Экс-фотокор AFP Дмитрий Костюков, который сотрудничает с The New York Times, Liberation, «Русским репортером», GEO, GQ, «Вокруг света», на минувших выходных оказался в центре очередного инцидента с участием женского движения Femen и милиции. В субботу, когда он снимал участниц Femen, его избили, отобрали камеру, задержали и заставили провести ночь в Оболонском РОВД, а в воскресенье продержали семь часов в суде и обязали уплатить штраф за «злостное неповиновение милиции». И ни звонки из New York Times в Посольство Украины, ни вахта журналистов под стенами Оболонского суда не убедили украинскую милицию, что Дмитрий Костюков не такой уж и хулиган.

После этого случая у студентов МГУ им. Ломоносова наверняка возникнет много вопросов к Дмитрию Александровичу как к преподавателю практики фотожурналистики.

Для Дмитрия Костюкова это нападение стало первым в профессиональной карьере. И случилось оно в стране, где он родился. Хотя ранее ему не раз приходилось освещать военные события: он снимал грузинский конфликт в 2008 году, был в Секторе Газа и других горячих точках на Ближнем Востоке (2009), в 2011-м запечатлел на 3D события афганской войны, а недавно вернулся из Дагестана, где готовил материал о Царнаевых.

Будучи фоторепортером, Дмитрий Костюков признается, что арт-фотография ему все же ближе. «Но я не могу бросить репортаж и начать снимать арт. Это другой мир, я никого там не знаю. И если я сделаю такой снимок, то даже не знаю толком, что с ним потом делать», - говорит он.

«Детектор медіа» пообщалась с Дмитрием о диком эпизоде, случившемся с ним в Киеве, о съемках на «Байконуре» и детской книге о космосе, о репортажах с войны и эстетике в пресс-фотографии.

«Флешки с отснятым материалом по Femen и кадрами задержания отобрали»

- Дмитрий, предполагали ли вы, что эта съемка Femen может быть опасной?

- Определенные опасения у меня, конечно, были, но их в нашей работе вагон и маленькая тележка... И, во-первых, как журналист я был уверен: что бы Femen ни делали, к моей работе это не имеет никакого отношения. А во-вторых, с Femen в Киеве ранее не случалось ничего подобного по своей жестокости. Мы точно так же снимали femen-исток и до этого, как и много других фотографов.

Одно дело, когда избивают политтехнолога, который является частью этого движения, а другое - когда они избивают журналиста, который пришел их фотографировать.

- На вас напали впервые?

- Да, это в первый раз было, и это самое неприятное. Есть места, в которых ты ожидаешь агрессии. Вот, весь май я просидел в Дагестане - там гораздо более напряженная обстановка. Или, например, я готов к опасности во время разгона демонстраций оппозиции. Но Femen - это ведь не оппозиция. Другое дело, что в Украине, России и других постсоветских странах активистов приравнивают к оппозиции, будь то Greenpeace, общество защиты животных, «Синие ведерки», и кто хочешь...

- Как вам показалось - люди, которые вас задержали, были из милиции?

- Эти люди не могли быть из милиции, потому что они были в гражданской одежде. Милиция просто стояла рядом и наблюдала. И в милиции нам самые разные люди говорили прямым текстом, что это не они, они ни при чём. Когда я интересовался, где мой фотоаппарат, в милиции отвечали: «Мы не брали». А на вопрос, кто же брал, отвечали: «Они - те, кто вас бил».

- Как получилось вообще, что у вас отобрали камеру? Знали ли ОНИ, что вы журналист? Был ли у вас при себе бейдж или удостоверение?

- У меня, конечно, было удостоверение, но оно лежало в кармане.

Я поснимал девочек минут 20-30 дома, мы вышли из подъезда, я шел первый. И сразу с криками на нас налетели и начали избивать. Первый человек меня ударил, второй - вырвал камеру. Я сильно и не сопротивлялся, это бесполезно: если начать тянуть камеру на себя, то гораздо больше вариантов, что ее разобьют.

