Бывают ситуации, которые не могут не вызвать ярких и обильных эмоций - например, удивления, смешанного с возмущением. Как вы отнесетесь, например, к тому, что вам искренне и серьезно предложат сыграть в наперстки в подземном переходе? Если вы пережили 90-е, думаю, вы испытаете именно те чувства и эмоции, о которых я говорю. Этот коктейль эмоций можно свести к фразе: «Вы за кого меня принимаете?!».

Примерно такие ощущения испытал автор этих строк, когда увидел билборд с физиономией Тарасюка и лозунгом «Народний Рух - 20 років тримаємо слово». Возмущение, которое я испытал, удивило меня самого. Оказалось, что меня до сих пор беспокоит деятельность этой партии. Затем мне попалась на глаза информация о том, что руховцы намерены назвать какую-нибудь площадь в Киеве в честь себя. В такой ситуации я уже просто не могу промолчать. Сразу скажу: я очень субъективен и очень предвзят. Я прекрасно знаю, что в Народном Рухе было много честных и порядочных людей. Но не они задавали тон и не они привели к тем результатам, о которых я как раз и намерен поговорить.

Ничего не имею против Тарасюка. Он - молодой руховец. То есть, он попал в Рух, когда автор этих строк уже почти не участвовал в практической политике и уж точно не имел дела с Рухом, по причинам, которые станут понятны ниже. На посту министра Тарасюк лично меня почти устраивал - по крайней мере, он имел твердую позицию, что весьма нехарактерно для членов его партии. В общем, я буду говорить не о личностях, а о Рухе. Выражаясь еще точнее - о феномене руховца, который не обязательно был членом Народного Руха или еще какой-то организации, но которого общественное сознание легко идентифицировало именно таким образом. Эта идентификация была далеко не случайной - Рух в реальности представлял из себя конгломерат организаций и одиночных активистов, которые имели общие родовые признаки, позволявшие людям называть их всех одним словом. Но в середине этого конгломерата находилась организация, называющая себя «Народный Рух».

С «Народным Рухом Украины за перестройку» (именно таково первоначальное название этой конторы) у меня как-то сразу не сложилось, хотя я даже некоторое время состоял в его киевской организации. Дело в том, что эта контора как-то уж очень сильно отставала от времени. У нее не было определенности ни в одной принципиальной для того времени позиции. Частная собственность? Народ не дозрел. Независимость Украины? Ну... подумаем. Напомню всем, что первый съезд Руха принял резолюцию в поддержку «социалистического выбора».

Не спорю, то было время «массовых движений». Однако у нашего «движения» была странная особенность - оно никуда не двигалось. Народный Рух был просто тем местом, куда (часто за неимением других мест и информации о них) приходили все, кто вообще хотел двигаться куда бы то ни было.

Было ли это полезно? Возможно, да. Правда, ничего хорошего под маркой Руха, кроме дискуссии Мирослава Поповича и Леонида Кравчука по телевидению, припомнить я не могу. Однако повторю - вполне допускаю, что что-то такое было.

Моя претензия состоит не в том, что Рух был аморфным движением. Моя претензия состоит в том, что он всегда неадекватно воспринимал свою роль. Если бы Рух был местом встречи всех, кто хотел перемен, той площадкой, на которой эти люди могли бы разобраться хотя бы с тем, чего именно они хотят и как этого добиться, точнее, если бы Рух именно так воспринимал свою миссию, тогда действительно в его честь следовало бы называть улицы и площади. Однако этого никогда не было. С самого начала Рух претендовал на политическую монополию, не имея при этом ни идейных, ни организационных предпосылок. Рух видел свою главную задачу в «объединении», что на самом деле означало поглощение всех конкурентов для того, чтобы всем вместе уверенно и наверняка никуда не двигаться.

