Путч. 15 лет прошло.  Что мы помним? «Лебединое озеро», трясущиеся руки Янаева, танки, обращение Леонида Кравчука… Знает ли кто-нибудь сегодня, как это было тогда? Можем ли мы представить реальную картину происшедшего? И насколько она правдива, если вообще может быть таковой с точки зрения истории? Ведь многое забывается и многие чужие слова, мысли действия, со временем могут показаться своими личными. Поэтому важно найти как можно больше «свидетелей истории», чтобы картина была полнее, объемней, ярче и многогранней.
Обычно о путче из года в год рассказывают политики, вспоминая все новые подробности и свою сопричастность к процессу. Но были и другие свидетели происходящего. Например, журналисты, которые пытались в то неоднозначное время делать свою работу. И делали ее! Что они чувствовали? Что думали? Чего боялись? Чего ожидали? Какими виделись им тогдашние политики, ситуация и перспективы страны? Об этом я говорила с Мыколой Вереснем, который тогда был корреспондентом ВВС в Украине.

-Ты работал корреспондентом ВВС, когда начался путч. Помнишь, как ты о нем узнал и какая была первая мысль?
-Я вернулся после отдыха в Карпатах, расслабленный и успокоенный. Утром моя жена Леся пошла гулять с собакой (у нас тогда была собака Ступи). А я проснулся совсем поздно. Включаю телевизор и готовлю чай... и слышу…
На пункте 1-м постановления ГКЧП я понял, о чем идет речь и что у меня есть максимум час. На 2-м – я высунулся из окна и как мне мама в детстве, когда я играл в футбол во дворе кричала «пора домой» истошным голосом заорал: «Леся, домой!». Она прибежала. Я сказал: «Все документы, все записи ВВС, контактные телефоны, все кредитные карточки, чековые книжки, паспорта, явки, список, кассеты, шмотки  в течение минуты надо собрать», что и было сделано. На п.13, или сколько их там было вообще, я вспомнил, что бежать надо налегке и  у меня есть подходящий сосед двумя этажами выше. Я выскочил из квартиры и последний пункт я досматривал у него дома. Я рассказал ему ситуацию и, что мне надо прятаться, потому что неизвестно, чем дело закончится. И до сих пор для меня удивительно, почему ГКЧП  не победил, имея все  условия и шансы.

- А с чего ты решил, что надо прятаться?
- Я знал, что за мной ходят КГБ, менты, я знал, что я под колпаком. Мы все тогда были под колпаком. А как же – иностранный корреспондент с украинским паспортом. Как к тебе надо относиться? Люди забывают  прошлое и правильно делают, но, на самом деле, вся работа  до независимости была связана с определенными рисками, и только победа антиГКЧП привела к тому, что никто не сел. Если бы победило ГКЧП, тех 5-6 корреспондентов, которые здесь были с западными паспортами -  просто выслали, а тех 3-4, которые были с украинскими, просто бы посадили, в соответствии с уголовным кодексом.
Я отдал соседу Саше сумку и сказал, что за ней приедут. Вызвал такси на номер соседнего дома. Перелез где-то через забор и сказал таксисту: «На Оболонь».  Почему - не знаю. Но я точно понял, что будут проверять ближний и средний круг друзей, и вычислил знакомого, которого не видел лет 10, но точно знал, что он меня примет. Я к нему приехал и сказал, что буду тут скрываться. Он ответил: «Ну, хорошо - скрывайся».
И я там сутки «скрывался». Один раз, правда, я выехал в центр, собрал информацию и вечером звучал на ВВС в прямом эфире.

- То есть, ты скрывался недолго?
- Нет. Я ночевал не дома, но я  работал и выходил в эфир.

- Люди видели на экранах «Лебединое озеро», но не совсем понимали, что происходит. А журналисты понимали? Как это было изнутри? Как вели себя первые лица государства и насколько они были доступны? Кто мог что-то рассказать и прокомментировать? Как происходил сбор информации?
- Позже нас просто пригласил  Кравчук.

- Кого вас?
- Пятерых иностранных корреспондентов.

- Кого именно можешь вспомнить и перечислить?
-В « Гардиан» тогда работала Марта Дычок, в «Индепендент» Сьюзан Витц, «Тайм» - Роберт Силли, «Юкрейниан викли» - Марта Коломиец , кто-то из «Ройтарс», кажется Мери Мицьо из «Лос-Анжелес Таймс» и меня.
Мы сидели у него в кабинете - это было уже 21 или 20 августа, когда было понятно, что к чему….

