Публикуя интервью с Лесей Волошин, «Детектор медиа» продолжает цикл бесед с известными украинскими сценаристами — Алиной Семеряковой, Андреем Бабиком, Владимиром Нагорным.

— Леся, каждый украинский сценарист попадает в киноиндустрию непростым путем. Как это было у вас?

— У меня все стандартно: я окончила Институт имени Карпенко-Карого…

— А до этого? Вы же выросли, окончили школу и педагогическое училище в городе Корсунь-Шевченковском, почему решили после этого пойти учиться в театральный институт в Киеве?

— А до этого я была поэтом, до того я еще училась в художественной школе. Не хочу об этом вспоминать, потому что ничего достойного, как мне кажется, я тогда не сделала… Но, с другой стороны, именно мое прошлое и мой родной город сделали меня тем, кем я есть сейчас. Так что все сложно…

— Но это же как-то повлияло на ваш выбор профессии?

— Я человек целеустремленный и всегда такой была. В 11 лет, после того, когда я поняла, что хочу учиться в художественной школе, я, никому ничего не сказав, сдала вступительный экзамен (как сейчас помню, мы рисовали яблоко с натуры). И поставила родителей перед фактом, что я уже поступила в художку, а теперь им нужно пойти, написать заявление и оплатить учебу, и они сделали это, за что я им благодарна до сих пор. Так получилось, что это оказались самые лучшие четыре года в моей детской жизни. У меня был волшебный учитель Валерий Иванович, которого я обожаю до сих пор. Мне нравилось учиться у него, и я ходила в художку с радостью даже после того, как поняла, что особым даром на этой почве Боженька меня, увы, не наградил. Как я это поняла? Все просто. В моем классе было три талантливейших парня, которые в свои 12-13 лет рисовали как боги. И я со своими скромными способностями поняла, что рядом с ними мне делать нечего. Нет, школу я не бросила, закончила, получила свою «похвальную грамоту», но дальше по этому пути не пошла. У меня с детства очень хороший нюх на одаренных людей, меня не обманешь, то, что действительно сделано талантливо, всегда чувствую и понимаю. Поэтому, учась четыре года плечом к плечу с более талантливыми одноклассниками, я поняла, что мне нет смысла связывать свою жизнь с живописью, потому что, несмотря на все усилия, я не смогу добиться здесь чего-то выдающегося. И закрыла эту страницу.

— Сейчас в работе сценариста как-то помогает подготовка, полученная в художественной школе?

— Помогает даже не столько само рисование, сколько знание истории искусств: могу отличить Моне от Мане и импрессионистов от Шишкина. Ну и в разговоре тоже могу показать себя эдаким интеллектуалом, если это нужно, конечно…

— Какие-то наброски для своих телепроектов делаете?

— Нет, давно уже не рисую: если нет таланта, то нечего и трепыхаться. Я сторонник абсолютной честности с собой и другими. Я всегда всем своим студентам говорю: написал заявку — подпиши, перед тем как рассылать ее. Ведь если отправил ее мне, редактору, продюсеру, значит, ты хочешь, чтобы она была прочитана, а если тебе стыдно подписывать то, что ты написал — не отправляй, подумай над ней еще, докрути, доработай. Именно поэтому я никогда не снимаю свою фамилию с титров, даже если то, что я писала, получилось плохо. Мне кажется, что в любом случае нужно отвечать за свою работу. Да, многие коллеги мне скажут: но ведь если по-честному, то от сценариста ничего не зависит, я могу написать гениальный сценарий, а потом придет режиссер и все испортит. Да, так, к сожалению, тоже бывает, но если ты пытался как-то повлиять на ситуацию, исправить то, что происходит, и у тебя не получилось, прими это как данность и неси ответственность за свой продукт. Согласна, иногда бывает стыдно, но что поделаешь, ты же это сделал, будь честным. Нельзя отвечать только за хорошее.

Студентки факультета театроведения: Наташа Емелина, Лена Лукина, Леся Волошин (на переднем плане), Алена Ляшевская и Наташа Горбачева

— От чего зависит успех или неудача в реализации сценария?

— Всякий раз причины разные. Это может произойти на любом этапе: и когда сценаристу приходится вносить 10 тысяч самых разных правок, которые иногда только ухудшают историю, и когда он не может отстоять свое видение перед канальным редактором, режиссером, продюсером… Иногда даже одна неудачно подобранная актриса может все испортить и увести историю в совершенно другую плоскость, о которой бедный сценарист даже не догадывался.

— Но ведь бороться-то стоит? Вы на своем мастер-классе сами рассказали, как боролись за собственное видение сериала, который снимался в Казахстане, и в конце концов продюсеры-заказчики согласились с вашими аргументами…

— Да, это было. Самое приятное то, что по окончании сложного, напряженного разговора казахский продюсер, прощаясь, сказал мне: «Леся, вы крутая!» Бороться нужно, но не всегда студия-заказчик, продюсер, режиссер, редактор готовы искать компромисс с автором сценария. А когда намекают: «Рот закрыла и пошла», — то бывалый сценарист закрывает рот и уходит. Можно что-то доказать только тому, кто тебя слышит. А если не слышат, то доказывать бесполезно, будешь в роли «городского сумасшедшего», а это мало кого прельщает. Поэтому да, я всегда пытаюсь улучшить проект до последнего, но если мне это не удалось, то фамилию с титров не снимаю. Даже запретила себе об этом думать, это нечестно.