Момент истины наступил в августе 1991 года. Очень хорошо помню, как 19 августа мы отправились в секретариат Руха на площади Победы. Вместо обычных толп народа, снующих вверх-вниз по лестницам старинного дома, мы обнаружили пустоту. Ответственные руховские трудящиеся исчезли. В здании был один дежурный. Он запустил нас к компьютеру, мы набрали и распечатали несколько листовок, которые тут же поклеили и раздали прохожим. Потом (числа 23-го) я видел эти листовки, подписанные «Народный Рух Украины». Поясню: люди тогда читали листовки, а наличие в 1991 году у партии компьютера и лазерного принтера было равносильно наличию собственного телеканала в 2009-м.

«Оппозиционеры» собрались на совещание в Доме писателей тогда, когда стало ясно, что быстрого переворота у ГКЧП уже не получится (боюсь перепутать дату, это было где-то 21-го или 22-го). Однако даже понимание этого факта не придало им смелости. По-моему, Юрий Бауман предложил отправить телеграмму в поддержку Ельцина от всех присутствующих, но на него зашикали и даже обвинили в провокации. Кто-то из аксакалов высказался в том духе, что Леонид Макарович призвал нас убирать урожай, так давайте же будем убирать урожай и не баловаться. На том и порешили.

В общем, это было жалкое зрелище. Когда перспективы независимости Украины висели на волоске, руховцы не сделали ничего для того, чтобы они сохранились. Теперь, конечно, можно говорить, что ГКЧП был обречен и т. д. и т. п., но тогда это было совсем не очевидно. Кроме того, в истории нет никакого детерминизма, и СССР вполне мог бы догнивать еще очень долго, если бы у московской молодежи не хватило куража прийти к «Белому дому».

Теперь Рух позиционирует себя чуть ли не как синоним Украины (на баннере с Тарасюком была надпись: «С днем рождения, Украина!»), и это не может не вызывать отвращения и возмущения у людей, которые помнят, как было дело.

Вечный бой

После провозглашения независимости Украины Народный Рух вступил в отчаянную и бескомпромиссную борьбу за независимость Украины. Собственно, в этом удивительном состоянии он и порожденные им партии пребывали до своей закономерной смерти. Правда, на смену им пришли новые поколения (далеко не такие массовые и потому куда более злобные), которые с энтузиазмом продолжают это благое дело.

Бессмысленность руховской деятельности не могла не привести к закономерному результату. В 1994 году он потерял всякую инициативу (этот год, наверное, можно назвать и пиком его популярности, - так всегда бывает). Единственное значимое действие того времени - досрочные выборы Рады и президента - было инициировано и организовано совсем другими людьми.

Правда, после прихода Кучмы в его окружении возникла абсолютно деструктивная идея «отдать этим руховцам» так называемую гуманитарную сферу. Думаю, Кучма и его люди воспринимали руховцев как своего рода реинкарнацию партийных работников, которым нужно дать каких-то денег в виде должностей, чтобы они не «парили мозги» своим нытьем «за нэньку» и не мешали работать. С моей точки зрения, это было, пожалуй, самое большое преступление «режима Кучмы». Оно продлило агонию Руха на целых четыре года и позволило закрепиться неким политическим традициям, созданным при его участии.

Crime list

Время для молодой страны имеет очень большое значение, оно течет гораздо быстрее. Думаю, во времени «устоявшегося государства» этот срок можно смело умножить на десять. В первые годы независимости сложились и утвердились основы новых украинских политических традиций. И если вы удивляетесь безответственности и панству нашей аэлиты, за ответом я отправляю вас именно в это время.

Попробую предложить некий список тех политических традиций, клише и стереотипов, которые утвердились благодаря деятельности руховцев. Но начнем все-таки с последствий.

Главное последствие политики и самого существования Руха - отстранение горожан от строительства нового государства. Помню, мой друг, побывавший на съезде Руха, назвал его участников индейцами. Это, конечно, обидное, но, увы, точное определение всей эстетики руховцев - эстетики обиженного и агрессивного меньшинства. Так вот, я уже говорил о том, что Рух был площадкой, на которой собирались все, кому что-то не нравилось, включая массу бездарей, проходимцев и жуликов, увидевших простой способ сделать карьеру или просто реализоваться на почве того, что почему-то считалось национализмом. Поскольку Рух был организацией без какой-либо толковой идеи и, соответственно, без положительной внутренней селекции, то очень быстро тон в нем начали задавать именно эти люди.