У меня даже мысли такой не было - оказывать сопротивление. Потому что во многих странах наказание за то, что ты, к примеру, сопротивляешься сотрудникам правоохранительных органов гораздо более жесткое, чем в Украине. Первое, о чём подумал: «Нужно отвести фотоаппарат от лица». Второе - я всем своим видом демонстрировал, что не собираюсь сопротивляться.

- То есть, вы не сопротивлялись, а они вас били?

- Да. Они не разбирались, кто я. Мы вместе с Femen вышли, и нас начали бить. Потом бросили лицом в асфальт и начали меня пинать. Девочкам замотали лица скотчем, Оксану (Шачко. - ТК) пинали. В этот момент я сказал, что я журналист из другой страны. Но, мне кажется, их это еще больше раззадорило.

А в суде мне предъявили, что я сопротивлялся сотрудникам милиции, срывал с них погоны, фуражки и прочее... Меня сотрудники милиции вообще пальцем не трогали. И я на суде это говорил, как и то, что я никого пальцем не касался. Я в первый раз увидел сотрудника милиции в машине, когда нас, уже избитых, туда бросили. Поэтому такое обвинение абсурдно по определению.

- В блоге на GQ вы писали, что вас обвинили в незаконной торговле. Откуда взялось это обвинение?

- Вначале мне инкриминировали сопротивление. Потом, когда в интернете разгорелся скандал, видимо, пытались понять, что вообще со мной делать. В какой-то момент в милиции мне сказали, что они бы с удовольствием меня отпустили, но не факт, что я вернусь на суд. Потом сказали, что отпустили бы меня с удовольствием, но им же тоже как-то надо объяснить, что я с синяками.

А в пять утра один из сотрудников милиции, который следил за тем, чтобы я не убежал, открывает мое дело, а там 160-я статья (Кодекса об административных нарушениях. - ТК). Как я потом посмотрел в интернете, незаконная торговля в переходах, подъездах, на улице и во дворах.

Но на суде меня опять обвинили по 185-й в сопротивлении сотрудникам милиции.

- В момент задержания вам разбили лоб, а «скорую» вызвали только три часа спустя. Чем вам это объяснили?

- Да ничем. Тут настолько всё не соответствовало закону... Флешки у меня отобрали. Там отснятый по Femen материал и люди, которые нас задерживали.

- Вы написали заявление по этому поводу?

- Нет. В милиции мне сказали: «Напишешь заявление - фотоаппарат не вернем». Да и вообще милиция могла не возвращать камеру. Они сделали очень хитро, пропустив нас через несколько разных служб. Били нас одни, в милицию везла патрульно-постовая служба, занималась нами милиция. Юридически так было всё сделано, что концов не найдешь...

Да и воевать с ними я не собираюсь, это не функция журналиста. Моя задача - освещать события, это всё, что я хочу и собираюсь делать.

- Как к вам относились во время вашего пребывания в милиции, учитывая, что вы и Оксана Шачко были серьезно избиты?

- Когда «скорая» приехала, врачи не понимали, что с нами делать. Они были испуганы и не торопились сразу везти нас в больницу, потому что понимали, что это какая-то особая ситуация. Они еле двигались, и всё это было медленно, долго. Потом, когда им дали «добро», нас с Ксюшей отвезли в больницу.

- Почему вы там пробыли пять часов?

- Как и в любой больнице «скорой помощи», там много бомжей, алкашей, наркоманов, а также поток других больных. Врачи не справляются, принимают по два человека одновременно. Они начали мне рану зашивать, потом говорят: «У нас нет пластыря. Давай вот тут подержишь себе шов, сходи в аптеку, купи». Я вышел в аптеку, постоял в очереди, вернулся в операционную, и тогда мне уже со лбом закончили :)

- Где вас удерживали в милиции до начала судебного заседания? И как к вам относились при этом?

- Нормально относились. Нас ни разу не кормили, но даже чаем напоили и разрешили печенье найти. Правда, телефоны отобрали, что абсолютно незаконно в случае с административным нарушением. Ведь у людей, которых штрафуют за нарушение правил дорожного движения, телефоны не отбирают, как и не задерживают в РОВД до начала суда, где я должен был ночевать.