— То есть в индустрии такие правила игры и нужно их принять?

— Сценаристы не всегда понимают, на что они идут, и от этого потом все их страдания. Именно поэтому я всегда говорю своим студентам: не хочешь, чтобы тебя правили — пиши романы.

— В издательствах тоже есть редактура…

— Да, но там редактура хотя бы структуру не трогает… Не можешь смириться с правками и принять их — пиши текст, который позволит читателю прийти к тебе напрямую, без посредников. То, что пишут сценаристы, это же не прямой путь истории, это всего лишь руководство к действию для огромного количества людей, которые к этому проекту на разных этапах будут причастны. Поэтому если не хочешь правок, пиши прозу, а лучше — стихи, их вообще никому нельзя править…

— В вашей творческой жизни как раз был такой «поэтический период». Расскажите о нем.

— Ну, как все девочки, стихи я начала писать от большой любви. Но, наверное, они были не слишком плохие, если их публиковали в районной и областной прессе, даже приглашали меня с ними на фестивали. Но этот этап тоже в прошлом, я даже, если честно, стала забывать о нем, а недавно звонит мама: «Твои стихи читают по радио, называют тебя нашей гордостью». Моя реакция: «О Боже! Зачем? Почему никто не спросил у меня, хочу ли я этого?» Дело не в том, хорошие они или плохие, просто я выросла из них, поэтому мне хотелось сказать своим землякам: хватить копаться в прошлом, если хотите гордиться, гордитесь мной той, кем я стала сейчас. А стихи… Если быть до конца честной, то в свое время я поняла, что как поэт я так же бесталанна, как и художник. И поэтом закрыла для себя этот путь.

— Вы задали себе высокую планку в творчестве…

— Понимаете, чтобы рассказывать окружающим о своем внутреннем мире, он должен быть настолько интересным, чтобы кому-то захотелось его узнать. Я признаю за каждым человеком право на творческое самовыражение, но при этом говорю «талантливо» только на то, что действительно талантливо. У меня есть гениальная подруга, сценаристка, поэтесса Татьяна Малахова, которая пишет потрясающие стихи. То, что она делает, действительно талантливо. Каждый ее стих — это явление, которое нельзя просто прочесть и забыть. Поэтому если у тебя есть голос, есть что сказать людям — говори, но если ты просто один из многих — то нечего обманывать ни себя, ни других. Поняв это, я поставила точку и на своей стихотворной карьере, и не жалею об этом.

— Потом в вашей жизни был факультет театроведения Института Карпенко-Карого. Почему театр? В вашем родном городе, наверное, и театра не было?

— В нашем городе за всю его историю был один театральный режиссер и один известный актер. Актер — Виталий Егоров (играл Милко в сериале «Не родись красивой»), режиссер — Сергей Викторович Сушенцев (сейчас ставит спектакли в Сыктывкаре, в Коми), а теперь еще я — театровед. Если бы не Сергей Викторович, мне бы и в голову не пришло, что есть такая профессия как театральный критик, но он появился в моей жизни, и я ему за это очень благодарна. На самом деле история появления Сушенцева в Корсуне похожа на историю из кинофильма. Он родился и вырос в Нижнем Тагиле, но когда они с братом Витей были еще совсем пацанами, его мать, убегая от пьющего мужа, взяла двоих детей, села на поезд и ехала по тогда еще Советскому Союзу, пока не закончились деньги. И, как вы понимаете, закончились они в городе Корсунь-Шевченковском. Меня в это время еще и на свете не было, а Сергей Викторович уже приехал в наш город, чтобы через много-много лет дать мне волшебный пендель, чтобы сейчас я сидела перед вами вот в этом кафе и рассуждала о проблемах сценаристики…

Леся Волошин во время учебы в университете и ее годовалая дочь Эвелина-Елизавета, с которой она вместе делила тяготы учебы на стационаре

Много лет мы с Сушенцевым жили в одном городе, ходили по одним и тем же улицам, но просто не видели друг друга, разница в 16 лет — это все-таки существенно. А потом, окончив школу в нашем городе, Сушенцев уехал в Москву, поступил в ГИТИС (на курс Натальи Сац), потом уехал в Красноярск, Сывтыкар… И жил там много-много лет, пока в средине 1990-х ему не пришлось по семейным обстоятельствам вернуться в Корсунь, где все еще жила его мама. А тут я такая, взрослая, лет 19. Я в то время уже работала после окончания педагогического училища во Дворце для детей и юношества. Так мы и познакомились с Сергеем Викторовичем, который влюбил меня в театр. Он открыл для меня театр Марка Захарова и пьесы Шварца, он рассказал мне, как работать с актерами и чем пахнут кулисы. Сейчас я понимаю, что оставшись без театра, мой взрослый друг тосковал по нему, а я готова была сутками слушать его и влюблялась все больше и больше… В театр…

Потом мы вместе с ним написали пьесу «Дюймовочка», которую потом поставил Саша Андриенко в Киевском театре оперетты. Именно Сушенцев однажды сказал мне: «Леська, а езжай-ка ты в Театральный институт, там такие, как ты, очень нужны». Ну я ему и поверила… Поехала и поступила, а Сергей Викторович снова уехал в Коми. Так что я тешу себя иллюзией, что этот умнейший, талантливейший, прекраснейший человек приезжал в мой родной Корсунь только для того, чтобы дать мне волшебный пендель и помочь открыть для меня мир, который я люблю до сих пор.

