Я играю журналиста, и потому мне выдали блокнот и массивный фотоаппарат.

— Это открытие ресторана! Фотографировать не надо. Просто нажимайте на вспышку, а потом что-нибудь записывайте в блокнотик, — бросает на бегу ассистент режиссера.

— А нажимать когда?

Я нажимаю на вспышку, и сидящий рядом актер массовки слепнет. «Может, не надо? — спрашивает он. Справа от меня темноволосый юноша с черной бабочкой и носом с горбинкой деловито протирает чистые бокалы — типичный бармен, несомненная удача кастинга. Рядом Вениамин Смехов репетирует хитроумный текст: «Помощник — это же все, это же о—го-го! А вот это мой о—го-го!»

В павильоне, в котором снимается телероман «МонтеКристо» (именно так его назвали производители), выстроено несколько декораций, напоминающих уютные комнатки кукольного домика. Одна из таких комнаток изображает ресторан: на стенах картинки с видами Марселя, за боковыми столиками со скорбными лицами сидит массовка, за центральным столом — актеры.

Сериал «МонтеКристо» снимают с декабря. По словам Смехова, который играет главного злодея, адаптация аргентинского сериала «ничего общего с произведением Дюма-отца не имеет, только совпадение в сюжете». Как и у Стивена Фрая в «Теннисных мячиках небес», история графа Монте-Кристо перенесена в современность: друзья-предатели фабрикуют обвинение и отправляют главного героя в марокканскую тюрьму. Сокамерник Отто помогает ему бежать и рассказывает, как найти сокровища; герой делает пластическую операцию, меняет имя и отправляется в Москву мстить. «Пока снимаем 60 серий, если будет успех, можно будет до бесконечности растягивать», — комментирует пиар-менеджер проекта Артем Иванов.

Чтобы не простаивала дорогая техника и павильоны, «МонтеКристо» снимают почти без выходных, с 9 утра до 11 ночи, — этот темп выдерживают не все. «Текучка работников на телероманах огромная, — говорит Артем, — спать несколько месяцев подряд по 4 часа и каждый день ездить в павильон — это не каждый стерпит. На ситкомах ситуация помягче, там и работают меньше, и команда слаженная, все друг друга давно знают, как на «Няне».

Через несколько часов съемок устают решительно все. Массовка сидит над тарелками с трагическими лицами. Две домохозяйки, которые недавно утверждали, что приходят сюда не за деньгами, а за интересом («500 рублей в день — разве это деньги? Не смешите!»), теперь заметно грустят. «И ладно бы шедевр снимали», — приглушенно комментирует кто-то в коридоре. Актеры увлеченно обсуждают, сколько часов сна необходимо современному человеку. «А мне можно курить в кадре?» — спрашивает один из них. «Тебе? Да, можно… — тянет режиссер, — принесите ему сигареты!»

— Да вот, возьмите мои, — говорю.

Актер кивает и уже было берет пачку, но вдруг отдергивает руку.

— Эти? — и в ужасе смотрит на меня. — Мне эти нельзя! Сейчас мне другие принесут, в белой пачке.

На полке за его спиной стоит бутылка джина, на которой лаконично написано «Jin», на столе — вино с этикеткой «El Otto». «Выдумки! Такого вина не существует!» — говорит Смехов. «А внутри там вообще компот!» — добавляет, улыбаясь, бармен.

— В «МонтеКристо» нет продакт-плейсмента: с этим проектом только в конце стало ясно, кто его купит, — рассказывает менеджер Лариса Турган. — Все же делается вместе с каналом: мы можем продать продакт-плейсмент, а канал его потом возьмет и вырежет. Так что мы делаем белые, размытые этикетки или пишем имена несуществующих брендов.

— А в каких проектах продакт-плейсмент есть? — спрашиваю.

— В «Няне» есть, в «Третьей планете от Солнца». Если высокие показатели, то появляются и желающие дать рекламу. В «Не родись красивой» около 10 товаров было.

