– Какие задачи перед Вами поставило министерство?

– Мы пришли в период безвременья, когда ничего не стояло, а, скорее всего, все лежало, поэтому перед нами никто никакой задачи не ставил. Я понимаю, что до этого подтекстом была задача киностудию добить, а на ее месте построить город‑сад. Таким образом осчастливить еще пару тысяч жильцов, которые получат пусть не в центе города, но и не на окраине квартиры.

Мы поставили сами перед собой задачу за пять лет переоснастить студию и превратить ее во флагманское предприятие страны, прекратив тем самым манипуляции на тему ее ненужности нашему обществу.

 

– Первые два года мы вынуждены просто вытягивать ее, занимаясь обыкновенной экономикой, чтобы люди получали более‑менее приличную зарплату, а не то, что они получали, когда мы пришли. На третий год планируем как-то о себе заявлять, начинать что-то снимать. И только в последние два года из пяти планируем снимать проекты, которые должны принести политические, интеллектуальные и экономические дивиденды. Второй год – полет по плану. Произошло то, что в течение пятнадцати лет считалось невозможным: мы - рентабельное предприятие. Уменьшили возможность хищений – и киностудия ожила. Мы делаем свою работу. Дает министерство пару копеек – большое спасибо, а нет  – так по возможности за счет кредита, оборота оснащаем студию самостоятельно. Купили новые камеры, линейку света. Сейчас покупаем арисканер. Насколько мне известно, он пока единственный в Украине. Надеемся произвести его инсталляцию к юбилею. Со временем сделаем студию долби. Восстановим полный цикл, чтобы студия заработала, как в былые времена. База для всего этого есть: прекрасные павильоны, тон‑ателье, вспомогательные цеха. Да, сегодня все это не в лучшем состоянии, но гораздо разумнее восстанавливать это, чем строить нечто за городом с нуля.

 

Мы закрыли восемь весящих проектов, на окончание которых денег уже не было, они были попросту растрачены. Когда Виктор Приходько нам передавал дела, он комментировал с присущим ему цинизмом: «там фильм - мура», «это министерству уже не нужно». Не вдаваясь в существование понятия – незавершенный проект как экономическая составляющая. Хорош проект или плох, мы обязаны его сдать. Сдать и отчитаться.

 

– Но у Вас, наверное, было свое видение.Может, Вам в наследство остались вовсе не те фильмы, которые кому‑то нужны?

– Дело не в этом. Это два разных понятия – интеллектуальная составляющая и экономическая. У нас была задолженность перед вышестоящей организацией, министерством культуры. На каждой коллегии нас ставили «в угол, на колени на горох». Мы понимали, если это не закончим, ничего не построим. Сначала мы завершили проект режиссера Мащенко. Показали премьеру фильма «Богдан Хмельницкий», тем самым доказав, что киностудия способна выдавать продукт. Его у нас купил телеканал «Интер».

 

Сейчас сезон подачи заявок на следующий год. Мы планируем несколько проектов. Постараемся отстоять, чтобы снова не заниматься только тем, что видят наверху, чтобы получить возможность сделать то, за что можно будет нести моральную ответственность.

 

 

– Можете как-то охарактеризовать темы, которые вам навязывают сверху?

– Это обсуждать не имеет смысла. Мы, к сожалению, в нашем обществе, и в политике, и в искусстве до такой степени завязли в интригах и недостатках друг друга, что больше уже никто ничего и не делает. Вся энергия уходит на это. Я не чиновник. Пришел сюда извне, мне хочется работать, поэтому от всего остального я сознательного самоустранился.

 

 

– Над этим и работаем, чтобы мы могли мотивировать свою позицию.