- Что он вам рассказал?
- У меня было впечатление, что он зондирует мировое общественное мнение.
Беседа была так повернута, что я понял, что она была вызвана его интересом, о том, что мы скажем. И он был крайне недоволен, потому что мы сказали, что мир ожидает действий более активных или хотя бы заявлений, что «мы протестуем против действий ГКЧП, любим Горбачева и поддерживаем Ельцина», и он был немножко растерян…
15 лет прошло, и мне кажется, что и такой вариант был возможен, и такой, как предложил Кравчук. Я бы не сказал, что он был неправ, потому что он сказал тогда, что в Украине ГКЧП нет. Это было для Москвы достаточно острое заявление. Потому что звучало практически, как «пошли вы на фиг - это у вас там ГКЧП, а у нас суверенная Украина и до свиданья». Но он не сказал той фразы, которую ждали наиболее радикальные люди, что мы осуждаем, мы против...
Потом, года через два, они мне все рассказали, что происходило.

- А тогда? Как происходил сбор информации?
- Сбор информации проходил по определенному маршруту. Это гостиница «Киев», где тогда жили депутаты, или Союз писателей, и у меня были очень хорошие отношения с зампредом Рады Гриневым. А Гринев был такой демократ очевидный, и как раз тогда был на связи  - ему было поручено держать связь с Белым Домом. И я сиживая у него в кабинете периодически и слышал, как он говорит с Хасбулатовым, Ельциным, Руцким и даже что-то ему подсказывал.

- О чем?
- О роли прессы в основном, чтобы пресс-конференции почаще давали.
В этом треугольнике: ВР, КМ, Союз писателей, ЦК партии – все и сновали. Там я их и встречал. У  меня была дико интересная история с Морозом… Они шли из ЦК вместе с  Георгием Крючковим, и я у них спросилЮ как они к ГКЧП относятся. Они сказали, что против и что это не та форма.  Крючкову в большей степени форма не понравилась, тогда как Морозу не нравилась ни форма, ни содержание. Но они очень дипломатично об этом говорили.  А буквально через 2-3 дня, когда собрали Раду, как ты помнишь, и провозглашали независимость, и случилась вся эта история с Морозом. За день до этого мне звонит Сан Саныч  и говорит: «Мыкола, Вы единственный человек, который может сказать, что я был против». Я согласился.  Но группа иностранных корреспондентов мне говорит: «Мыкола, ты влазишь в политические события, а журналист не имеет такого права». Теперь, когда я уже прожил много лет, я понимаю, что это неправильная версия, и в острую революционную ситуацию журналист по любому станет на сторону социума. Тогда я был еще молодой, перезвонил Морозу и сказал, что не могу этого подтвердить, потому что таким образом  влезу в политические разборки. Мороз на меня обиделся. И был, наверное, прав. На следующий день, во время провозглашения Независимости, когда все ругали ГКЧП,  Мороз вышел на трибуну и сказал, что был против всегда, и единственный человек, который может это подтвердить – Вересень, который стоит на втором этаже в ложе прессы… Но потом, когда меня спрашивали люди о позиции Мороза я говорил, что он не был за.
 
- Насколько доступны были первые лица? Кто из посвященных давал комментарии? Кто был активен? Как они вообще себя вели?
- Филенко был на связи, Левко Лукьяненко, конечно, он ведь отсидел и ему-  не в первой,  Степан Хмара,  Сергей Головатый, Тарас Стецькив,  Вячеслав Чорновил…. боюсь, что не всех называю, но вот  то, что помню.

- Они что-то делали конкретно?
- Они ходили и добивались более жесткой реакции Кравчука. Кравчук реагировал, возможно, и правильно, но активная часть общества требовала, чтобы он заявил: «Мы выступаем против хунты и за Ельцина. За вашу и нашу свободу».

- Более радикальной позиции?
- Да. И Хмара, конечно,  сразу говорил про схроны. Я его спросил: «А схроны есть, Степан Илькович?». А он: «Миколо, ми знаємо, що таке підпілля, і все в нас є!», типа - все нормально, мы готовы к подполью и просто так не сдадимся. Гринев тоже был хорош. Я у него тогда часто сиживал, и он говаривал часто: «Ну, пойду к Кравчуку, что он там. Что-то делать надо, президиум собрать». Тогда президиум много решал.

- Какие задачи ставили перед собой журналисты, и какие ставили перед вами ваши руководители?
- ВВС, как правило, вообще ничего не ставит.