— А сколько это стоит?

— Дороже обычной рекламы — это же имиджевая технология: любимый герой взаимодействует с продуктом, на который таким образом переносится любовь. И потом нет конкурирующих товаров — если уж йогурт, то он должен быть один. Платят за читаемый бренд в кадре, минимальный объем присутствия которого — 4 сцены. А цена зависит от канала, мы с ними обычно делим эти деньги пополам.

За соседним компьютером молодой человек ест плов из пластмассовой коробочки. Столовой на киностудии «Амедиа» пока нет, и сотрудники ходят в небольшие кафе или питаются бесплатно в зеленых загончиках из фанеры — специальных мини-столовых. Работники телероманов и ситкомов едят раздельно. И там и там еду выдают в пластмассовых коробочках.

— А вы сами сериалы «Амедиа» смотрите? — спрашиваю.

— Нет, ну скажем так, мы не та целевая аудитория, — говорит молодой человек, доедая плов.

— У нас самая большая частная киностудия в СНГ, 44 тысячи квадратных метров территории, — рассказывает пресс-атташе Ирена Назарова, проводя меня по лабиринту коридоров киностудии «Медиа-Сити».

В пустующий цех шарикоподшипникового завода киностудия переехала четыре года назад: «Мы стали здесь одновременно снимать и строить, создали 9 павильонов, второй этаж, офисы. Стройка продолжается до сих пор», — говорит Ирена.

На 1-м этаже справа и слева вытянулись в ряд съемочные павильоны. Сейчас из них заняты только три: в одном снимается «МонтеКристо», в другом — ситком «Третья планета от Солнца», в третьем — 7-й сезон «Моей прекрасной няни». По коридору ходят актеры с листиками в руках, заучивая текст. Мимо стремительно провозят декорации — то холодильник, то часть стены с окном и зеленой обшарпанной батареей. Рядом, в цеху, звенят пилы и летит стружка, рабочие строят новые декорации, а старые отвозят в высокую зону — часть завода, не перекрытую вторым этажом. Здесь на кранах к высоченному потолку со скрежетом поднимают металлические конструкции: «Это строят декорацию для «Лиги наций», знаете такую передачу? — повышает голос Ирена. — Когда достроят и запустят сюда толпы массовки, тут такое твориться будет!»

В гулком воздухе эхом отдаются голоса рабочих, свет пробивается сквозь бордовые, полузамазанные стекла, вездесущие кошки шастают по сложенным декорациям прошлых проектов: часть церковного алтаря с деревянным иконостасом, чьи-то спальни и кабинеты. Склад реквизита, расположенный рядом, похож на сокровищницу сумасшедшего коллекционера. Портрет Сталина соседствует с муляжами мороженого, резиновым окороком и черепами, на полках рядами любовно выложены всевозможные кофейники, патефоны, вазы, печатные машинки, кассы, муляжи сыров, колбас и пирожных. Рядом к стене прислонены ружья. Среди массивных бронзовых статуэток лидируют Пегасы, попадаются тигры, кони, орлы и голые женщины: «Режиссеры почему-то очень любят Пегасов. Постоянно их требуют, — говорит руководитель отдела. — Поросенок вот этот тоже популярный, везде у нас снимался!»

Рядом во дворе киностудии выстроен целый одноэтажный городок. На безжизненной улице стоят разноцветные домики с вывесками «Лечебница», «Цирюльня», «Благовонный магазин». Составленные, как конструктор, фанерные дома переходят из одной стилистики в другую: улицу снимали не целиком, а частями. В центре, рядом с пожарной каланчой два желтых здания с рустовкой и куском белой колонны — этакая трехмерная открытка Петербурга. «Это мы построили за полтора месяца для съемок «Адъютантов любви», — рассказывает Ирена. — В Москве старых домов почти не осталось, и для исторических сериалов проще самим построить такую улицу. Второй этаж доделывали с помощью компьютерной графики. А актеров снимали на фоне этих декораций. Тут бегали лошади, валялось сено, горели светильники… Налево у нас был Питер, а справа — Париж».