— Как же получилось, что, окончив театроведение, вы оказались на телевидении в роли сценариста?

— Ну, это, конечно, произошло не сразу. Сначала я хотела прожить свою жизнь в театре. Тем более, что уже на вступительных экзаменах я познакомилась со своим будущим руководителем курса, одним из лучших современных театроведов, блестящим преподавателем, а сейчас еще и заведующим кафедрой театроведения — Валерием Алексеевичем Фиалко. Я до сих пор обожаю его, считаю одним из самых важных людей в моей жизни и благодарна за все, что он сделал для меня и моей семьи. Именно благодаря Валерию Алексеевичу и его поддержке выйдя на втором курсе замуж и родив на третьем дочку, я не взяла академку, училась как все и даже закончила университет с красным дипломом. Кстати, на тех же вступительных экзаменах я познакомилась и со своей лучшей подругой, крестной моей дочери Аленой Ляшевской (Галенко), на сегодняшний день она — одна из самых лучших и востребованных украинских кастинг-директоров. Вот так и получилось, что учились мы на театроведов, а нашли себя в кино и на телевидении (к слову сказать, третья наша одногруппница, Наталья Емелина, сейчас главный редактор журнала «Твой малыш»).

— После окончания института вы еще не были связаны с телевидением?

— Когда я была на четвертом курсе, Валерий Алексеевич понял, что молодая семья с маленьким ребенком на руках не справляется с финансовой стороной вопроса, и начал искать возможность меня трудоустроить. Он всегда так трогательно о нас заботился, за что я до сих пор ему очень благодарна. В это время в Театре русской драмы открылась рекламно-издательская служба, которую возглавил еще один очень важный человек в моей жизни, Валентин Данилович Макаренко. Они с Валерием Алексеевичем были знакомы еще по институту, и поэтому он не смог ему отказать, и я получила работу. О Валентине Даниловиче могу сказать, что он один из самых лучших руководителей в моей жизни, он — и Яна Щербинина, которая была моим непосредственным начальником. И если бы молодую семью, у которой не было своего жилья и перспектив его получить, не одолевали постоянные финансовые трудности, я бы до сих пор с радостью работала в этом коллективе. А что? Когда я звонила журналистам по поводу премьер и говорила: «Здравствуйте, это Леся из Леси…» или «Это Леся Украинка», я понимала, что я на своем месте. Но проблемы были, и мне пришлось что-то с этим делать.

— Но вы же не сразу ушли на телевидение, в вашей биографии есть период, когда вы писали пьесы, ведь вы же член Союза писателей?

— Нет, не сразу. Учась в университете (поступала я в институт, а закончила уже университет), я выбрала для диплома тему современной украинской драматургии, которой в 2000 году как явления еще не было, то есть она не была до конца сформулированная, выкристаллизованная. Я читала пьесы, которые были написаны, смотрела постановки, знакомилась с драматургами — Недой Нежданной, Сергеем Щученко, Наташей Ворожбит, Максимом Курочкиным, Татьяной Иващенко, Валентином Тарасовым, Олегом Миколайчуком, Александром Денисенко. Я видела, что они такие же люди, как и я, и решила, что, наверно, я тоже смогу написать пьесу. Ну а дальше… Мне всегда очень везло на людей, поэтому когда я возомнила себя драматургом, мне посчастливилось познакомиться с Ирэной Коваль. Она в то время организовывала при Британской Раде чтения современных украинских пьес. Ей очень понравились мои пьесы, одну мы даже перевели на английский язык. Именно благодаря пьесам я и стала членом Союза писателей Украины. Но эти все успехи не решали вопрос безденежья, моя семья еле сводила концы с концами. Так тогда жило полстраны, это было начало нулевых, поэтому ничего странного в таком положении дел не было, но я хорошая мать и не собиралась сидеть и ждать манны небесной, сложа руки. В поисках подработки я попросила Александра Денисенко, который делал на телеканале «Киев» авторскую передачу о кино, помочь мне пробиться на телевидение, и он взял меня к себе редактором. За что я ему до сих пор очень благодарна.

— Что вы делали в качестве редактора на телеканале?

— Расписывала коды бетакамов для эфиров канала «Киев». Каждый день в обеденный перерыв я ходила из Театра русской драмы на канал, а потом топала через весь Крещатик обратно. Это было уже что-то, но еще не совсем то, о чем мечталось, но тут мне опять повезло. В 2003 году московская кинокомпания «Амедиа» планировала запустить длинный сериал-адаптацию для украинского канала, и для этого в сценарную группу им были нужны киевские сценаристы. Но в Киеве профессиональных молодых сценаристов тогда еще не было, и они решили привлечь драматургов. Нужно было пройти отбор в три этапа, на первом этапе нас было много, на втором уже меньше, а третий этап — собеседование с английским продюсером, правообладателем формата, который планировалось адаптировать — прошли только Сережа Щученко и я. И нас с ним пригласили жить и работать в Москву. Услышав это, я решила уйти из Театра русской драмы. Яна мне говорила: «Не спеши, возьми отпуск, съезди, посмотри. Вдруг тебе еще там не понравится», — но я поняла, что это шанс все изменить, и не собиралась его упускать. И, с одной стороны, я благодарна судьбе за этот поворот, а с другой — я до сих пор с грустью вспоминаю время, когда работала в театре. Это такой кайф, когда ты бежишь по внутренним коридорам театра, когда у тебя куча дел, когда ты чувствуешь причастность к чему-то по-настоящему ценному…

