Как бороться с политической пропагандой, правда ли, что телевизор считается «развлечением для бедных» и почему журналисты должны посещать оккупированные территории — эти и другие темы обсуждали 12 октября в Киеве на дискуссии «Свобода слова в условиях политической турбулентности» четверо спикеров: главред онлайн-издания «Заборона» Катерина Сергацкова, нардеп и экс-журналист Мустафа Найем, публицист и журналист Павел Казарин и российская журналистка, корреспондентка The Daily Beast Анна Немцова. «Детектор медиа» записал тезисы из их выступлений.

Анна Немцова, российская журналистка, корреспондентка The Daily Beast:

— В последние несколько лет взгляд на журналистов [в России в частности] кардинально изменился: их воспринимают как солдат информационной войны. На самом же деле, журналист — он как сотрудник спецслужб: допустим, если где-то случился крупный пожар, вы больше не можете просто сидеть и спокойно ужинать в ресторане, вы должны сорваться и ехать туда, словно пожарная служба.

Я обратила внимание, как сегодня работает пропагандистская машина в РФ: в вузах, помимо собственно журналистских факультетов, где готовят классических сотрудников СМИ, стали появляться новые факультеты для подготовки ТВ-журналистов. Если выпускников такого факультета спросить, кем он видит себя в будущем, он ответит, что будет защищать родину с телеэкранов. То есть, это солдаты, которые работают на информационном фронте.

Журналисты должны быть хорошими документалистами. Что важно: необходимо возвращаться к одним и тем же людям — спикерам, героям, через какое-то время. Это и есть документалистика — писать об одних и тех же людях, когда они пребывают в различных ипостасях.

Так, например, я писала о Юлии Тимошенко, когда она была просто депутатом, когда она была премьер-министром Украины, она отвечала на вопросы письменно с планшета, сидя в зале суда, когда ей объявляли приговор во времена президентства Виктора Януковича, я разговаривала с ее дочерью Евгенией, когда сама Тимошенко сидела в тюрьме. Я смогла узнать, как она видит и чувствует себя в разных ролях, что говорит и о чем думает.

К сожалению, сегодня в мире есть целые территории, куда не пускают работать журналистов: например, Чечня, где решения принимает Рамзан Кадыров, или Крым после событий 2014 года, или оккупированные регионы Донбасса, куда не могут поехать даже многие украинские журналисты. Один из последних примеров — это трагедия в Керчи, расстрел в колледже. Туда никто не приехал из иностранных журналистов, никто. Ну, приехали, но уже позже, на следующий день, наверное.

Еще я хотела бы обратить ваше внимание на такое понятие как solution journalism — то есть, журналистика решений. Рассказывая историю, журналист должен не только говорить о собственно самой проблеме, а и рассказывать о путях ее решения. Для этого подойдут, допустим, примеры других стран.

Например, если вы расследуете, почему в Украине невозможно сейчас запустить судебную реформу, не пишите только о неудачах: расскажите, как получилось реализовать ее в других государствах, что в этом помогло, сколько на это ушло времени. Кто-то может сказать, мол, да зачем нам чужой опыт, для чего нам повторять за кем-то. Но это неверная позиция — нужно искать решения.

Катерина Сергацкова, главный редактор интернет-издания «Заборона»:

— Помните, в Украине был скандал, когда сайт «Миротворец» опубликовал список фамилий журналистов, которые были аккредитированы в так называемом «ДНР». Тех, кто в нем был, называли коллаборационистами, да и как только не называли, и обвиняли в сотрудничестве с «ДНР». Моя фамилия там тоже была. После публикации на «Миротворце» мы попали в черные списки «республик» и больше не можем туда ездить.

К чему это привело? У нас нет возможности собрать информацию из первых уст. Не было возможности поехать туда, например, когда разбился малазийский боинг МН-17. Нет возможности поехать и увидеть, что там сейчас происходит, собрать информацию из первых уст, поговорить с людьми и сделать фотографии.

Часто слышу в свой адрес обвинения еще и в том, что нельзя общаться с теми, кого мы называем преступниками, в случае с Донбассом, с сепаратистами и представителями самопровозглашенных республик. Но почему? Если мы, журналисты, не спросим у преступника, почему он совершил какое-то преступление, то никто и никогда не узнает его истинных мотивов.

Я лишена возможности поехать в Крым, хотя там — мой дом. Я сама оттуда, это очень болезненная тема для меня. Иногда хочется просто поехать и увидеть, как там все сейчас выглядит: как выглядят горы, проложили ли новые дороги, поменяли ли указатели и дорожные знаки, ну и все в таком духе. Это простые вещи, но мы не можем увидеть и этого.

Мустафа Найем, народный депутат, бывший журналист:

— Что мы называем свободой слова? Эта структура — не стойкая, правила тут не прописаны. В журналистике, к сожалению, нет общих прописных правил и стандартов. То есть, существуют правила конкретных редакций, например, да, но не общие. Это довольно абстрактно.