Выходя из фанерного города, Ирена показывает на какой-то грязный холмик, заросший чахлыми деревцами: «А тут мы вообще кладбище построили, и кто-то плакал у могилы, вот здесь на холмике. Используем, словом, каждый сантиметр!»

— А правда, что «Амедиа» убыточна? — спрашиваю я гендиректора компании Алексея Волина.

— Если бы это был убыточный бизнес, им не надо было бы заниматься,— отвечает он, хитро улыбаясь. — У нас в последнее время произошло удвоение производства, на это пошла часть прибыли. На риски ведь требуется средств больше, чем для обычной деятельности. Удвоение было сделано, чтобы работать с большим числом каналов — теперь это семь каналов, в том числе на Украине. К тому же произошло расширение жанров — теперь мы снимаем и мини-сериалы, и вертикальные сериалы, и телепрограммы, и полнометражные фильмы. Если вы работаете только в одном сегменте и для одного канала, вы уязвимы. А мы теперь — нет.

По словам Волина, объем производства компании «Амедиа» составляет 100 миллионов долларов в год, что соответствует 800 часам продукта. Производство одной серии сериала стоит от 60 до 400 тысяч долларов: это зависит от количества натурных съемок и от звездности актеров — на их гонорары уходит до 60% бюджета сериала.

Телеканалам сериалы продают на самых разных условиях: можно продать разовый показ, права на два года и два показа и т.д.

— Прибыль зависит от количества показов, — говорит Алексей Волин, — если вы сделали хит, то прибыль может в разы превышать затраты, а если ваш фильм вышел только один раз на одном канале, то считайте, вы сработали в ноль. Но у нас такого пока не было. По той же «Няне» было 6 показов за 1 сезон, а в сумме — свыше 20 показов, и с каждого показа мы получаем деньги.

Большие надежды «Амедиа» связывает с переходом каналов на вертикальное программирование и с созданием вертикальных сериалов. В США это используется уже давно. Каждая серия такого сериала представляет собой законченную историю, а сам сериал выходит один раз в неделю (а не каждый день, как горизонтальные сериалы). Такие сериалы можно продавать пакетом и показывать, например, мелодрамы по понедельникам, детективы по вторникам, ситкомы по средам и телероманы по четвергам.

Обычные горизонтальные сериалы снимаются вразнобой, по сценам, которые потом склеиваются. А вертикальное программирование хорошо тем, что за неделю можно снять целиком одну серию и сразу ее показывать: если сериал успешен, производство можно поставить на поток и делать сериал до бесконечности. Вертикальные сериалы позволяют больше времени работать над серией, съемке которой теперь уделяется неделя, а не 2 дня: сериалы, таким образом, становятся дороже и качественней. По словам Волина, это особенно важно сейчас, когда каналы все больше конкурируют между собой и приходят к выводу, что им нужны дорогие телероманы.

— А вы сами смотрите сериалы? Или точнее, смотрели раньше, пока это не было вашей работой? — спрашиваю я.

— Раньше я сериалы не смотрел. Скажем так, я не являюсь целевой аудиторией для телеромана.

— А такую аудиторию, как вы сами, вы не хотите привлечь?

— Аудитория, скажем, «Татьяниного дня» нам интересна, и, более того, никакая другая не даст нам долю 40 процентов. Поэтому эту аудиторию мы любим, но, конечно, хотим видеть у экранов и других.

— А «Lost» снять можете?

— Такие сериалы, как «Lost», в России снять нельзя: ни один российский телеканал не готов заплатить за серию миллион долларов. Через 3 года это, вероятно, уже будет возможно.

— Дело только в деньгах? А сценаристы? Кто вам такой сериал напишет?

— Американцев наймем, дел-то!