Говоря «горожане», я имею в виду людей, понимающих значение общественного - лампочки в подъезде, неизгаженного лифта и т. д., вплоть до странного понимания государственной службы как... эээ... государственной службы. Именно город с детства воспитывает понимание этих вещей. Государство же, о чем мне много раз приходилось писать, - это городское удовольствие. Его суть - в приоритете абстрактных правил перед личными знакомствами и родством. Если бы руховцы были бы действительно националистами, жаждущими создания эффективного украинского государства, они бы никогда не позволили себе так поступать с теми, кто был необходимым условием достижения цели.

Второе очевидное последствие - это российское вмешательство и «раскол» страны. Руховцы довольно быстро объявили «русскоязычных» украинцев манкуртами и запроданцами. Тем самым возникла база «раскола», который начал реализовываться в 2004 году, когда восток Украины вдруг очнулся и понял, что столица теперь таки в Киеве. Совершенно катастрофический результат дала также политика отождествления «русскоязычия» с Россией. Хорошо помню, как где-то в году 93-м в львовских газетах шла серьезная дискуссия о том, что, мол, теперь обязательно должна появиться «русская партия». Однако она все не появлялась по вполне очевидным причинам - ни русские, ни тем более «русскоязычные» не считали себя чужими, хотя их постоянно убеждали в этом. Когда Россия пришла в себя и начала интересоваться соседями, у нас все уже было готово для ее вмешательства. Украинский политикум был абсолютно согласен с тем, что «русские по паспорту» и «русскоязычные» - это соотечественники Путина и компании. Желание товарища Путина их «защищать», конечно же, вызывает у политикума возражения, но вряд ли кто поспорит с тем, что оно логично.

Между тем, совершенно очевидная политика сделала бы невозможным никакое вмешательство России ввиду полного отсутствия поводов. Понятно, что поводы можно придумать, но это уже следующая история. Гораздо хуже, когда эти поводы выглядят логичными.

Теперь о традициях.

Эстетика поражения как достижения. Тут ничего объяснять не нужно, достаточно послушать нашего президента, который недавно опять рассказывал нам, почему у нас ничего не получается, апеллируя к бедам и несчастьям, имевшим место в истории. Раздувание собственных прошлых несчастий, любование ими и выставление в виде убедительных причин нашего нынешнего убожества - это практика имеет руховские корни.

Розбудова держави. Государство превыше всего. В начале 90-х бюрократия чувствовала себя очень неуютно. Бюрократы ходили по струнке и были идеальным материалом, из которого можно было вылепить что угодно. Однако для этого нужно было несколько условий - прежде всего открытая и широкая дискуссия по поводу конкретных изменений, которые были необходимы. Рух нанес удар именно здесь. «Розбудова держави» понималась как невозможность критики государства. В каждом таком случае начиналась истерика в прессе, которая в большинстве своем была проруховской. Тогда люди читали газеты. Сейчас трудно поверить, но тираж «Вечернего Киева» составлял около миллиона. Помню, на картинках Украину изображали маленькой девочкой в веночке. Естественно, критики выглядели злобными обидчиками маленьких и беззащитных девочек (о педофилах тогда еще сведений не поступало). Благодаря политике «не тронь чиновника, он теперь свидомый украинец», государство пришло в себя, окрепло и вернулось в нашу жизнь полноправным ее хозяином. Шанс на реформы «сверху», которые были вполне реальны где-то до 1996 года, был упущен. Нынешняя традиция панства имеет прямое происхождение от «розбудови держави».