Сначала они меня определили в место, где я должен был ночевать. Затем начальник отделения очень долго что-то выяснял, и меня вернули обратно в РОВД. И я полночи просидел на диванчике, а полночи проспал в образцово-показательной чистой камере. Аскетичная, но красивый дизайн.

А вот то, что происходило дальше... По административным делам суд не должен быть закрытым. Но прессу не пустили. В суде мы находились семь часов. В воскресенье его провели, специально вызвали судью. Запретили съемку в суде, поскольку заседание проводилось в воскресенье. Они максимально нас изолировали от прессы.

Потом я узнал, что из редакции New York Times звонили в Посольство Украины и выражали свое недовольство действиями служб правопорядка. И еще они звонили в РОВД, но там, когда слышали New York Times, бросали трубку.

- Как рассказал адвокат Femen Ярослав Яценко, судебное заседание продолжалось два с половиной часа, а для совещания судей потребовалось все четыре. Указывало ли что-то во время заседания на сложности в принятии решения?

- Привлекались псевдосвидетели, которые якобы видели задержание на расстоянии в 150 метров. Я впервые в жизни наблюдал, как люди клянутся говорить правду и только правду - и через секунду врут.

И судья во время вынесения приговора повторил всё сказанное ими: что якобы девушки были голые, что я держал в руках «предмет, похожий на фотоаппарат», что я размахивал рюкзаком... А я не мог этого делать, потому что изначально ребята, которые меня били, в первые десять секунд заломили мне руки и одели рюкзак мне на голову. И девочки были испуганы, потому что они не могли понять, где моя голова :)

За время совещания судья написал три листочка...

- Как восприняли решение суда?

- Мне несложно заплатить 150 грн, дело не в этом. Судья постарался сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Мы получили минимальное наказание по тому обвинению, которое нам предъявили. Другое дело, что эти обвинения совершенно незаконны и не соответствуют действительности. При этом они абсолютно забыли, что я журналист и подчеркнуто не принимали это во внимание.

Соломоновым решением судья прикрыл все тылы - и милиции, и сотрудников спецслужб, и суда. Ранее сотрудники милиции рассказали нам, что если нас оправдают, то сразу же нужно обвинять их в незаконном задержании и незаконном удерживании, избиении.

- После завершении суда вы успели рассказать о случившемся многим коллегам и написали блог для GQ. Замечали ли после этого слежку и преследование?

- В какой-то момент это было. Вроде сейчас уже прошло. Стояли возле подъезда, на входе в парадном отключили кодовый замок на домофоне.

- Как New York Times защищает своих журналистов?

- Они могут защищать как угодно, но в этом плане страны вроде России и Украины находятся в таком странном состоянии с точки зрения безопасности... Это вроде не государства, где, например, гражданская война, как Сирия или Ливия, где в случае ЧП с журналистом редакция будет подключать тяжелую артиллерию и вести переговоры на уровне послов. С другой стороны, в цивилизованных странах вопрос решается на юридическом уровне.

А здесь они у меня спрашивают: «Чем помочь?». А я не знаю! :) Потому что юридически эти вопросы в наших странах решить невозможно. Подключать более сложные ресурсы, как в Афганистане, тоже невозможно. И в Америке, да и в Европе, опасность таких стран, как Беларусь, Узбекистан, практически невозможно объяснить. Вроде это цивилизованные государства, но в них ты можешь угодить по полной программе.

Поддержали меня после публикации многие. Помимо New York Times, вышла публикация в «Русском репортере». Сразу же написал главный редактор GQ. Подключился мой куратор из Нью-Йорка, пришло письмо из Парижа - из AFP, где я раньше работал. И популярные блогеры об этом сразу же написали. Связи со мной не было, так что обо всём информировали мои друзья.

«Я не могу бросить репортаж и начать снимать арт»

- Дмитрий, в прошлом году вы с художником Зиной Суровой выпустили книгу «Космос» - очень важное, на самом деле, издание для детей на научную тему, куда вошли в том числе и ваши фотографии с «Байконура». Окупилась ли книга в итоге?