Но я уехала в Москву, нам с Сережей сняли квартиру, и с нами начали работать правообладатели английского формата, каждый день нас учили основам сценаристки, объясняли все от прописных азов до того, как делается адаптация. Теперь я понимаю, что тогда «Амедия» готовила будущие сценарные кадры для индустрии. Так у меня произошел старт в профессии сценариста. И когда проект для Украины в Москве закрылся, нам предложили остаться — как раз писался сериал «Бедная Настя», шла речь о ситкоме про «няню Вику». Но в этом случае нужно было перевозить в Москву семью, а муж был категорически против, так что я вернулась в Киев. Вернулась с четким пониманием: вот оно, то, чем я хочу заниматься всю свою жизнь, — я хочу быть сценаристом! Но для начала нужно было как-то попасть работать хотя бы на телевидение.

— И как это произошло?

— Я снова обратилась к Валерию Фиалко, ну а к кому? И он снова мне помог, устроил сценаристом в проект «Хочу и буду» Ольги Герасимьюк на канале «1+1». Не скажу, что это было очень легкое время в моей жизни, бывало по-всякому, но с этого момента я уже со сценарного пути не сходила и, надеюсь, никогда не сойду.

— Но вы же работали на телевидении не только как сценарист, но и как редактор тоже?

— Я считаю себе все-таки сценаристом. Я соглашалась на работу редактором, когда не было работы для меня как для автора… За эти 13 лет я работала на многих проектах, на разных каналах, нередко это все было одновременно. Например, с Сергеем Притулой мы объездили всю Украину во время съемок шоу «Було ваше — стало наше». И в это же время я продолжала много писать как театральный журналист — выходили мои обзоры театральных сезонов, статьи о премьерах. Но как драматург я больше ничего не написала.

— То есть ничего, кроме опубликованного триптиха — трех пьес о любви?

— Ничего. В пьесе нужно сказать миру что-то большее, чем банальную историю про любовь. Мне кажется, что пьесы нужно писать только тогда, когда не можешь не писать. А я еще к этой стадии не созрела.

— Чем театр остался в вашей жизни?

— Честно? Прекрасным воспоминанием. Признаюсь, я сейчас очень редко хожу в театр. Спасибо Валерию Фиалко, за пять лет в институте он научил нас анализировать постановки, и когда я вижу, что это не так хорошо, как могло бы быть, меня это очень сильно расстраивает. Мне кажется, что я нахожусь уже в том возрасте, когда могу уходить с не понравившегося мне спектакля или фильма, оставлять не понравившуюся мне книгу и не тратить свою жизнь на то, что мне не доставляет удовольствия.

Во время учебы в «Амедиа»: Сергей Щученко, Наташа Ворожбит, Леся Волошин, преподаватели, представители правообладателя формата и российская сценаристка Катя Нарши

— А как вы получили свой первый заказ на написание сериала?

— Как всегда, очень неожиданно. Я уже говорила, что мне в жизни очень везет на людей. И одной из таких удач я считаю знакомство с Алексеем Гончаренко. Именно он первым рискнул дать мне возможность собрать сценарную группу и написать 126-серийный сериал, который, к сожалению, так до сих пор и не снят. Я думаю, что этот проект никогда не увидит своей реализации, но работа с Лешей научила меня многому, за что я ему очень благодарна по сей день. Кстати, именно Леша научил меня отвечать за свою работу. Было это так: я отправила ему серии, он вызвал меня на ковер, а я, слушая замечания, начала оправдаться: «Это тот написал, это этот…». Леша мне сказал: «Слушай, я нанял тебя на работу как главного автора и спрашивать буду с тебя, а если ты не можешь навести порядок в сценарной группе, это твои проблемы». Я подумала-подумала и поняла, что он прав, если я приняла работу от автора в таком виде и отправила продюсеру, значит это моя проблема. И сделала из урока, который дал мне Алексей, девиз для своей профессиональной жизни.

— А первый ваш сериал, который вышел в эфир?

— Это сериал «Вчера закончилась война» с Богданом Ступкой. Правда, был еще перед этим в 2008 году телемуви «День зависимости», но это не моя идея. Этот сценарий я правила за российско-финской сценаристкой Леной Поломяки. Она, кстати, потом нашла меня в сети и поблагодарила за работу. Сценарий «Вчера закончилась война» я писала под руководством Виктора Николаевича Приходько, а снимал мой любимейший режиссер и прекраснейший человек Володя Балкашинов.

— А как вы вообще познакомились с Приходько? Неужели к нему можно вот так взять и прийти с улицы?

— О, это отдельная история. Как всегда мне повезло: я случайно узнала, что Виктор Николаевич на базе своей студии ProTV набирает сценарную мини-группу для того, чтобы вырастить из них своих авторов. Чудом я попала в эту группу. Не знаю почему, но Виктор Николаевич взял себе в студенты нескольких парней и меня, единственную девочку. Учиться было очень интересно, но, к сожалению, дальнейшие судьбы моих одногруппников (кроме Андрея Перцена, который сейчас успешный и востребованный сценарист) мне неизвестны. Самое интересное, что Виктор Николаевич не только реально учил нас, как писать сценарии, отличать хорошее кино от плохого, но ежемесячно платил всем нам стипендию. В долларах. Это было очень круто с его стороны. И за это я ему благодарна. Правда, все это длилось недолго, потому что потом Приходько занялся строительством своей киностудии в Шпитьках и постепенно потерял к нам и нашему обучению интерес. И мы с ним расстались на какое-то время. А потом — новое чудо: постоянный сценарист Приходько Щербаков, написавший до этого огромное количество сериалов для ProTV, не смог работать над разработкой сериала «Вчера закончилась война» (в то время проект назывался «1945»), и Виктор Николаевич вдруг вспомнил обо мне. Ну, а я же от работы никогда не отказываюсь. Кстати, этот сериал в свое время просто «порвал эфир» и даже в 2011 году номинировался на премию «Золотой орел», но это уже совсем другая история.