Популизм. Юлия Владимировна - конечно, великий мастер говорить несколько противоречащих друг другу вещей одновременно, но она лишь ученица наших дорогих руховцев. Напомню тем, кто не знает, что традиция советской бюрократии имела один позитивный момент (который стал позитивным в условиях демократии и свободы слова). Этот момент состоял в том, что бюрократ на публике не говорил ничего лишнего. Когда бюрократы стали политиками, они взяли эту традицию с собой. Разумеется, такой типаж был не очень харизматичен, но в качестве его противоположности была выбрана еще более худшая линия - говорить и обещать все подряд, обращаясь к самым низким чувствам. Классика жанра - это руховская листовка, агитирующая за референдум 1 декабря 1991 года, в которой в качестве аргумента перечисляется, сколько у нас всего добывается и производится. То есть, выходит, что если бы меньше производилось - можно было бы не отделяться. Такие вещи, как право людей самими управлять делами в своей стране, считались слишком заумными.

Политиканство. Понятно, что любой политик в той или иной степени политикан, то есть человек беспринципный. Вопрос лишь в степени политиканства. Рух начал свою деятельность с очень высокой степени, когда в жертву легко шли не частности и детали политики или программы, а концептуальные позиции. Например, узнав о том, что Украина теперь независима, Вячеслав Чорновил немедленно позабыл свой лозунг федерализма. Более того, буквально на следующий день при слове «федерализм» руховцы начинали в истерике кататься по полу. То есть, неглупый человек легко мог заметить, что выходило так, что Украине нужно только то, что нужно Вячеславу Максимовичу. С этим неглупый человек никак не мог согласиться, ведь еще совсем свежим в памяти было точно такое же поведение Коммунистической партии. Поскольку Рух у нас представлял «хороших», выходило, что все политики - обманщики. Теперь в этом никто не сомневается, и если честному человеку захочется попасть во власть, ему нужно будет сначала каким-то образом доказать свою честность. Дело практически безнадежное.

Безответственность. Народный Рух изобрел такое понятие, как конструктивная оппозиция. Это означало, что некоторые люди, близкие к Руху, чем-то руководят, но сам Рух тут вроде ни при чем и даже смело критикует. Очень удобное изобретение, используемое ныне повсеместно под разными названиями.

Идейная пустота. Где-то к 1998 году некоторые руховцы начали понемногу приходить в себя и даже отважились на самокритику. Правда, суть этой критики сводилась к тому, что, дескать, все дело загубили бывшие коммунисты, которые перекрасились в руховцев. Не буду спорить, так оно и было. Чиновнички довольно быстро осознали, как правильно себя вести, чтобы и дальше делать карьеру. У меня другой вопрос: почему коммунисты перекрасились именно в руховцев, а не, скажем, в либертарианцев? Ответ очевиден: такой тюнинг требовал наименьших затрат. Достаточно было повесить в кабинете портрет Тараса Григорьевича в рушничке и громко «вболювати за Україну» при любом случае. Иначе говоря, именно качество руховских идей, а точнее - их отсутствие, и привело к такому результату.

Воровство. Как-то на закате падения СССР знакомые националисты попросили меня передать какие-то бумаги (очевидно, отчеты о подрывной работе) одному дедушке, приехавшему из диаспоры, как я теперь понимаю, с некой инспекционной поездкой. Дедушка оказался представителем одной из бандеровских организаций, мы с ним очень мило побеседовали «за жизнь» и остались довольными друг другом. Прощаясь, дедушка вдруг сказал: «А Руху ми більше грошей не дамо. Бо крадуть». Не знаю, зачем он это сказал, о Рухе мы не говорили, но насчет «крадуть» он был абсолютно прав.

В общем, за работу, которая требовала величайшей мудрости и ответственности, к которой нужно было подходить со всей возможной осторожностью, взялся провинциальный цирк шапито. Вместо того чтобы своим примером противостоять традициям, приобретенным в рабстве, эти люди эксплуатировали эти традиции для своей выгоды. Они установили те политические стандарты, которые мы безо всякого удовольствия наблюдаем сегодня.

Поэтому лично я не вижу никакого повода праздновать годовщину существования организации «Народный Рух Украины». Лучше было бы стыдливо промолчать и попытаться усвоить уроки.

Фото - www.bukovynaonline.com