Я был впечатлительным подростком. В тот день я ехал в троллейбусе №4 по улице Артема. Будний день, пассажиров мало, на очередной остановке в троллейбус вошла необычно одетая женщина. Потом, спустя годы, подобный стиль женской одежды я увидел в доме Людмилы Семыгиной. Элегантная неяркая одежда в украинских традициях. Женщина обратилась к пассажирам с вопросом, свидетельствовавшим, что она в этом районе города не ориентируется. Шокировал окружающих не вопрос, а его «оформление»: он был задан на украинском языке! Не на привычном суржике киевских пригородов, а на настоящем, культурном украинском языке. Немедленно ответил невыразительного вида пожилой мужчина, ответил грубо, жестко, обидно. Его поддержали другие, послышался мат, через одну или две минуты я присутствовал при публичной казни словами – неизвестного человека, виновного лишь в одном: разговоре на украинском языке.

Я запомнил эту сцену на всю жизнь. Потому что мне было страшно. Так я узнал, что в этом городе, столице советской Украины, рядом со мною, евреем, живут другие «неприкасаемые» – сохранившие свою культуру и достоинство украинцы. В 12 лет я уже много знал о своей стране, и о государственном антисемитизме, и о «засекреченном» голодоморе, так меня воспитывали родители.

Не знаю, кто была эта троллейбусная попутчица, не помню ее лица, помню лишь собственное впечатление и стыд. Я был свидетелем унижения безвинной человеческой особи агрессивной толпой лишь по причине ее «инаковости». Спустя годы, став старше, я понял: это и есть Украина. Советизированные, агрессивные, люмпенизированные этнические украинцы третировали такую же этническую украинку.

Господи, а эти бесконечные примитивные антиукраинские анекдоты конца 60-х… Их было множество – тупых, злобных, рассказываемых коллегами-студентами, лишь вчера уехавшими из украинской деревни и старающимися немедленно продемонстрировать, мол, я свой, городской, я принимаю ваши правила, я хочу быть таким же… Вероятно, я реагировал на все это эмоционально, потому что и сам был «второсортным» – советским евреем.

Настоящую, другую Украину я увидел, увы, только на Урале. В политическом лагере ВС 389/35. Именно там я узнал прежде скрытую от меня правду о родившей меня стране, узнал ее историю и трагедию. Лагерные «старики» – двадцатипятилетние Евген Пришляк, Дмитро Басараб, Васыль Пидгородецкий, Степан Мамчур – стали для меня примером достоинства в недостойной, брутальной ситуации. Иван Свитлычный, Валерий Марченко и Игорь Калынець, самые близкие мои друзья, открыли мне высоты и нежность несоветской украинской литературы…

Именно там, в лагере, я увидел разницу в ежедневном поведении огрубленных советской жизнью «стариков» из Восточной Украины и состарившихся в тюрьмах не очень грамотных крестьянских сыновей из Украины Западной. Дорогие мои друзья, я многим обязан вам, поверьте, мне трудно жить без вас в этой новой стране. Лишь иногда, в горькие минуты, я в грехе думаю: «Как хорошо, что они не видят этой своей сотворенной мечты, этой новой Украины…»  

Стечением обстоятельств большой истории мы обрели свободу. И – свободы. Распад империи для нас, украинцев, оказался бескровным. Но мы все еще не научились пользоваться возможностями свободной, независимой от других жизни. Сегодня мы живем в стране, где гражданин, укравший мешок картошки, получает в суде наказание в виде пяти лет жизни в тюрьме, а другой гражданин, укравший завод или тысячи гектаров украинской земли, становится членом Верховной Рады или высоким чиновником президентского Секретариата. И это ощущение острой несправедливости тревожит в совершенно равной степени и жителя Галичины, и донецкого шахтера, и киевского учителя. Тревожит в гораздо большей степени, нежели сознательно актуализируемая аморальными политиками языковая проблема. Искренне считаю: проблема нашей уже тотальной коррупции, в том числе и в так называемой судебной власти, гораздо опаснее для нас, нежели нескрываемая антиукраинская деятельность всевозможных «русских партий».

Декларируемый вслух «патриотизм» не есть мера профессиональной состоятельности того или иного политика. Нельзя оценивать в разных шкалах деятельность народных избранников Ефима Звягильского из Донецка и Мыколы Жулынского из Киева. Но, без сомнения, следует оценивать и фиксировать рост личного капитала тех, кто нашими с вами избирательными голосами вступил в ложу защищенных от уголовного преследования «лидеров нации». Для меня в этом смысле депутат Борис Колесников из Донецка мало отличается от депутата из Днепропетровска Юлии Тимошенко.

Возвращаюсь к проблеме языка. Уверен в одном: агрессивным кликушеством наших «профессиональных украинцев» эту проблему не решить. Более того, современной Украине угрожает не засилье второсортной русскоязычной литературы, а отсутствие письменной культуры как таковой. Советская власть, садистски уничтожавшая украинскую деревню, в последние десятилетия своего существования пыталась хоть как-то выровнять возможности сельских детей. Тогда работали библиотеки, продавались книги. А что сейчас? Пустота бескультурья. Грустно, но именно независимое украинское государство (то есть мы с вами все вместе) сделало все возможное для того, чтобы современные нам Иван Свитлычный, Иван Дзюба, Васыль Стус не стали культурными людьми. У них нет такой возможности. Мы с вами все вместе лишили их будущего.

Нам угрожает культура путинской России, но не культура Толстого-Достоевского-Бунина. Нам нечего противопоставить культуре его величества мата! Разумеется, кроме деклараций и вечного поиска внешнего врага.