— Этот успех сериала как-то отразился на вашей дальнейшей карьере?

— К сожалению, никак. В нашем бизнесе, даже если у тебя вышел успешный проект, это ничего не значит, и за свое место в следующем проекте нужно бороться с нуля, доказывая, что ты лучший и что ты знаешь, как сделать проект таким, который найдет свое место в сердце зрителя.

— У вас с Виктором Приходько еще был 12-серийный проект «Я приду сама»…

— Это опять же непростая история. По факту этот сериал писался задолго до «Вчера закончилась война» и был драматургически реально слабее, поэтому когда Приходько решил его снимать, он пригласил на доработку другого сценариста, который, как мне кажется, не улучшил материал, а только его ухудшил. Но изменить было уже ничего нельзя, и в титрах стоит моя фамилия.

— Потом вы работали главным редактором на канале ТЕТ?

— Не потом, а параллельно, мне сложно выстроить хронологию. Я работала главным редактором канала ТЕТ с 2012 по 2017 год. На телеканал меня пригласила Ирина Костюк. Еще я была главным автором докудрамы «Семейные мелодрамы» на канале «1+1» — пришла в этот проект, когда были написаны первые 13 серий, а ушла — когда проект закрыли, то есть из семи сезонов шесть написаны под моим чутким руководством. Но это было намного позже, а тогда на ТЕТ пришла новая команда, и они искали главреда. Не скажу, что сразу загорелась этой идеей, но сейчас очень благодарна и Ире Костюк, и Ане Елисеевой за то, что этот период был в моей жизни. Да, работы было много, у нас шли премьера за премьерой, но при этом это был один из самых счастливых моментов в моей жизни. Мне кажется, что не только в моей, но и канала ТЕТ тоже. Кстати, именно Ира с Аней поверили в скетчком «Виталька» и дали нам с Гариком Бирчей и Сашей Лозинской возможность его реализовать. А то, что у проекта было десять сезонов, и это не считая спешилов, говорит само за себя.

— Часто сценаристы обижаются на редакторов каналов — а вы работали с двух сторон, что вы скажете по поводу таких конфликтов?

— Понимаете, разумные люди всегда могут договориться. Хороший редактор всегда может дать внятные правки и объяснить автору, почему важно поправить историю, а умный сценарист всегда может услышать эти замечания и выполнить то, что от него просят. Редактор, который ничего не объясняет, а пишет автору мелкие, ничего не значащие правки, просто не на своем месте. И совсем плохо, когда редактор пишет свои правки по-хамски, отчитывает автора свысока, чувствуя себя небожителем только из-за того, что он сейчас играет на стороне заказчика. Я тоже далеко не ангел и иногда позволяю себе едкие замечания, но только тем сценаристам, с которыми много лет знакома и которые знают, что я ничего не имею против них, меня только не устраивает качество их работы на данном этапе. У меня есть авторы, с которыми я работаю по семь — десять лет, которые хотят работать именно со мной, с ними я могу и пошутить, и попить кофе, и поговорить «за жизнь». Но в общении с людьми, с которыми я раньше не работала, я себе такого не позволяю. Кроме того есть правило: отрицая — предлагай. Я пишу своим авторам: эта линия не работает, а если мы перестроим ее вот так? И у меня право последнего слова как у хедрайтера, потому что я отвечаю за проект перед продюсером: он мне говорит о правилах игры, я транслирую их авторам. Если сценаристы с ними не согласны, ничего у нас не получится, потому что это не мои условия, а те, которые продюсер получил от канала.

Пока автор пишет что-то и не получает за это деньги, он может быть любым, но когда он подписывается на проект, от него зависят сроки, работа других людей, то приходится наступать на горло собственной песне и становиться одним из винтиков в этом сложном механизме кинопроизводства. И тогда нужно себе честно признаться: да, твои творческие амбиции никого не интересуют, важна только вовремя сделанная качественная работа. Если ты этого не можешь, дай заниматься этим другим людям. Это честно. Хороший редактор всегда сможет донести свою мысль до автора, а хороший автор сможет найти компромисс. Другое дело, что сейчас в индустрии много людей, которые не на своем месте. Я как сценарист иногда получаю такие правки, от которых мне хочется пойти и застрелиться, или сесть и написать такому редактору: эта твоя правка никуда не ведет. Хороший редактор никогда не будет самовыражаться за счет сценариста. Редактор — это как хороший друг, он идет рядом и помогает. А когда он начинает за счет тебя реализовывать свои комплексы, это путь в никуда. За все годы, которые я занимаюсь этим ремеслом, я поняла, что редактор не должен решать за автора проблемы сценария, он должен поставить правильные вопросы, и сценарист сам обязан найти на них ответы.