Я приведу пример: являются ли какие-либо выборы — выборами? То есть, любое ли волеизъявление — это выборы? Нет. Референдум в Крыму, например, мы и мировое сообщество не считаем выборами как таковыми, хотя по форме это были именно они.

Любое ли учение — это религия? Нет. Но каждое ли учение имеет право на существование? Да. Мы ведь четко понимаем, где что и в чем разница между буддистами и РПЦ. Хотя многие считают, что и там, и там есть бог.

Для меня нет разницы, кто передо мной стоит: солдат российской армии или журналист российского пропагандистского канала. Да, по форме они разные, но по сути — нет. Потому что я не верю, что деньги, которые выделяются из одного источника, могут выполнять разные функции.

Любая война меняет, может быть, не сами не правила, но то, как они действуют. И сейчас нам в Украине нужно определить новые правила и то, как именно они должны работать. К примеру, я против того, чтобы в Украине работали медиа из РФ — они ведь до сих пор продолжают здесь свою деятельность.

Также нужно определить, что такое информация, кто такой журналист и что такое «взвешенная информация». Любой ли человек с удостоверением журналиста — журналист? Вряд ли. Сейчас чуть ли не каждый может запустить сайт, сделать «корочку» и представиться сотрудником нового СМИ. И ему обязаны предоставить аккредитацию, к примеру, в Верховную Раду, просто потому что таковы правила — если есть удостоверение, он имеет право.

Павел Казарин, журналист:

— После того, как Иоганн Гутенберг в середине XV века изобрел печатный станок, в мире все изменилось. Возникла новая галактика — Галактика Гутенберга. Нашу реальность и картинку нашего завтрашнего дня определяют технологии, изобретения. Тогда это был печатный станок, а лет 10-15 назад новую реальность сформировало появление интернета.

Долгое время в микроблоге Твиттер функционировал аккаунт Алекса Джонса — это такой ведущий из Техаса, известный конспиролог, суммарная аудитория которого составляет порядка 20 млн читателей. Он постоянно говорит о теориях заговора, например, что теракт 11 сентября 2001 года в США организовало американское правительство, что бывший американский президент Барак Обама — мировой лидер Аль-Каиды, а его жена Мишель Обама на самом деле трансгендер, ну и так далее.

Да, это все кажется бредом, но этот поток бреда формально долгое время никак нельзя было прекратить, его блоги на различных платформах в соцсетях отказывались закрывать даже после жалоб. До тех пор, пока не появилась зацепка — он негативно высказался о мусульманских мигрантах в Европе. О чем это говорит? Сейчас каждый может тиражировать ту информацию, которую он захочет.

Раньше, если ты хотел что-то донести через СМИ, нужно было идти в редакцию и долго там доказывать свое право на доступ к микрофону. Сейчас блогеры могут говорить все, что хотят.

В 2016 глава общественного телевидения Дании сказал, что реальность не всегда соответствует тому, как ее представляют себе люди. Если провести опрос среди населения разных стран, как они представляют себе тот или иной фактор жизни, что думают о разных группах людей и так далее, то окажется, что названные цифры существенно отличаются от тех, что есть в реальности.

К сожалению, лучше всего продается торговля апокалипсисом и «зрадой», а не факты. Факты выглядят непривлекательно, а, может, мы просто все еще не научились правильно, интересно подавать их людям. Факты не имеют значения для аудитории, а вот конспирология обычно очень увлекательна.

Когда появился интернет и соцсети, у нас родилась иллюзия, будто бы теперь мы получаем доступ к любой информации из любой точки мира, к разным мнениям и противоположным убеждениям. На самом же деле, социальные сети — это мыльный пузырь, внутри которого мы и вращаемся. В том же фейсбуке лента избранного подбрасывает вам только посты тех, кого вы сами читаете, ваших друзей или тех, кого читают и лайкают они. То есть, ваших единомышленников. Но чтобы узнать, что говорят ваши оппоненты, нужно сперва подписаться на них — по-другому это не работает. Интернет дарит нам иллюзию, что каждый из нас — это и есть норма, а все остальные — нет.

Россия ведёт информационную войну по правилам диверсионно-разведывательных групп: она не продвигает свое, а уничтожает чужое. И так во всем, посмотрите любое ток-шоу на российском телевидении. Они найдут десятки причин и пригласят несколько экспертов, которые раскритикуют что-либо в пух и прах. Информационную войну вести легче, чем реальную, потому что легче инвестировать в пару-тройку онлайн-ресурсов, на которых будут регулярно публиковаться тексты или видео, чем в целый арсенал танков, в РПГ и оружие.

Прежде чем критиковать работу оппонентов, подумайте о том, как работаем мы. Вспомните, у скольких украинских сайтов есть английская версия?

Еще одна проблема современности в Украине — люди преимущественно не готовы платить за контент. В Украине более 70% населения получает информацию именно из телевизора. В то же, время телевизор — это «развлечение для бедных». Если вам кажется, что по телевизору нечего смотреть, это не значит, что так думают все. Вероятно, вы просто не та целевая аудитория.

Фото: Андрей Довбенко