Сергей Жигунов сидит в кресле, рядом на столе бутылка вина, бокалы и печенье. За ним на стене у камина фотография Альпийских гор, за окном — баннер с панорамой Альпийских гор. Рядом на диване сидит Анастасия Заворотнюк, девушка-реквизитор помогает ей надеть горные лыжи. Еще человек пятнадцать стоят полукругом за камерами и молча наблюдают за этой сценой. Одна девушка держит розовую куртку от лыжного костюма, другая — серый халат, гримеры в ожидании зависли с кисточками в руках. Ридер — специальный человек, который должен подсказывать актерам слова сценария, — просматривает листики. Пиар-менеджер Роман актеров побаивается и, чтобы их не раздражать, рассказывает синопсис 7-го сезона еле слышным шепотом:

— Это продолжение ситкома, год спустя — они поженились и переехали на Рублевку. Интрига в том, разведутся или нет? Ну и встает вопрос самореализации: она смотрит на других рублевских жен и видит, что они все чем-то занимаются, и сама тоже пытается — то книгу написать, то ресторан открыть, то галерею… Ну и с 9-летним образованием ей не все удается…

— А это они где? — спрашиваю.

— Это… Ну, в Куршевеле.

Жигунов тем временем рассказывает про какого-то человека, который на горных курортах подкрадывается к девушкам сзади и встает на их лыжи. «Так, давайте репетировать с лыжами! — командует режиссер. — Может, ты можешь к нему подойти на лыжах и так на них наклониться вперед?»

— А ты мне трюковые заплатишь? — спрашивает Заворотнюк.

— Да не, лыжи сломаются, — скептически говорит реквизитор.

— Ну ладно, попробуем так! — соглашается режиссер. — Уберите у него бокалы лишние! Он же один пьет!

Реквизитор улетает куда-то с бокалами.

Сергей Жигунов садится в кресло. На площадке все замолкают. Анастасия Заворотнюк подходит к нему на лыжах и говорит:

— Я намекаю на то…

Режиссер, вполголоса:

— На то, что у нас…

— Не подсказывай мне, что у нас будет!

Заворотнюк, оборачиваясь к режиссеру:

— Да? Поздравляю тебя!

Репетиция затягивается.

Когда я возвращаюсь в павильон, репетируют уже другую сцену. Заворотнюк стоит посреди кухни дома на Рублевке и по телефону заказывает кресло:

— Спинка прямая, — говорит она в трубку. В это время на кухню заходит Жигунов, но она продолжает:

— Ножки кривые и седалище пошире.

— С кем это ты разговариваешь? — спрашивает он.

— Это мой новый инструктор по фитнесу!

Группа смеха

Из-за камер раздается громкий заливистый смех. Смеются несколько человек — громко, беззаботно и очень заразительно. Потом снимают еще дубль — и эти люди снова так же заливисто смеются.

Такая бурная реакция кажется странноватой, но, может, это какие-то знакомые актеров? Или поклонники? В панику я впадаю только тогда, когда они смеются в третий раз. Шуткам, повторенным трижды, так сильно радоваться могут только сумасшедшие.

— Кто это? — спрашиваю ассистента режиссера.

— А, это? Это группа смеха, — равнодушно бросает она. Снимают еще один дубль. Три полные женщины с крашеными короткими волосами и худощавый мужчина с серьезным выражением лица снова, после тех же самых шуток, громко хохочут.

— Мы профессиональная группа смеха, — рассказывает Иван, выйдя в коридор после финального дубля. — В Москве таких всего человек 6 есть, кто может профессионально смеяться.

Иван по образованию архитектор, перепробовал много работ, в группу смеха попал полтора года назад из обычной массовки. Его коллеги — атомщики по образованию Ирина и Ольга — смеются уже около 3 лет, начиная с сериала «Счастливы вместе».

