"Совершенно рутинное для Минска явление", - так оценивает происшедшее Юрий Шевцов - издатель и редактор белорусских порталов "Европейская интеграция" и "Геополитика", директор минского Центра по проблемам европейской интеграции Европейского гуманитарного университета. По его мнению, единственное эффективное противоядие от "оранжевой революции" - это выстраивание "непрозападной" национальной системы ценностей. В условиях же прозападной ориентации и кланового модели "оранжевые революции" неизбежны...

Русский журнал: Как вы полагаете, какие уроки могут извлечь постсоветские страны из бишкекской "революции"? И уместно ли в этом контексте вообще говорить о каких-то уроках?

Юрий Шевцов: На мой взгляд, киргизская революция подтвердила определенную тенденцию: революции под демократическими, прозападными лозунгами проходят прежде всего в странах, которые уже прошли критическую фазу своего развития - провели основные рыночные и демократические реформы, перешли к очень быстрому экономическому росту. Чем более прозападна страна, тем легче в ней совершается "оранжевая революция".

Во всех трех случаях (Грузия, Украина, Киргизия) имело место совпадение избирательной кампании с переходом общества к осознанию своего нового качества. Общество уверено в том, что постсоветский кризис уже не вернется, а экономический рост устойчив. Пора заняться наведением порядка в своей политической системе.

Политическая структура всех трех стран - клановая, полуфеодальная по сути. Идеология демократии и прозападной ориентации, которую декларировало руководство страны, воспринималось обществом как лицемерная. Пока клановая система обеспечивала стабильность страны в ходе постсоветcких катаклизмов, она была терпима. Теперь приходит время зачистки этих структур. Те силы, которые идут на смену клановому обществу, словно достраивают свои нации. Не лицемерно, а последовательно и серьезно предлагая своим обществам демократические ценности в качестве основы для национального единства. Чем-то эти революции похожи на классические антифеодальные буржуазные революции XIX века.

РЖ: То есть, по-вашему, здесь мы имеем дело с определенной исторической закономерностью, которой уходящая власть бессильна что-либо противопоставить?

Ю.Ш.: Действительно, политические режимы стран, в которых прошли "оранжевые революции", не способны к решительным действиям против своих революционеров. С одной стороны, просто боятся применять силу, опасаясь репрессивных мер со стороны Запада, с другой - существующие в этих странах политические режимы не обладают идеологией и ценностями, которые имеет смысл защищать силой оружия. По сути, революционеры берут на себя реализацию тех ценностей, которые лишь декларировали правящие режимы. В такой ситуации наиболее жизнеспособная, здоровая часть государственного аппарата, ориентированная на обеспечение интересов среднего класса, не может не сочувствовать революционерам.

Сами революции сводятся к информационному всплеску и некой "облегченной версии" государственного переворота, напоминающему скорее наведение порядка в исполнительной власти. Теоретически то же самое мог бы сделать какой-нибудь просвещенный автократ. Но такового не находится, и это приходится делать массам с помощью очередного "Майдана"...

РЖ: В вашем описании почти отсутствует "внешний фактор". Между тем в тех же "бишкекских событиях" он, судя по всему, сыграл значительную роль...

Ю.Ш.: Действительно, у этих революций есть своего рода встречная геополитическая составляющая. Ныне Запад готов активнее участвовать в делах постсоветских стран. Еще 5-10 лет тому назад Западу было не до постсоветского пространства: Европейский союз был занят внутренними проблемами, в частности, подготовкой восточноевропейских государств к членству в ЕС. НАТО - перестраивалась и реформировалась. По сути, лишь пять лет тому назад появилась какая-то ясность в ключевом вопросе - будет ли обеспечиваться безопасность в Европе силами ЕС или эту проблему можно решить в ходе реформы НАТО. США были заняты много лет собственной внутренней перестройкой и выстраиванием системы основ своей новой глобальной политики.

Все это время постсоветские страны находились в своего рода историческом цейтноте. Сильные мира сего не были готовы глубоко вдумываться в их проблемы и глубоко втягиваться в их дела. Забегания вперед в демократических процессах не встречали особого отклика на Западе.

