Олег Покальчук, LB.ua

«— Селянка, а селянка! Хочешь большой, но чистой любви?

— А кто ж ее не хочет?

— Приходи вечером на сеновал. Придешь?

— Приду, отчего ж не прийти? Только уж и Вы приходите. А то вот они тоже обещали и не пришли.

— А она с кузнецом придет.

— Зачем нам кузнец? Что я лошадь, что ли?»

«Формула любви»

Сдержанно-благородные рыдания украинской журналистики о собственной ненужности, я вас обожаю! Вы необычайно красивы и винтажны.

Вы фотографии столетней давности, наклеенные на белый пупырчатый картон с золотыми вензелями мастера дагеротипов. С фотографий взирают строгие ухоженные барышни в длинных платьях и бравые офицеры с пышными усами и длинными саблями. Все мадемуазели и их благородия изысканны, преисполнены достоинства и достатка, и имения за их спинами дышат изобилием и плодородием. 

Но эти красивые люди понятия не имеют, какая страшная участь их постигнет через несколько лет. Что случится с их имуществом и родными, куда денутся их таланты, образование и красота.

Это не совсем метафора, это я перебираю фотографии собственного семейного  архива, и вижу лица вполне современных людей. Все эти бороды с усами, мундиры, наряды в стиле Одесского кинофестиваля – вот же они, вокруг. Париж, Ницца, Берлин – рукой подать, как и тогда.

Эта милая европейская наивность бытия порождает, с одной стороны, тот сон разума, который о чудовищах. Это традиционный продукт демо-мышления масс, как бы и куда их социалисты не лобызали столетиями.

С другой – это пафос просветительства, вера в торжество человеческого разума и его, человека, рациональный выбор. Такое милое социал-мичуринство, потому что мы в реальности даже до социал-дарвинизма не дотягиваем. Разночинцы из национал-комсомольцев.

Это как если бы жук из энтомологической коллекции пытался описать остальных насекомых с высоты своей булавки. 

Но и темнота черни, и бессмысленная логичность аристократии – вполне естественные явления. Меняются времена и названия, но суть остается прежней, не правда ли?

А вот и нет. Расскажу сперва одну историю. В 90-х в США предложили мне, постсоветскому юноше, зайти в гости в редакцию газеты «Свобода». Тогда там работал известный диссидент Микола Руденко. Думаю: зайду, поздороваюсь с людьми, поговорю за жизнь.

Как раньше происходили обычно визиты в любую редакцию, если ты знакомый или просто хороший человек? (Вот не надо смеяться только, это все очень серьезно).

Все редакционные люди потихоньку стягивались в какой-то один кабинет. Если ты одновременно и знакомый, и хороший человек, то кто-то уже тем временем бежал в гастроном. А если ты очень хороший человек, то что-то находилось сразу у редактора в кабинете, но потом – все равно в гастроном.

Все живо обсуждали последние новости культуры, науки и снова культуры, потому что политику можно было обсуждать только жестами, да гастроном и так уже закрывался.

И это был по тем временам вполне себе продуктивный семинар, коворкинг, тренинг, и даже, не побоюсь этого слова, ретрит. Жизнь в жестко структурированном обществе сама себя гиперкомпенсировала.

Да, так я отвлекся от американской истории. То, что в итоге произошло - сейчас заурядная картина для любого офиса, чем бы кто там не занимался.

То есть там вообще ничего не произошло.

В большом воркинг плейсе никто даже головы не поднял от своих текстов, а редактор вообще сидел над ними в большой стеклянной будке, одновременно похожий на крановщика и лагерного охранника. Я по тем временам страшно обиделся и заподозрил неладное: что, даже покурить не выйдут на лестницу? Что это за журналисты такие загнанные?

Вероятно, многие из вас имели дело с этими в итоге смешными нестыковками совершенно разных культурных моделей поведения. Они меняются вместе со временем, и меняются, мягко говоря, непредсказуемо. 

Но одни предполагают, что это похоже на известный мем о том, как сварить в кипятке жабу – понемножку его доливать. Жаба не одуплится, когда именно она станет превращаться в рака. Хотя украинская жаба – это тот еще «чужой», ей все по барабану. 