— Работаем пять дней в неделю, по 10 часов в день, — рассказывает Иван, — и это очень тяжело, все время маешься бездельем — пока декорации поменяют, пока актеры загримируются, пока отрепетируют. Мы приходим только на генеральные репетиции с камерами, чтобы заранее не знать шутки и не потерять остроту восприятия.

— А зачем вообще нужна группа смеха? — спрашиваю я. — Это ваш смех слышно по телевизору?

— Нет, тот смех потом отдельно записывается с большой массовкой, — пускается в объяснения Иван. — В США по-другому делают: собирают сразу зал массовки, и актеры играют перед ними вживую с первого раза. И записывается настоящий смех. Это, конечно, более живая реакция.

— А ваш смех тогда для чего нужен?

— Мы фиксируем хронометраж, время, которое надо оставить за шуткой для смеха. В зависимости от удачности шутки это время больше или меньше, и смеемся мы громче или тише. А потом сверху на наш смех накладывают уже тот смех, который вы слышите по телевизору. У актеров же замыливается глаз, они уставшие и уже не понимают, где смешно, а где нет. А тут приходим мы и смеемся — и актер осознает, что это смешно, понимает, какую надо сделать паузу после этой шутки. И плюс — мы создаем атмосферу на площадке.

Иван рассказывает, как «Мою прекрасную няню» пробовали снимать без группы смеха — актерам не нравилось, что над ними смеются:

— Попробовали, но режиссер потом позвал нас обратно: с нами лучше получается. Актеры нас тоже стали уважать, поняли разницу. И гримеры сказали: «Когда вы появились, нам самим стало интересно! Оказывается, это действительно смешно!» А режиссер вообще объявил актерам: «Наше главное действующее лицо — это группа смеха». Мы же моделируем людей перед телевизором, вот таких теток, которые пришли с авоськами домой.

— Да, если нам не смешно, значит, надо переделывать сценарий, — объясняет Ирина.

Иван говорит, что свою нишу они монополизировать не пытаются, просто никто больше не выдерживает:

— Я, когда не могу прийти, зову своего друга меня заменить, но уже через 2 дня он звонит и говорит, что больше не может, так как очень тяжело. Не каждый человек может так засмеяться в гробовой тишине, перед камерами. А тут стесняться нельзя.

— А платят вам много?

— 700 рублей в день, — говорит Иван. — Очень бы хотелось, чтобы побольше платили. На контракт звали, но мы не согласились: у каждого свои домашние дела, потом, бывает, что позовут куда-нибудь в эпизоде сниматься, а это 100 долларов, от этого не откажешься!

— А бывает такое, что смеяться не хочется?

— Конечно, — отвечает Иван. — Может, плохое настроение, или дома кто-то болеет, но ты пересиливаешь себя, приходишь сюда и начинаешь заливисто хохотать. Это же работа. Бывает, что и связки болят, и горло хрипит, а надо смеяться. Важно, чтобы в группе смеха людям было комфортно друг с другом — иначе не сможем смеяться вместе, в одно и то же время.

— Да, мы уже сработались, — подхватывает Ирина. — А когда приходит посторонний человек и смеется механически, как бобик, это сразу слышно.

— А иногда бывает, актер колется вместе с группой смеха. Это тоже неправильно. Мы должны смеяться так, чтобы его не рассмешить. И еще: я заметил, что уже не могу смеяться тихо, у меня смех профессиональный, и даже неудобно бывает — где-нибудь в гостях или в музее как рассмеюсь громко. Все оборачиваются: «Что это с тобой такое?»

Третья планета от Солнца

В соседнем павильоне тем временем плачут. В полумраке перед кадкой с яблоками сидит актер Валерий Гаркалин, плачет, берет носовой платок и сморкается. На стене висят связки с чесноком и пилы. Подвал подмосковного дома чистотой, изобилием и аккуратностью напоминает подвал дома американского. «Мы под американцев не делаем, нет! — утверждает художник-декоратор, проводя меня в соседний сет, изображающий кухню. — Вот здесь специально холодильник перекрасили, чтобы он выглядел старым».