- Что конкретно им  было интересно?
- Ну, конечно, реакция. Расстановка реакций. Что говорят коммунисты, антикоммунисты, вышедшие из компартии, а что говорят на Западной Украине, а что говорят шахтеры? Тогда шахтеры очень активны были. А что говорит руководство, что можно ожидать? А если путч победит, а если проиграет. Все варианты «если».

-  Извини, за пафос, а сами журналисты какие ставили перед собой задачи?-
-  Журналистов было не так много. В этом смысле тоже нужно давать себе точный отчет.  А тем боле тех, кто имел такую возможность. Ну, «КоЗа» была.
 Ты же помнишь эту великую историю с  «КоЗой»?  Это самая большая ирония которую я видел в глобальном масштабе.
Был такой персонаж -  полковник Мартиросян, который задолго до путча  написал статью о том, что в стране СССР  возможен военный переворот и его могут организовать генералы. И назвал генерала Громова, который командовал 40-й армией в Афгане  и выводил ее. Сейчас он, по-моему, губернатор Московской области. И вот этот губернатор, тогдашний генерал, подал на  Мартиросяна в суд и выиграл его. Суд закончился в конце июля – начале августа, и в течении месяца обязал газету опровергнуть  заявление Мартиросяна.
 И «Коза» вышла то ли 19 то ли  20 августа, и на первой полосе, потому что интервью тогда тоже было с выносом на первую, «во исполнение решения суда и т.д. и .т.п. публикуем опровержение». И большими буквами на первой странице – «Военный переворот в СССР - невозможен».  Это было не просто смешно. В разгар переворота они выполнили решение суда….

- А эксцессы были какие-то?
- Нас  арестовали  втроем как-то…

- Действительно?
- Ну не то чтобы… но задержали.

- Надолго?
- Ненадолго. Но ведь ты пойми, они сами не знали что делать, ведь ничего подобного не происходило много десятков лет.
В Союзе писателей нам сказали, что идет колонна танков с востока. Мы посмотрели карту. Прикинули где эта дорога и поехали встречать эту колонну. Мы решили, что это по дороге к даче, где сейчас живет Кучма. И действительно подъезжаем, а там БТР стоит и военные. Мы остановились. А ехали мы в машине Сьюзен, и когда они увидели желтые номера, засуетились. Попросили наши документы и погрузили в будку. А они такие важные, все с автоматами, но что делать - не знали. Стали звонить с вопросами, что делать с арестованными корреспондентами?

- Военные или милиция?
-  И те, и другие там были.
Они обзвонили все возможные инстанции, потом позвонили в МИД. Там им сказали, что это официально аккредитованные журналисты. Мыкола Вересень – Великобритания, Сьюзен Витс – Канада  и Марта Дычок – Канада. А поскольку я был аккредитован при МИДе, то аккредитация  зависела не от гражданства, а от представляемого СМИ, и  у меня в аккредитации было написано  Мыкола Вересень – Великобритания, ВВС. И они были уверены, что я англичанин, может, это меня и спасло. И часа через полтора нас отпустили. Потому что они тоже боялись. Они боялись нас, мы – их. Мы же не вели себя правильно по их меркам.

- А какие вопросы вы им задавали?
- Ну, какие: «А правда, что идет колонна?» Они же были к такому не готовы. И если бы мы начали скулить «дядечка, отпустите», возможно, была бы иная реакция. А тут пришли гордо и спрашивают о колонне. Может, думали, что у нас есть крыша наверху. Мы вернулись домой под утро, но я уже ночевал дома.

- Но на ваши вопросы не ответили?
- Нет.

- А какие тогда были прогнозы – возможно, противоречивые и неожиданные, если ты можешь вспомнить?
- Могу, конечно. Я прогнозировал тюрьму... И всегда вспоминаю русскую пословицу «Глаза - боятся, руки - делают». Если бы сейчас  какой-нибудь талантливый психоаналитик  задал мне все вопросы, то, видимо, меня сразу в дурдом бы и отправили, потому что ни рационально, ни иррационально или эмоционально свое поведение объяснить я не могу. Чего я ездил по городу, вместо того, чтобы сидеть в подполье или улететь в Англию, я не знаю. Ведь это был момент, когда я мог получить гражданство автоматически.