Это секта свидетелей гибели «Титаника», им и музыка на палубе не та, и тарелки неправильно бьются. И люди некрасиво тонут.

Другие вдохновенно говорят о сломах, переломах, разломах и скачках чего-то там куда-то. 

Это как когда человек в задумчивости налетает на закрытую стеклянную дверь, после чего самый вежливый из изданных крик будет примерно: «..понаставили тут разной х…и!..».

Да, я о журналистах, кстати, говорю. Вот журналов массовых нет уже давно, даже в смысле ежедневной бумажной газеты, даже ЖЖ сдох, а они - есть.

В древние времена я работал во всех жанрах журналистики, в моем активе есть такие экзотические навыки, как умение написать репортаж о первомайской демонстрации в многотиражной газете «Норильский строитель» или перемонтировать пленку с магнитофона «Репортер-5» так, чтобы убрать следы дикого заикания героя репортажа. 

Мой отец, который в юности служил сначала в царской, потом в петлюровской армии, рассказывал, как кавалеристу правильно седлать коня. Это не привязать седло к животному. Конь очень хитрая скотина и когда его седлают, он надувает брюхо, чтобы подпруга показалась тесной. А потом радостно ржет, когда кавалерист с него сваливается. Поэтому затягивая подпругу, надо слегка двинуть коня коленом в пузо, чтобы он сдулся и понял - всадник в теме. Ну и многое еще, например, чем отличается заточка косы от заточки сабли.

Начну с оправдательной части. Политики сегодня вообще не в состоянии генерировать рациональный контент. Нигде в мире, кроме тоталитарных режимов. Если вы скажете, что кроме политики есть еще и другие «отрасли народного хозяйства», то вам за такое скучное лицо денег никто не даст. Потому что политики рулят серьезным легальным и прочим баблом.

А, значит, исходящая от них информация - любая, теоретически стоит больше, чем унылые рассуждения заплесневелых академических кругов о скользкости панциря черепахи, на которой стоят слоны, подпирающие Украину. 

Но связать два слова вкупе политики не в состоянии, и сами от этого пребывают в состоянии некоего ошеломления. Такое время, что все закавычено, ничто ничего не значит, и какого полу твой сосед - тоже надо периодически проверять. 

Поэтому лучше и стройнее всего у политиков получается вранье.

Оно системно, красиво, стройно и правильно. Опять же множество людей при делах на хорошей зарплате. И журналисты последние небедствующие в этой цепочке, но отнюдь не крайние. «Папередникам» изменило чувство вкуса и меры в этом процессе, а попросту говоря – обнаглели и вконец обленились, а так бы все было хорошо и поныне. 

Раньше-то как было? Политик на ухо загадочно врет журналисту. Культурно это называлось «эсклюзивный инсайт». Потом на фоне этого в конечном тексте загадочно супятся брови автора и многозначительно растопыриваются пальцы. Читатель видит в этих смысловых кляксах Роршаха то, о чем завсегда думает, и все довольны. 

Все это расходится затем концентрическими кругами по украинском медиапространству. Все показывают свою образованность, важность и влиятельность, на реальную жизнь это никак не влияет (еще чего не хватало!), и поэтому жизнь продолжается. 

Но вот что-то пошло не так.

Дело не в новом президенте, кажущейся монопартийности и прочей всепропальскости и дякульстве. Эти незатейливые мальчики просто сказали напрямик, что королева, в смысле журналистика – голая. Прикольно, но нам ее такую не надо. Мы сами всем можем показать, у нас тоже такое есть. Кстати, у народа тоже.  

Коммуникативное пространство изменилось принципиально. Стальной конь пришел на смену крестьянской лошадке, а журналисты все еще пинают его в брюхо, обдирая красивые коленки. Информационное пространство больше не тождественно когнитивному, у сознания нет запроса на смыслы. Киберпространство сокращает время стимула-реакции. Но для стимуляции умом больше нет повода, это долго и хлопотно, есть более доступные синтетические способы. Каждые восемнадцать месяцев количество информации в мире удваивается, но это просто бесконечное взаимное отражение двух весьма грязных и мутных зеркал.