— Правильно ли, когда редактор начинает сам переписывать сценарий, внедряться в текст?

— Это плохо. Это значит, что редактор не смог внятно объяснить автору, что его не устраивает в присланном материале. Да, иногда я нарушаю правило не переписывать — особенно когда нет времени. Но я это делаю все-таки как главный автор, а не как редактор…

Кадр из сериала «Центральная больница». На проекте Леся Волошин была главным автором

— Вы даете рекомендации своим авторам, с какими проектами, жанрами им лучше работать?

— Да, есть те, с которыми я работаю на мелодрамах, но в детективные проекты я их не зову: «Понимаешь, тебе будет сложно на этом проекте, и мне будет некомфортно работать с тобой. Мы будем мучиться и испортим отношения». И вы знаете, никто и никогда из моих ребят за это на меня не обиделся. Или обиделся, но при этом искусно это скрывает. Хорошо, если сам автор говорит, что хотел бы работать на детективах, а мелодрамы не его… У меня есть студентка Вика Крижановская, которую я выпустила как преподаватель курса сценарного мастерства школы Film.ua: она придумывает такие детективные конструкции, что я просто ею восхищаюсь. Она училась всего первый год, но она очень крутая, и вырастет в классного автора детективов, хотя у нас предпочитают на детективных сериалах сценаристов-мужчин. Если честно, на этом курсе все ребята были мегаталантливые, и я очень жду, когда все они найдут свое место в профессии и за каждого из них держу кулаки.

— В вашей сценарной практике были случаи, когда режиссер улучшал сценарий?

— У меня был в 2010 году проект телемуви «С приветом, Козаностра!». Его купили за историю, но сценарий там был так себе. Когда же я смотрела первый раз фильм, то поняла, что режиссер Вано Бурдули сумел достать из сценария все то, что я не сумела написать. И для меня этот проект до сих пор любимый, потому что режиссер сумел увидеть потенциал этой истории и все, что было заложено и не развито, и сумел сделать качественный, душевный фильм.

— Как вы сейчас оцениваете сериальное производство в Украине? Что изменилось с 2014 года?

— Мне кажется, сейчас в индустрию пришло очень много людей, которые хотят зарабатывать. Это как в 2006–2008 годах приходили бизнесмены, которые очень хотели снимать кино. Я начинала с низов, с бетакамов, я прошла этот путь от редактора на площадке до главного редактора канала и знаю, как все работает. И, может, именно поэтому у меня на голове до сих пор нет короны, надеюсь, она никогда и не появится. А когда ты приходишь сразу главным автором или редактором на канал, тогда у тебя возникает ощущение всесильности, но ты не понимаешь, например, что эти правки внести в сценарий невозможно. Сейчас именно со стороны заказчика появилось много случайных людей. Среди сценаристов тоже могут быть случайные люди, но сценарист в силу его положения в индустрии никому зла не приносит: если он плохо пишет, его просто не берут. А от случайных людей в принимающей стороне может быть большой вред, когда они начинают реализовывать свои комплексы и амбиции за счет других. Иногда создается впечатление, что эти люди, переходя на уровень «небожителей», начинают жить в какой-то виртуальной реальности и видят ситуацию совершенно не так, как она выглядит в реальности. Но мы это не изменим, должны пройти годы, чтобы люди научились дорожить теми, с кем работают, дорожить проектами, с которыми им повезло работать.

— Почему, на ваш взгляд, в Украине еще не снят такой сериал, который бы стал безусловным лидером телесмотрения, как говорят, «порвал бы эфир»? Тем не менее, на российском ТВ такие проекты есть — причем это нередко украинские сериалы.

— К примеру, доля финальных серий «Вчера закончилась война» доходила до 50 %, сериал был очень популярным у наших зрителей. Правда, мне как автору сценария успех этого сериала ничего не дал… Во-первых, украинцы — они не стадные, у всех разные интересы. А во-вторых, топ-менеджмент российских каналов не боится рисковать в показе сериального контента — иногда это срабатывает, иногда нет. У нас же ориентируются на усредненный продукт, чтобы, не дай Бог, не было никаких рисков. Я приношу на канал идею — она им нравится, но они начинают ее «обстругивать» так, что она превращается во что-то такое невнятное. И окажется потом, что по чуть-чуть они убрали из проекта то, что им самим вначале и понравилось. Но это только мое мнение, я совсем не претендую на истину в последней инстанции.

— Не кажется ли вам, что украинцы привыкли к формату реалити-шоу с их узнаваемыми, близкими участниками, к динамике и им сложно включаться в какие-то сериальные истории?

— Мы, как и россияне, много лет уже делаем проекты для какой-то усредненной мифической бабушки или какого-то дяденьки в трениках с пивом. Никто ни этой бабушки, ни этого дяденьки в жизни не видел. Нужно делать разные проекты, чтобы зритель мог выбирать. Я когда-то, много лет назад, готовясь к поступлению в институт, жила в Киеве у знакомых. Дочка хозяев сутками смотрела все сериалы, которые шли в дневном слоте, а потом вечерами пересказывала их работающей маме. Так вот я каждый вечер поражалась, как она понимает, где и что происходит, мне казалось, что все это — один длинный сериал с набором клише. Сегодня, когда вы включите любой канал, вы даже не будете замечать, что закончился один проект и начался другой: одни и те же актеры, одна и та же манера съемки, одна и та же цветовая гамма, одна и та же история, одни и те же проблемы у героев. И зритель не включается, потому что он уже это видел, он устал, покажите ему что-то неожиданное, удивите его. А когда хочешь удивить — тебя начинают со всех сторон «одергивать»: это слишком сложно для нашего зрителя, это не поймет, это слишком грустно, это слишком весело. Вы боитесь неудачи? Но у вас и так неудачи с вашим усредненным продуктом.