- Тогда многим предлагали вид на жительство. Вспомним хотя бы Коротича.
- … Но я абсолютно, на 100% был уверен, что победит ГКЧП. Потому что, сорри,  КГБ, милиция, армия, танки. Как можно проиграть при таком ресурсе? Невозможно, абсолютно никак.
 Некоторые люди вокруг меня, в том числе и политики, были абсолютно растеряны, чтобы они не говорили.
Но некоторые говорили, что если 19 не победили, то уже и не победят. Это были люди бизнеса в основном. И предположения эти появились уже к вечеру 19. Говорили: «Ну, если у них рук трусятся,  если они плачут и неуверенны, и мы это видим – они не могут выиграть. И если непонятно, где президент Горбачев, если до сих пор не арестован Кравчук, и даже ты на воле ходишь, значит, ничего у них не получается».
Было три таких варианта прогнозов. Я лично и некоторые люди категорически были уверены, что светит тюрьма, какое-то количество – «гадали на кофейной гуще» и очень узкое количество считали, что не получиться.

- Люди, от которых что-то зависело в нашей стране, что говорили? Ведь простые обыватели смотрели на наше правительство в надежде  получить какие-то ответы. Как вела себя общественность?
-  Общество замерло. Даже самые активные. То есть, сказать, что народ стоял на Майдане и там как-то протестовал, нельзя. Стояло там максимум 1000 человек. Народ испугался, конечно,  была большая растерянность, и сказать, что общественность проявляла себя, нельзя. Ну, во Львове было как-то чуть по-другому, в Донецке было, но сказать, что Украина активно протестовала и кричала «мы за демократию, за Ельцина!» -  нет.
Мы отслеживали области. Крым поддержал. Багров Николай Васильевич, мой хороший приятель, поддержал ГКЧП. Более того, мне прислали срочно, - 19 августа это было уже в эфире, - кассету, где он собрал партактив и говорил, что собирается Верховный Совет и утвердит решения ГКЧП. И я потом у Кравчука спрашивал,  что будет с теми, кто поддержал, а он: «А це ще треба довести». А я говорю: «вот у меня есть кассета». Но украинцы сердобольные – они никогда не садят в тюрьму.
Смешно было, когда на западе Украины многие19 августа партвзносы понесли, которые давно не платились. Там же Чорновил был начальником области, и понятно, что все перестали быть коммунистами, а тут вдруг понесли …а 21-го - стали приносить полусожженные партбилеты. Потом была большая борьба,  чтобы собрать депутатов как можно скорее. Все  хотели вообще 22 собраться, но не получалось, не успевали подлететь.

- А журналисты? Чего опасались, что прогнозировали?
- Журналисты…. Ну, зарубежные - понятно: сядет в самолет и улетит, в крайнем случае. Эти несколько человек, которые имели возможность тут работать свободно, очень переживали. Была даже истерика - смеялись чаще, чем обычно, мало пили. Это было не наплевательское отношение. Потому что когда плевать, можешь себе позволить выпить много, а когда не знаешь, чем все закончиться…

- Когда успокоились? Когда стало ясно, что все уже будет хорошо?
-К огда показали танки, которые снимали красные флаги и поднимали триколоры российские. Тогда уже стало понятно.

-  То есть, 21 августа.
- Да. 20 еще были сомнения. Потом я узнал у того же Багрова, который говорил с Пуго, что Горбачев все знал. Еще 17 августа. И он выигрывал во всяком случае, с его точки зрения. Просто не предвидел степени озлобления Ельцина, и что тот воспользуется ошибкой. А Горбачеву что? Он в любом случае возвращается. И он выжидал.
Потом Кравчук, конечно, очень волновался, потому что он нес колоссальную ответственность, особенно, когда приехали эти ребята из Москвы. Варенников, с ним был генерал Шариков, Станислав Гуренко. Там целая история была и мы так немножко были в курсе благодаря Гриневу.

- Насколько доступны были первые лица нашей страны для журналистов? Они давали комментарии? Насколько были открыты?
- Ну, вот Народна рада давала. Это демократическая часть ВР. Их там 130 человек было всего лишь. Но я бы не сказал, что Кравчук был максимально открыт. Он дал пресс-конференцию 22 августа.

- Но наблюдать же его можно было в протяжении этого времени. Он же живой человек, и можно было проследить настроения, эмоции, состояние.
-  Вопрос в другом. Вот  сейчас есть какая-то пресса, возможно полумаргинальная, но есть. А тогда мы только начали отходить от «совка». То есть, у тех, кто имел аккредитацию, шансы встретить Кравчука просто в коридорах ВР  были довольно высоки. Тогда были открыты все коридоры, кулуары. Но таких журналистов было мало. Сейчас там стоит их полным полно. А тогда именную аккредитацию имели корреспонденты «Правды» да «Известий», ну, может, еще 2-3 изданий. Плюс несколько иностранных корреспондентов.