- Окупилась, но книги - это же очень малоприбыльный товар. Первый тираж - 5 тыс. - давно разошелся, сейчас продается второй тираж. Мы изначально планировали, что у этого издания должна быть доступная цена, поэтому мы мало где продаемся, потому что большие распространители сразу взвинчивают цену.

По большом счету, для хороших книг у нас нет адекватных экономических условий. И чтобы выпустить книгу, человек должен совершить подвиг. А для того чтобы появлялось много хороших изданий, это должна быть индустрия, а не подвиг.

Как правило, автор получает от продаж книжки 7-15% от отпускной цены типографии. Чтобы надеяться на прибыль хотя бы в 10 тыс. грн, потребуется тираж в 2-3 тысячи экземпляров. Учитывая длительность написания книги и подготовки к печати, процесс нерентабельный. Естественно, при таких экономических условиях появление новых авторов - редкость.

- Сложно ли было получить разрешение на съемку на «Байконуре»? Какое впечатление у вас сложилось о людях из этой сферы?

- Я был на «Байконуре» семь раз на старте и дважды на посадке. Плюс наблюдал за тренировками в «Звездном». Как сотруднику France Presse, разрешение получить было несложно - мы регулярно освещали эту тему.

Плюс я два раза снимал для компании Space Adventures, которая запускает космических туристов. А фотографам со стороны аккредитоваться достаточно проблематично.

Личные впечатления, в основном, - «за стеклом». На момент, когда космонавт готовится к старту, последние две недели к нему нет прямого доступа. Вы с ним если общаетесь, то через стекло - чтобы не заразить, и в специально отведенное для прессы время.

Что касается общения в быту, мне помогло то, что есть друзья среди космонавтов и людей из этой отрасли. Также была возможность общаться с космонавтами во время совместных трансферов на посадку, пребывания в гостинице.

- И каких берут в космонавты?

- Сейчас требования к космонавтами уже не такие жесткие. Раньше были очень узкие рамки - по весу, по росту. Сейчас всё гораздо проще: главное - быть терпеливым. Там нужно очень долго ждать, чтобы полететь в космос. Вы можете пахать в отряде космонавтов все десять лет, и при этом лишь надеяться, что для полета выберут вас. Борьба идет страшная... Это ведь и финансовый аспект: возвращаясь из космоса, человек переходит в абсолютно другую стадию своей жизни.

Это вообще очень интересная сфера. Немножко конечно, застывшая - какая была в 1960-е, такой и осталась.

- Вы вошли в историю фотографии как один из первых, если не первый журналист, снимавший войну в Афганистане в формате 3D. Для чего вам это было нужно? Ведь война сама по себе мало кого оставляет равнодушным.

- За более чем десятилетие военных действий в Афганистане было много фотоснимков на эту тему, хотелось сделать что-то свое. Искал новый прием параллельно с ежедневными съемками для новостного агентства...

Вообще, здесь есть только два пути - или искать новые технические приемы, или новые творческие решения. Никогда не знаешь, что выстрелит. В Афганистане я занимался серией портретов «Амулеты» - они не выстрелили. «Сверстники» - более удачный проект, но незаконченный пока.

3D было интересно поснимать, но не более того - это очень техническая вещь. «Сверстники» для меня гораздо важнее. Это то, что я очень хочу доделать.

- Где потом были опубликованы эти работы?

- 3D-фото были на ленте AFP, их скачивали. Но крупное информационное агентство не заточено под продажу штучных фотографий и нигде их особенно не может презентовать - если кому-то не лень рыться в новостной ленте в поисках этих снимков, то, конечно, найти можно. Так что большой шумихи из этой серии не получилось. Яркий пример того, что подобные эксперименты эффективней реализовывать в качестве фриланс-фотографа.

- Как напомнил Ефрем Лукацкий, во времена классической военной фотографии Роберта Капы об искусстве военной фотографии судили по расстоянию, на которое удалось приблизиться к объекту съемки. И Ефрем, и фотографы старшего поколения довольно скептично настроены к таким артовым приемам, как работа победителя World Press Photo-2012 Самуеля Аранды...