«Американцы, когда узнавали, что мы собираемся сделать, говорили: «Для нас этот сериал — икона. Как его можно адаптировать?» — рассказывают сценаристы Михаил Васильев и Алексей Гордовский, писавшие адаптацию ситкома «Третья планета от Солнца». — Так что мы боялись. Дело в том, что в этом ситкоме очень тонкий юмор, здесь смех и одновременно философия».

— Это будет умный сериал?

— Ну по крайней мере он явно рассчитан на людей постарше, на людей с высшим образованием. Несмотря на клоунаду, похрюкивания всякие, в нем действительно много умного. Иногда парадоксы масштаба Оскара Уайльда. Серьезно! Даже название ситкома заинтересует только тех, кто поймет: третья планета от Солнца — это Земля.

— А в чем заключается адаптация сценария?

— Во-первых, мы сокращаем текст: русские медленней говорят, — рассказывает Михаил. — Потом меняем реалии — у них герои празднуют День благодарения, у нас — день рождения. И потом они часто шутят про смерть, про религию или используют шутки ниже пояса. Это мы тоже переписываем.

— А про религию почему переписываете?

— Они там очень легко к этому относятся. В американской версии есть, например, герой-священник, и они над ним смеются — он такой неоднозначный тип, волк в овечьей шкуре. Если бы мы его оставили, на нас все конфессии разозлись бы. Мы заменили его на психолога.

Михаил рассказывает, что сценарий нередко дописывается во время съемок: бывает, что актеры уже на площадке, а не знают, что сказать, — и надо срочно что-то добавить.

— А бывает, — подхватывает Александр, — что приходит девушка и сообщает, что Гаркалин сегодня сможет быть только до трех часов, а сцена с ним должна сниматься в четыре. Тогда надо садиться и переписывать еще не снятые сцены так, чтобы общий костяк не пострадал. Конечный продукт получается изменен по самым разным причинам.

— А «Амедиа» для ситкомов всегда покупает западные сценарии?

— Собственные разработки — это рискованно… Боятся, наверно. И каналы боятся делать оригинальные сценарии. Хотя мы бы очень хотели, — говорят сценаристы. — Мы уже знаем, как это делается. Есть и идеи свои, и желание.

Вечер с Тиграном Кеосаяном

«Внимание, сели красиво! Аплодисменты!» — раздается из репродуктора женский голос. Актеры массовки исступленно аплодируют, глядя прямо перед собой на пустую сцену и делая вид, что видят там Кеосаяна. Уборщица в зеленом халате протирает на сцене пол. В ушах у нее наушники.

«Внимание! Аплодисменты!» — массовка улыбается и хлопает еще раз. Рядом со мной в первом ряду энергично аплодирует Евгений. «Образование у меня актерское, но работы пока нет, вот и хожу в массовку», — рассказывает он. Евгений — первый встретившийся мне здесь актер массовки, который цель своего визита на киностудию формулирует четко. «Ни ноты без банкноты!» — говорит он, улыбаясь. — Тут не надо весь день высиживать: 2 часа — и бери свои 400 рублей».

На сцену стремительно вылетает Тигран Кеосаян и окидывает всех грозным взглядом. Массовка мгновенно умолкает. Передачу «Вечер с Тиграном Кеосаяном» «Амедиа» снимает для «Рен-ТВ», где ее показывают по вечерам с понедельника по четверг. Сама передача снимается в день показа утром. Тема сегодняшней программы — «Охота на бизнес». Налоговые скандалы Кеосаян обсуждает с двумя гостями — Андреем Луговым и юристом Романом Сакуном. Манера вести беседу у Кеосаяна довольно агрессивная, это, судя по всему, привлекает зрителя. «Я его уважаю!» — гордо успел сообщить Евгений.