А что касается проката, то сегодня еще не наступил тот период, чтобы за него бороться. Либо нужно сделать такой универсальный фильм, чтобы он был интересен и России и в Европе. А это еще сложнее. Без российского вмешательства и партнерства – шансов нет. А своего внутреннего рынка у нас как такового не существует. Поэтому надежда, что прокат будет удачным, пока из области фантастики. Это может произойти через пару лет, если появится пару тысяч залов. Сегодня, как мне кажется, хоть все и критикуют, но ситуация даже неплохая на кинорынке: негде показывать и нечего показывать, и что первично, мы не знаем. Пока мы учимся снимать. Появляются новые актерские, операторские и режиссерские имена. Увеличивается количество кинотеатров – увеличивается и бюджет помощи со стороны министерства. Надеюсь, в следующем году он будет составлять не пятьдесят миллионов, а сто пятьдесят. Просыпается интерес среди спонсоров и инвесторов, готовых вкладывать в эту индустрию деньги. Это все шаги, которые лет через пять могут привести к кинобуму. Будет что показывать и где. Главное, чтобы нас к этому времени не смыло волной, как тех, кто не соответствует времени.

 

 

– У студии есть некая самостоятельная возможность помогать кому-то, пусть не деньгами?

– Мы этот шанс, используем, рассматривая каждое отдельное предложение. Сейчас мы занимаемся тем, что читаем сценарии. К сожалению, не от чего загораться. В основном пишут те, кто посчитал себя сценаристами. Это далеко не профессионалы, а те, кто ищет себе работу или частного инвестора, чтобы купить машинехоньку, квартирехоньку. Снять что-то для отчета или, если выйдет, вообще ничего не снимать. Почему мы постоянно поднимаем вопрос перед министерством: «Не раздавайте на частные студии тем, кто ничего за душой не имеет, потом и спросить с них нечего». Должен быть контроль за государственными средствами, иначе это просто вымывание народных денег.

 

Сейчас ввязались в совместный автобиографический проект по Гоголю с Натальей Бондарчук. Она сначала обратилась к министерству культуры, с просьбой поддержать. Министерство не смогло подставить свое плечо, но мы все понимаем, что Гоголь для Украины знаковая фигура, что Украина не должна от этой экранизации стоять в стороне. Приняли решение помочь самостоятельно своими услугами и техникой. Да, я считаю, что Бондарчук не последняя фамилия в кино. Сейчас Наталья снимает фильм о Гоголе, а на стендбае у нее стоит Лермонтов.

 

 

– Большая часть фильма снимается в Украине?

– Первый съемочный период мы вместе провели в Полтавской области. В сентябре будем снимать в Крыму. Потом в Италии. Работаем как сопродюсеры. Вместе подбираем украинских актеров, локации, обеспечиваем персоналом, техникой, транспортом.

 

 

– Вы ничего не сказали про павильоны.

– Потому что те деньги, которые она получила на фильм в России, правильно и тратить у себя на родине, тем более если они государственные. Я не представляю, какой должна была быть мотивировка, если бы наша студия получила деньги и поехала снимать фильм куда-нибудь в Колумбию.

 

 

– Павильоны студию кормят?

– Мы не сдаем павильоны в аренду, а оказываем услуги со своими специалистами, декораторами, светом. Сегодня для нас в этом смысле большое подспорье - телевизионщики. Ничего страшного в этом не вижу, поскольку договоры с ними коммерческие, временные: если мы почувствуем, что появился фильм, для которого нужны павильоны, в любой момент решим вопрос и будем использовать их под себя. По‑моему, это лучше, чтоб кто-то работал в павильонах, чем если бы по ним бегала стая голодных собак. А такое уже, к сожалению, было.

 

Киностудия должна жить. У нас ситуация гораздо хуже, чем в России и Казахстане. Если у нас арендуют помещения под офисы, мы отдаем 70% в Фонд государственного имущества, в то время как в этих двух странах все идет на развитие студии. Мы выплачиваем большой налог на землю, хотя неоднократно поднимали вопрос о том, что у государственного предприятия должно быть иное налогообложение. Нам отвечают: «Не тяните, отдайте землю». Мы замолкаем и платим. Сейчас время такое, когда еще не утихла жажда быстрой наживы, но оно пройдет. Нам бы продержаться еще лет пять. А потом будут радоваться тому, что удалось сберечь. Радоваться и пользоваться.