- Процесс изменений - естественное явление. И, естественно, мне самому что-то не всегда нравится, но ведь невозможно использовать одни и те же метафоры бесконечно долго.

На данный момент визуальную моду диктует точно Европа, причем Северная Европа. Мы часто вырваны из этой культуры, она для нас чуждая. Южанам не близка северная культура и наоборот. И в фотографии есть своя мода, и свои модные имена - кто-то останется, кто-то не останется...

К тому же, фотография бывает абсолютно разная, и у нее абсолютно разные цели и задачи. Если для новостных снимков вся эта художественность не нужна, так как отвлекает зрителя, то фотохудожников вообще мало интересует, доступна ли их идея.

Во времена Роберта Капы попасть на войну было сложно, он был одним из нескольких. Сейчас, чтобы выдержать конкуренцию, фотографы соперничают - кто-то в скорости, кто-то в глубине. Фрилансеры, пробивая себе путь среди штатных фотографов, рискуют больше всех... А выигрывают на World Press Photo самые разные работы - и снимки для агентств, и художественные.

- Как относитесь к этому конкурсу вы?

- Фактически это самый важный фотографический конкурс в СМИ. И кто бы что ни говорил, его невозможно воспринимать иначе. «Оскар», несмотря на свою попсовость, очень влияет на киноиндустрию, а Канны - на арт-кино. А World Press Photo очень влияете на документальную фотографию, которая массовой не является.

Большинство моих знакомых не представляют, что документальная фотография для СМИ бывает красивой. Плюс у нас очень мало изданий, которые публикуют эстетичные фотографии. На одни и те же съемки ездят корреспонденты Noor и ИТАР-ТАСС, и редакции наших СМИ чаще всего предпочтут ИТАР-ТАСС, хотя бы потому, что у них подписка и для них может быть банально сложно работать на английском с иностранной конторой. Так что большинство читателей даже не представляет, что может быть по-другому.

Плюс есть очень крутые фотопроекты, о которых даже в фотомире ничего не известно. Вот Балаш Гарди столько лет готовит проект о кризисе водных ресурсов - самая важная тема, которая может быть сейчас. Ведь от нехватки воды в одной Бразилии гибнет больше людей, чем на всех войнах, вместе взятых...

- Если в двух словах, какая разница между российской, европейской и американской фотографией? :)

- Есть разница в самой стилистике работы. Плюс в агентстве France Pressе, в которое я изначально хотел попасть, для журналиста допустимы более художественные вещи. Американцы более сухие и деловые, а европейцы, конечно, более тяготеют к эстетике. Да и всё зависит от «жанра»: и визуальная разница между журнальной и газетой фотографией гораздо больше, чем разница между американской и французской фотографией.

- Вы давно сотрудничаете с любимым изданием многих фотографов - «Русским репортером». Как там устроена фотослужба?

- Это самая лучшая фотослужба из всех, которые я видел. Секрет прост - в «РР» фоторедактор не является подчиненным главного редактора, это равновеликие фигуры. Они вместе обсуждают темы, но приказать бильду никто не может. И это нормальная ситуация, но таких фотослужб в России больше нет.

- Сейчас состояние фотожурналистики многие оценивают как кризисное. Есть ли, по вашему мнению, будущее у теории совмещения ремесла журналиста, фотографа и еще желательно специалиста по мультимедиа? :)

- Это хорошо, если человек способен делать всё подряд. Вопрос в том, до какого уровня это вообще возможно. Ведь в сутках 24 часа. И если ты снял столько фотографий, что отбор занимает семь часов, а на подготовку хорошего текста уйдет часов восемь... Ну, допустим, у тебя три руки и четыре ноги, и ты успел снять заодно и хороший материал для мультимедиа. Но для его подготовки часов 20, а сдавать тебе всё нужно завтра. Ну хорошо, послезавтра. Есть большая вероятность, что ты сразу начинаешь просаживаться по качеству.