Любая информация заведомо лжива, поскольку в либеральном мире исчезла система координат, предопределяющая параметры правды. Можно говорить в этом случае об элегантном самоубийстве национальных культур и политическом мазохизме. Но в этом, опять же, нуждаются лишь те, кто и так это знает без помощи журналистов.

Вот было паразитирование на теме «независимая журналистика», которой не бывает по определению. Бывают независимые журналисты, становящиеся такими на какое-то время под влиянием разных обстоятельств, и даже порой – под влиянием совести.  Но природа потом все равно берет свое, примеров вокруг туча, и некоторые из них даже цельные депутаты. Потом был детский лепет о «журналистских стандартах» с отсылкой на те страны, на чьих медиа уже минимум лет пятьдесят как пробы негде ставить. Но это все такие простые маркетинговые ходы, влияющие на ценообразование, что кроме самих журналистов в них никто всерьез не верил, даже их хозяева.

Дальше - интереснее. 

Она до костей обнажает сущность происходящего в мире и человеке. Хорошие становятся лучше, а плохие - хуже. Но пропорции не нарушаются, вопреки всем поэтическим мечтам о непременном торжестве добра. 

Сущность войны – неописуема. Поэтому красивая ложь о войне востребована всеми без исключения, да хотя бы с психотерапевтической целью.

Околовоенная тематика была последним пристанищем украинской журналистики. 

Сейчас прямота и частота современных политических камингаутов такова, что любому меньшинству впору обзавидоваться.

Как их вообще можно комментировать без ущерба для собственной репутации? Да никак. Но очень-очень хочется, это прямо как кушать.

Журналистика тихо испустила дух гораздо раньше. По пресухам  и по важным кабинетам бегали гальванизированные чувством собственной важности и приличным гонораром красивые мумии здравого смысла. 

Извиняюсь за ублюдочное в биологическом смысле слово, но остались «медийщики» со своими медиа, своим медиапространством, своей медиаграмотностью и всем прочим своим. Это пространство замкнутого цикла. Как в нашем обществе одновременно присутствуют различные технологические уклады. Так и в информационной среде присутствуют разные,  не пересекающиеся более явления, потому что эта информационная вселенная, как говорилось ранее, непрерывно расширяется. 

Управление процессами больше не нуждается в информационном сопровождении, любопытство наших людей сегодня в основном имеет зоологические черты. Количество читателей и писателей одинаково, это одни и те же люди. Мета- и гипертексты полностью пасуют перед политпорно без смс и регистраций. 

Я повторюсь, нулевой пациент, исходный код этой трагикомедии с отказом от журналистов – это паническая бессмыслица, исходящая от топ-администраторов страны. Технически говоря, журналисты нужны либо очень косноязычной, либо очень лживой власти. В развитых странах занятая делом власть тоже не очень пестует прессу, для этого есть форматы официальных сообщений.

А уж журналисты могут делать с этими текстами, что хотят. Для начала показать, что их понимание сути вопроса реально круче или хотя бы на уровне. С этим у нас проблемы. Только человек начинает что-то соображать, как норовит сменить профессию на ту, о которой он наконец что-то сообразил.

На рынке сейчас осталось примерно полтора десятка авторов, все еще хныкающих, что их обидели, но в принципе разбирающихся в сути общественных процессов. Если они прекратят ныть, взывать к какой-то дурацкой «журналистской солидарности» (которой в этой высококонкурентной среде по определению быть не может), то вскоре их будет интересно читать.  Это и есть та журналистика, которую страна в состоянии прокормить без потерь и даже с некоторой пользой для себя.

Все остальные несчастные «боевые листки» районного масштаба, даже если они в городе-миллионнике и даже если в цифре  - это просто хлам, информационная помойка. Да, на нынешних помойках  тоже можно накопать много интересного. Это отдельный нехилый бизнес, есть люди которые там прямо живут, и есть те, которые с них имеют.

Но никто же не называет их аграриями, правда?