Когда гости уходят, Кеосаян записывает подводки: сначала он обращается к пустому стулу, на котором только что сидел юрист Роман Сакун. «Ничтожно малая величина — это та, которой можно пренебречь? Не так ли?» — ехидно интересуется он у стула. На этом вопросы заканчиваются. Кеосаян встает на краю сцены, и вокруг него медленно двигается огромная камера, пугающая массовку на первом ряду. «Арбат Престиж»! «Связной»! «Эльдорадо!» — кричит Кеосаян. — Кто станет следующим участником… А, бля! Давай обратно!» Камера послушно отъезжает назад и медленно едет над головами массовки. «Арбат Престиж!» «Связной!» «Эльдорадо!» — продолжает запугивать Кеосаян, но опять, не договорив фразу, начинает кричать: «Почему там лампочка не горит?» Далее следует перепалка с невидимым оппонентом — не то телережиссером, не то ассистентом режиссера. В массовке все сидят как мышки и боятся чихнуть. Покончив с этой подводкой, Кеосаян стремительно переходит к другой, которую записывает с первого дубля: «У нас в гостях сегодня были депутат Госдумы Андрей Луговой и юрист Андрей Сакун!» — говорит он на камеру.

Все снято, вроде можно уходить, но Кеосаян со сцены не уходит: приглядевшись к своим листочкам, он добавляет: «Ч-черт! Юриста же по-другому звали, не Андрей Сакун, а Роман…» Видно, что некоторое время ведущий колеблется, не переписать ли подводку. Но потом: «Ладно, славы он не заслужил и особой памяти о себе не оставил. Плевать!»

Александр Акопов

На киностудии ходят слухи, что первый сериал «Амедиа» — «Бедную Настю» — нынешний председатель совета директоров Александр Акопов снимал на собственные деньги, заложив свою квартиру. Сериал оказался успешным, так начала создаваться фабрика грез на шарикоподшипниковом заводе. Сейчас «Амедиа» кроме сериалов выпускает первый российский 3D-мультфильм «Кракатук», аниме-сагу «Первый отряд» и полнометражный фильм «$каzка». На риторический вопрос, что для «Амедиа» важнее — искусство или коммерция, Акопов дает риторический ответ:

— Главное — наш зритель, и мы пытаемся угадать, что он завтра захочет. Это 20 миллионов человек, мы выбрали их и развлекаем.

— А другого зрителя вы не хотите привлечь? Скажем, более требовательного? Обремененного, возможно, высшим образованием?

— А готова ли эта публика платить деньги? Готовы ли каналы такие сериалы покупать? Как только появится механизм, который позволил бы зрителю просовывать монетки в телевизор, тогда и появятся сериалы для такого зрителя. Пока же мы ориентируемся на рейтинги, и это показатель успеха. Для взыскательной публики существуют платные каналы. «Lost» и «Sex and the City» показывали на платных американских каналах. Такие сериалы можно снимать дороже, на 1 час этого продукта будет потрачено двадцать съемочных дней, а не два, как у нас.

— А вы сами какие сериалы любите смотреть?

— Да тот же «Lost», «Deadwood», «Дживс и Вустер», «Даллас», «Твин Пикс»…

— А почему на «Амедиа» нельзя сделать сериал, который бы сравнился с ними? Это проблема сценаристов-режиссеров или денег?

— Конечно, есть проблема в сценаристах и режиссерах. С деньгами у нашей компании проблем нет. В этом смысле мы уже вышли на европейский уровень. У нас уже сегодня 42 миллиона долгов, и нам готовы давать еще больше денег. Достать денег для нас не проблема. Проблема только в том, сколько рынок может платить.

— Производство вертикальных сериалов — это разве не путь к усложнению истории?

— Это путь к привлечению публики, которая может смотреть сериалы не каждый день. Эти сериалы станут дороже, лучше в плане картинки, но не в плане истории или сценариев.

— Потому что на сегодняшний день человечество имеет ровно то телевидение, которое оно заслуживает.

Дарья Белова, «Большой город»