Кадр из сериала «Вчера закончилась война»

— Продукт «выстрелит», если продюсер идет на риск?

— В свое время Ирина Костюк рискнула сделать проект «Виталька». Первый пилот оказался неудачным, она заказала пилот другому продакшну, после этого был снят первый сезон, и оказалось, что зрителю нравится чудак Виталька и его нехитрые приключения. Важно то, что проект от сезона к сезону становился лучше, пока не стал брендовым продуктом канала ТЕТ. А ведь она просто рискнула.

— Продюсер должен поверить в идею, которую принесет сценарист?

— Да, проблема в том, что заказчик не доверяет сценаристам. Это очень болезненная для нашей индустрии тема, потому что ты еще ничего не успел сделать, а тебя уже начинают бить по рукам. Но мой проект — это как мой ребенок, я своему ребенку зла не желаю, я буду растить его как можно лучше, дайте мне хотя бы шанс его разработать, а потом поправите. Когда сценариста все время одергивают, это выбивает почву из-под ног, он уже не понимает, чего от него хотят и что он должен сделать. Автор, еще ничего не написав, уже чувствует себя виноватым, потому что, что бы он ни сделал, все равно будет «не так». Не на всех каналах такая ситуация, конечно. Мне, например, очень комфортно работать с ICTV, для которого мы сейчас с Mamas Film Production готовим большой детективный проект. Там работают внятные редакторы, которые хорошо знают свою целевую аудиторию и всегда объяснят, почему так важно внести их правки.

— 11 декабря на канале «Украина» выходит ваш сериал «Цветы дождя» — адаптация корейского сериала, который вы писали для продакшна Mamas Film Production Аллы Резниковой. Как вы писали этот проект?

— От корейского формата не осталось практически ничего, мы его переписали полностью. Я очень благодарна Алле Резниковой и Марине Квасовой за то, что они поверили в то, что я справлюсь с этим проектом. Это классическая мелодрама, там внутри хорошая история. Для канала «Украина» она была немножко молодежная, поэтому нам поставили задачу приблизить ее к целевой аудитории телеканала, поэтому персонажи в сценарии стали старше. Но справились ли мы до конца своей задачей — покажет эфир. Я только надеюсь, что зритель полюбит наших героев так, как полюбили их мы.

— Недавно на канале «Украина» прошел ваш мини-сериал «Светка», и показатели телесмотрения были не очень высокими. Почему?

— Мне это очень обидно, потому что я считаю, что проект хороший. Это легкая, приятная, светлая комедия, играет прекрасная польская актриса. Трудно прогнозировать ожидания зрителя и как он отреагирует. Скажу одно: мне за «Светку» не стыдно.

— Я слышала, что скромные показатели «Светки» подталкивают продюсеров к выводу, что их зритель не хочет смотреть комедии. Но, может, проблема не в жанре, а в том, что героиня «Светки» оказалась неблизка аудитории канала?

— Мне кажется, что если бы эта история вышла на молодежном канале — ТЕТ, Новый канал, то, возможно, все было бы по-другому. Но как говорится, после боя кулаками не машут. Надеюсь, что с проектом «Цветы дождя» мы угадали, что хочет аудитория канала-заказчика.

— Есть ли у вас проект-мечта, который вы очень хотите сделать?

— Это 8-серийный сериал «Пленники леса», который выиграл питчинг StarLightMedia. Это детектив, нуар, атмосферная история. Они выкупили у меня права, но пока дальше движения по нему нет, и меня это очень расстраивает. Все-таки каждый «родитель» хочет, чтобы его ребенок увидел мир и чтобы мир увидел и оценил его детище.

— Для какого канала планируется это проект?

— Для международного рынка. Я очень хочу сделать этот проект, мне нравится история, название, сеттинг, который я придумала: маленький депрессивный постсоветский городишко, в котором единственное работающее предприятие — мусоросжигающий завод. Город окружен лесом, и лес с каждым годом все больше и больше поглощает этот город. Люди, которые там живут, становятся пленниками леса. Мне нравится тема брошенных городов, из которых ушел человек, а природа быстро залечивает раны, которые он ей нанес. История была написана давно — на спор. Когда на НВО вышел первый сезон «Настоящего детектива», о нем много говорили у нас в индустрии, и на одной из встреч кто-то из продюсеров сказал: «У нас “Настоящий детектив” никто не напишет». Я сказала: «А давайте я напишу на спор». Потом они посмотрели готовый синопсис и первую серию и сказали: круто. Я не знаю никого, кому бы проект не нравился, я ходила с ним на различные питчинги, но он нетипичный, это нуар, там герой — молодой мужчина. Поэтому все говорят: «А есть еще серии почитать?», но снимать не спешат.

— Будет узнаваться, что это украинский регион? Как юг Луизианы в «Настоящем детективе»?

