех в Штатах, хотя сценарий этого фильма писался прямо во время съёмок. Когда фильм вышел во Франции, это было довольно поздно, в 47-м или в 48-м, его посчитали очень средним фильмом, потому что в нём было много неправдоподобного: комендантского часа никогда не было в Касабланке, многие конкретные детали были неверны. Зрители восприняли его как посредственный романтический фильм, но потихоньку (по непонятной причине) фильм стал культовым, хотя он плохой. У меня был американский приятель, который сделал довольно любопытную вещь, он отправил в Warner сценарий, который был чистой копией «Касабланки», почти те же самые диалоги, однако не совсем одинаковые, иначе они бы их узнали, сценарий ему прислали обратно, написав, что он неинтересный.

- Какой фильм произвёл на вас впечатление среди послевоенных фильмов? «Рим - открытый город»?
- Да.

- Тем не менее забавная история с Росселлини, он был человек специфический.
- Роберто, вы видели его так называемые фашистские фильмы? Они не такие уж и фашистские (смеётся). Они хитрые, как он сам, но в то же время они и не против.

- «Фильмы-выжидатели».

- Именно «фильмы-выжидатели»

Мы долго говорим о послевоенном кино, как вдруг с ужасом я замечаю, что запись на моём диктофоне давно прервалась.

¹ Дыра,

² l'Affaire des femmes, 1988

³ Девиз Франции в эпоху Петена.

⁴ Роберт Пакстон, американский историк, написавший книгу, пролившую свет на вишисткую историю Франции.

⁵ Телевизионный французский продюсер, сделавший, например, американский триллер про Рембо и Верлена с ди Каприо, а у Рамсе настоящая фамилия - Рамсе-Леви, и его еврейство тут явно сыграло благородную роль. «Глаз Виши» был снят на деньги предприимчивых коммерсантов.

⁶ Морис Папон (1910-2007), после подписания в течение нескольких лет многочисленных разрешений на депортации евреев в 1944-м примкнул к движению Сопротивления, после войны сделал блестящую государственную карьеру. Он же ответственный за кровавое подавление митинга алжирцев у станции метро «Шарон» 17 октября 1961 года, названного парижским погромом. Бывший кавалер ордена Почётного легиона, был осуждён за преступления против человечества.

⁷ Que la bête meure, фильм 1969 года.

⁸ В конце фильма мы слышим это lieder Брамса в исполнении великой английской певицы Катлин Феррье (1912-1953).

⁹ Tour d'ellypse, фигура в кино, когда подразумеваемый объект остаётся за кадром.

¹⁰Marechal, nous voilà, гимн Франции во время режима Виши.

¹¹ Книга Роберта Пакстона Vichy France, Old Guard and New Order, 1940-1944, 1972.

Стас Маль, «Частный кореспондент»

Фото - Getty Images, Fotobank