Сейчас ситуация изменилась: ЕС состоялся и расширился. НАТО - реформировалась и взяла на себя ряд миссий вне Европы (прежде всего в Средней Азии и Афганистане). США взялись за проект демократизации всего "большого Ближнего Востока" (в которую входит и часть постсоветского пространства). Созрели и экономические проекты, которые должны стать основой для интеграции между ЕС и большинством постсоветских стран. Через 2-3 года в Европу должны прийти огромные массы углеводородного сырья из региона Каспийского моря. Уже через несколько лет каспийское сырье должно составить около трети всего сырья, поступающего в Европу с территории бывшего СССР, серьезно потеснив на этом рынке российские нефть и газ. Этот фактор обеспечит постсоветским странам положение пусть сырьевых, но очень быстро развивающихся государств. Именно европейский рынок - главная цель для всех сырьевых проектов постсоветских стран.

РЖ: Речь идет о своеобразном "неонеоколониализме" или эта схема может быть признана взаимовыгодной?

Ю.Ш.: Безусловно, второе. И Запад и Восток созрели для этого. Описанные мною трансформации в постсоветских странах гарантируют им симпатии западных обществ. На базе этих симпатий постсоветские страны могут выстроить новую систему обеспечения своих новых национальных интересов: гарантировать крупные сырьевые контракты в странах ЕС, обеспечить совместное с ЕС и США и новыми своими союзниками давление на Россию для гарантии своих интересов относительно транзита сырья через территорию РФ. А в перспективе вполне может быть поставлен вопрос об их вступлении в ЕС и НАТО, что позволит постсоветским странам переложить на плечи более богатых стран решение своих объективно очень сложных региональных и внутренних проблем.

"Оранжевые революции" - это процесс переформатирования постсоветского пространства в контексте, прежде всего, европейской интеграции. При этом абсолютно логично, что "оранжевые революции" происходят именно в ходе кризисов вокруг очередных общенациональных выборов и то, что конфликты, с ними связанные, не особенно остры и носят скорее технический характер.

РЖ: Есть ли основания говорить о начале процесса "альтернативной интеграции" на постсоветском пространстве, который можно описать формулой "те же минус Россия"?

Ю.Ш.: Действительно, сегодня существуют предпосылки для формирования устойчивого проевропейского (признанного ЕС и НАТО) сообщества стран, находящихся на пути от источников сырья в регионе Каспия к странам ЕС. "Оранжевая революция" усиливает симпатии европейцев к этим странам и открывает дополнительные дипломатические возможности для такого прорыва. Заодно каждая страна получает возможность привлечь западный фактор к решению своих национальных или региональных проблем.

"Оранжевая революция" может пройти по-разному: как в Украине (со сменой лидера) или как в Молдове (посредством оседлания старым лидером демократической волны) - не имеет принципиального значения, каким путем проходит "оранжевая революция". Имеет значение результат: новый имидж страны на Западе, новое качество общества за счет консолидации вокруг более глубокого уровня "западных ценностей". Отсюда естественным образом вытекает новый уровень регионального сотрудничества, ориентированного на Запад. Напрямую - минуя исторически сложившуюся роль России.

РЖ: А как в эту схему вписывается затерянная в горах Тянь-Шаня Киргизия?

Ю.Ш.: "Киргизская революция", как мне кажется, может рассматриваться в основном как фактор, имеющий значение в контексте грядущих "оранжевых революций" в других странах Центральной Азии. Слишком уж Киргизия отдалена от основных сырьевых потоков и незначительна сама по себе. В этом смысле "киргизская революция" уже продемонстрировала хрупкость среднеазиатских политических режимов. Как бы ни были страшны последствия мародерства, происшедшего в Бишкеке, главную свою функцию "киргизская революция" выполнила - она продемонстрировала полный коллапс киргизской государственной машины перед грубым и решительным давлением конгломерата оппозиционных сил.

Вряд ли стоит ожидать, что в других среднеазиатских странах, за редким исключением, государственные системы прочнее. Одно дело - воевать против исламистов, другое - против демократических демонстрантов, поддержанных какими-то местными кланами и западным общественным мнением. Можно ожидать, что очень многие в постсоветских странах, глядя на легкость революции в Киргизии, всерьез задумались о вероятности такой же революции у себя. Мародеров-то потом утихомирить оказалось достаточно просто...

РЖ: Но ведь в Центральной Азии есть своя "местная специфика". Я имею в виду пресловутый "исламский фактор". Раскачав ситуацию в регионе, Запад вполне может получить здесь "второй Афганистан". Вы с этим согласны?