— Не думаю. Мне хотелось бы, чтобы это была универсальная история для постсоветского пространства. Это о том, что когда цивилизация отступает, у людей пропадает наносная, поверхностная социализация и остаются одни голые инстинкты. У британцев их манеры — уже в их генной памяти, как их пресловутые газоны. А наша социализация — наносная, и внутри люди дикие. И не потому, что люди плохие, а потому что такими были условия жизни, потому что наши бабушки и дедушки все время выживали, начиная с 1917 года. Поэтому их социальность была достаточно условна, а инстинкты крепкие. И чтобы выжить, люди проявляли далеко не лучшие свои качества.

— То есть вы считаете, что в нашем обществе гуманные, интеллигентные, воспитанные имели меньше шансов выжить?

— У нас и сейчас в АТО погибают лучшие — патриоты, у которых есть свои убеждения и ценности. Туда изначально пошли лучшие. Я знаю, о чем говорю, у меня в АТО были два родных брата моего мужа. Когда спрашиваешь: «Нащо вам це?» — они отвечают: «Це звучить банально, але якщо не ми, то хто?».

— Мы уже готовы снимать фильмы и сериалы об этой нашей войне?

— Большое видится на расстоянии. Мне кажется, мы еще не готовы говорить об этом по-честному, мы еще ничего об этом не знаем. Мы все живем в состоянии АТО, просто фиксируем, что нам официально сообщают. Когда все закончится, когда подведем итоги, поймем, насколько эта война ранила всех нас — и тех, кто на фронте, и тех, кто не воюет… Классические советские фильмы о Великой отечественной войне были сняты уже в 1960–70-е годы, хотя они, конечно, идеализировали «русского солдата». Сейчас мы знаем, что все было намного сложнее — то, что происходило с мирным населением, то, что в некоторых селах немцы относились к людям лучше, чем советская армия, и то, что немцы — тоже люди, не все они были нацистами, они шли на войну по призыву… Сейчас мы все находимся на войне, когда слышим: «Сьогодні загинуло п’ять українських бійців». Но пусть заживет, зарубцуется все… Хотя это только мое мнение, и пока мы с вами об этом говорим, на большой экран вышли «Киборги» Наташи Ворожбит, и я уверена, что фильм найдет своего зрителя и дорогу к его сердцу.

— А что должно врачевать сейчас эту боль людей? Мы не можем снимать всю правду о войне, но она каждый день с нами. Что может помочь пережить людям этот период, какие проекты на ТВ?

— Главное, чтобы это были честные вещи. Потому что когда мы начинаем людей кормить пластиком, однотипными историями, это плохо. Можно рассказать и простую историю о любви, как «Мосты округа Мэдисон», но только честную. Сейчас от сценаристов требуют усреднено-позитивного персонажа, но чем сложнее герой, тем интереснее его судьба. Эти белые и пушистые героини, которые страдают весь сериал от того, что ушел муж, которые сидят и жалуются — я не верю этим персонажам. У них пластиковые дети, пластиковые дома, пластиковая жизнь, и они все однотипные, потому что в жизни все намного сложнее. Мужчины в наших сериалах не могут заплакать — это не мужественно. У положительных персонажей не могут быть сложные отношения с родителями. У меня была героиня, которая не любила свою мать. Прочитав это, продюсер в ужасе воскликнула: «Она не любит свою маму?! Это невозможно». Но в жизни бывает всякое, каждый человек сложный. Нужно рассказывать людям честные истории. Даже если это мелодрама, то это должно быть из жизни узнаваемых людей, а не каких-то Барби и Кена. Я сама смотрю только то, что меня цепляет, в чем я вижу правду, а если я вижу засахаренное и заламинированное, мне скучно.

Кадр из фильма «С приветом, Козаностра!»

— Какое ваше самое грустное наблюдение в нашей киноиндустрии последнего времени?

— Я люблю кино. Но сейчас мы все вкладываем свой бесценный ресурс во что-то скоротечное, когда все это превратилось в гонку, когда пропало качество, пропала эмоция. Ты не можешь вкладывать душу в то, что никому не нужно. Все бегут, продюсеру не важно, что он снимает, важно, чтобы канал это купил, и по факту вкладывает свою жизнь в то, что никому не нужно. Более того — мы все взаимозаменяемые, это самое страшное, ведь мы никто не Параджанов и никто не Довженко. Человек выпал, его заменили таким же винтиком, еще одним винтиком… Страшно тратить на это свою жизнь.

Я реально очень много работаю. Когда моя дочка была маленькой, они с мужем всегда разыгрывали одну и ту же сцену (подсмотренную в рекламе плавленого сырка). Дочка начинала первая: «Тато, а мама є?» На что муж неизменно отвечал: «Ні, доню, це фантастика». Он даже говорил мне: повешу твою фотографию на стену, чтобы дочка запомнила, как выглядит мама. Когда ребенку было три года, я поехала в Москву на учебу. У моей дочки не было детства, я ее родила, учась на стационаре в Институте имени Карпенко-Карого, с ней ездила на лекции, оставляла с кем-то из ребят в общежитии, когда уходила на занятия или экзамены. Ей не было еще года, когда мы с мужем обманом отдали ее в ясли, потому что, не закончив институт, я пошла работать. Сейчас я поняла, что так жертвовать семьей, своими близкими ради работы нельзя, оно не стоит того. И сейчас для меня важнее других своих дел приготовить обед для моей 17-летней дочки, которая учится в колледже. Я хочу, чтобы она приехала домой, а ее встречает теплый дом, обед, радостная мама. Вот в этом, мне кажется, самый большой кайф. Но меньше при этом работать я не стала, просто научилась перераспределять силы и рада этому.