Я посчитал, что подготовка мультимедиа занимает столько же времени, сколько и в случае с телерепортажем. Например, сделать две минуты мультимедиа - это как сделать две минуты телерепортажа. На телевидении над ним трудится 6 человек, которые суммарно тратят порядка 48 часов. Так как мультимедиа ты делаешь один, то эти 48 часов - это неделя работы. При этом, в отличие от телерепортажа, за мультимедиа никто не готов платить.

Но всё может измениться: в Америке количество рекламных бюджетов в интернете уже превысило количество бюджетов телерекламы, так что посмотрим, как будет дальше.

- Многие фотожурналисты решают проблемы кризиса в профессии, подрабатывая свадебным фотографом. Насколько зазорно для профи заниматься этим в Америке?

- Ну, Ваня Ургант не стесняется выступать на вечеринках или день рождения провести... А в нашей среде многие считают оскорбительным снимать свадьбы. Хотя я не знаю, если честно, как к этому относятся в Америке, я же там не живу. Я думаю, везде всё очень индивидуально.

- Но ведь это же очень трудно.

- Трудно, как и в случае с любой коммерческой съемкой, где нужно удовлетворить потребности и запросы заказчика. И большинство стесняется этой работы, а вот в студии поснимать не стесняются :)

- Насколько вас интересует сейчас тема войны? И к какой фотографии, в контексте вашей любви к эстетике, вы тяготеете больше - артовой или документальной?

- Арт-фотография, конечно, гораздо выше журналистики. Фотожурналистика, как и текстовая журналистика в рамках литературы вообще - это низкий жанр. Он слишком приземленный, использует реальность. Очевидно, что «Война и мир» - выше, чем самый крутой репортаж. Но это не означает, что великих репортажей нет или они хуже, одно не заменяет другое...

Арт-фотография мне ближе. Но я не могу бросить репортаж и начать снимать арт. Это другой мир, я никого там не знаю. И если я сделаю такой снимок, то даже не знаю толком, что с ним потом делать.

Я столько времени провел в новостях... Но никогда, допустим, как Максим Дондюк, не снимал одну тему долго. Хотя я думаю, это самое важное и сложное, что может быть - найти свою тему. Для меня важен мой проект со «Сверстниками». Но чтобы продолжить его, мне надо поехать в Афганистан. Сама война меня не интересует. Это фон, на котором происходят вещи, которые мне интересны: здесь сталкиваются люди из двух абсолютно разных миров, и они работают вместе. И всё это проявляется визуально, а ведь далеко не все явления действительно как-то проявляются визуально.

Конечно, для меня важно, с кем работать. Мне приятно работать с «Русским репортером», с Time, c New York Times - чем бы я ни занимался, я всегда готов для них поснимать, просто из-за людей, которые работают в этих изданиях, и потому что это очень интересно. Все-таки журналистика - это же одна из самых интересных профессий.

Справка «Детектор медіа»

Дмитрий Костюков родился 6 ноября 1983 года в Севастополе. Окончил факультет журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова, а с 2010-го года преподаёт здесь практику фотожурналистики. 

Был штатным сотрудником издательского дома «Коммерсантъ», информагентства France-Pressе. Начиная с 2011-го года в карестве фрилансера сотрудничает с такими изданиями, как «Русский репортёр», GEO, GQ, «Вокруг света», New York Times, Financial Times, International Herald Tribune.

Победитель ряда конкурсов. Среди них - FRF 2009 Award (Фонд развития фотожурналистики): 1-ое место в номинации Spot News (Story) и 1-ое место в номинации General News (Story); The best of photojournalism-2010 (BOB): 2-ое место, номинация Local Portrait and Personalities; Sport Russia Award (2011); финалист Sony Awards International в категории 3D.

Автор книги «Комос» (2012). Работы Дмитрия Костюкова опубликлваны в книгах AFP: «The best pictures of the decade», «The best pictures of 2010”», «Georgia 2008», “The best pictures of 2008».  В настоящее время работает над двумя следующими книгами.

Фото Максима Лисового