Ю.Ш.: Безусловно, этот фактор проявлял себя на протяжении нескольких лет так мощно, что временами возникала угроза формирования в южной Киргизии очага исламской революции, направленной на всю Центральную Азию. Однако в ходе происшедшей революции "исламский фактор" никак себя не проявил, хотя революция началась именно в южной Киргизии, где исламисты имеют и структуры, и влияние. Конечно, пока "исламский фактор" не займет четкое положение в политической картине происходящих в Киргизии событий, мы не можем дать им окончательную оценку.

РЖ: Как, по-вашему, будут развиваться события в Киргизии, если этот фактор окажется там главным?

Ю.Ш.: Теоретически он может привести к радикальному изменению характера всех событий, как это произошло в значительной мере в Чечне. Чеченские события начинались, подобно киргизским, как националистическое движение, а ныне мы имеем исламское движение в масштабе всего Северного Кавказа с базой в горной Чечне. Вполне возможно, исламский фактор в Киргизии в любой момент может стать детонатором любых событий: от отделения южной Киргизии от северной до превращения южной Киргизии в очаг исламской революции, провоцирующий вспышку исламизма в Таджикистане и особенно в Узбекистане.

Во всяком случае, сложно вообразить себе, чтобы в тени происшедшего ослабления власти в Киргизии не произошло усиления позиций и структур исламистов. "Исламский фактор" также может быстро спровоцировать интернационализацию киргизского внутриполитического кризиса. Такого фактора в других странах, прошедших через "оранжевую революцию", конечно, нет.

РЖ: Про наиболее уязвимые для "оранжевых революций" политические режимы на постсоветских пространствах все более-менее понятно. А что можно сказать о режимах, имеющих в данный момент определенный запас прочности?

Ю.Ш.: Похоже, "оранжевой революции" не подвержены, прежде всего, те страны, где господствует не клановая политическая система, а идеологизированная, консолидированная вокруг власти, которая, в свою очередь, работает ради обеспечения существующих в обществе ценностей. Таких стран на постсоветском пространстве почти нет. Могу назвать только Беларусь и, с известными оговорками, Туркмению.

Противостояние "оранжевой революции" всерьез - это выстраивание непрозападной национальной системы ценностей, во имя которой в самом обществе сокрушаются кланы, а сама государственная система теряет идеологический нейтралитет и начинает работать в пользу этих ценностей. Если в обществе нет таких ценностей или они есть, но общество не готово к их защите, тогда перед страной стоит вопрос лишь о форме "оранжевой революции" - "украинский" вариант, "молдавский" или "киргизский". Сама же революция неизбежна.

РЖ: Беларусь уже много лет демонстрирует наиболее сильный из всех постсоветских стран "антиоранжевый иммунитет". Последний раз она продемонстрировала его устойчивость едва ли не в день "киргизской революции". Тем не менее трудно поверить в то, что общая для всего постсоветского пространства "оранжевая тенденция" никак на ситуацию в Беларуси не влияет...

Ю.Ш.: Уверен, РБ будет сопротивляться этой тенденции всерьез. В Беларуси я бы ожидал усиления всей системы государственных репрессий и ограничений на любые попытки оппозиционной деятельности - как прозападной политической оппозиции, так и любых клановых группировок. Будет повышаться эффективность государственной машины для того, чтобы общество не ощущало необходимости в отказе от такого государства. Обязательно будет усиливаться идеологическая составляющая в жизни общества и государства. Беларусь также будет стараться усилить степень союзных отношений с Россией, опираясь в России на те силы, которые в силу идеологических или клановых соображений не заинтересованы в собственной "оранжевой революции".

РЖ: Недавнюю протестную акцию оппозиции в Минске можно оценить как своего рода "тревожный звонок"?

Ю.Ш.: В столкновениях с милицией участвовали, по разным оценкам, от 500 до 2000 человек (я склонен больше доверять первой цифре). Совершенно рутинное для Минска явление. Такова численность оппозиционных акций у нас уже года три-четыре. Так что никакого всплеска оппозиционной активности под влиянием "оранжевых революций" у нас не наблюдается. Тем более что основные оппозиционные партии это событие официально игнорировали.

Но в долгосрочной перспективе такая проблема, конечно, стоит. Исход противостояния Беларуси и "оранжевых революций" главным образом будет зависеть от способности власти выработать устойчивую идеологию, соответствующую новой ситуации - когда расширившийся ЕС вовлекает в сферу своего влияния все новые страны, а Беларусь все более и более напоминает бунтующий остров в панъевропейском море.