- Человек десять-пятнадцать?
- Да, в общем, которые имели возможность, что то спросит у кого-то. Все остальные работали по указанию редактора. Он задачу поставил поехать  и спросить что-то у кого-то - журналист поехал, спросил и все. А редакторы тоже сидели и молчали. Поэтому они были доступны для тех единиц, которые работали, как цивилизованные журналисты.  Ну, Гринев – зампред ВР, фактически четвертый человек в стране, всегда был доступен и радушен.

- Как много он мог сказать из того, что знал, и сколько он говорил?
- Понимаешь, мы имели этот «западный контракт»… Там,  если ты получаешь аккредитацию в госдепартаменте, то по умолчанию рассказываешь не все, что видишь и слышишь. Тут надо найти этот маленький баланс. Это условие допуска и постоянного присутствия. Точно так же и тут было.  Большинство разговоров сводилось к тому, «что же будет с родиной и с нами», и не было цели взять эксклюзив.

- Всех тогда интересовало, «что же будет с родиной и с нами». Но он мог об этом говорить открыто и откровенно?
- Да, мы говорили абсолютно легко, и он ничего не скрывал. Ну, наверное, что-то скрывал, он же не идиот. Это в сегодняшней политике все требуют открытости. Это бред полный – политика не бывает открытой. Я не могу детально обсуждать Иванова, который идет на должность министра, со всеми его недостатками и достоинствами. Никто не захочет быть министром.

 - Чья заслуга в том, что Украины это, по большому счету, не коснулось? Леонида Макаровича? Его окружения? Он довольно быстро выступил с обращением, что все будет в порядке.
- На первом месте я бы поставил роль Президиума ВР, на втором - лично Кравчука.

- Он же рисковал реально. Или, все-таки, мог просчитать?
- Не думаю. То, что он сотни раз рассказывал, как его день проходил тогда поминутно…
Там же была очень интересная ситуация. Там, где сейчас Министерство Чрезвычайных ситуаций, базировалась Воздушная армия. Это было единственное военное соединение, находящееся в юрисдикции и Украины. Понимаешь, да?  Тогда же  все делилось на округа и не было украинской армии. Была советская. Но так получилось, что воздух прикрывала 17 армия, и она накрывала всю УкраинуЮ и когда возникло желание у Москвы направить сюда спецназ, то они должны были получить горизонты - иначе ни взлететь, ни сесть. А Морозов, который командовал 17 армией, горизонты не дал. Он мне говорил: «Я за 15 минут жизнь прожил. Потому что я выходил советским генералом  с утра 19 числа, а потом я понял, что это гражданская война и мы не дали горизонт». Тогда много таких мелких моментов было, когда было проявлено личное мужество. И потом он позвонил Кравчуку.

- Люди самостоятельно принимали решения, не спрашивая разрешения, например, у Кравчука?
- Это был личный выбор. Мы тогда страну меняли. И каждый из нас убивал Советский Союз. Кто больше, кто меньше, кто так, кто иначе, но каждый!
А Кравчук  рассказывал  потом: «Звонок по суперсвязи: «Армия с Вами» - и кладут трубку. Второй звонок: «Мы вас поддерживаем». Леонид Макарович вызвал секретаршу и попросил выяснить, кто ему звонит, ведь далеко не все знают этот телефон. Вот одним из них и был генерал Морозов. Тогда было море таких историй предательства и великого личного мужества, очень тонких и человеческих.

 - А если бы вдруг победил путч? Могло такое случиться? Что  тогда?
- Рано или поздно возникло бы общественное возмущение, и это был бы, конечно, плюс, но тогда карьеры многих людей были бы уничтожены. Включая Кравчука, включая возможный разгон ВР и  арест Народной рады. То есть, степень унитарности СССР возросла бы невероятно. Теперь уже можно сказать, что поражение ГКЧП было естественным – слишком далеко зашла перестройка. Но это была очень опасная агония уходящего режима.  И сразу после этого независимость, в которую я тоже поначалу не сильно поверил. Я же был один из тех, кто лично, своими руками снимали красный флаг со здания ЦК компартии Украины. Меня в коридорах тогда встретил Збитнев Юра и говорит: «Пошли со мной». И мы пошли на чердак, где было все загажено голубями, потом на крышу, снимали этот красный флаг.

- Какой была роль журналистов, если была таковая вообще?
- Не первая. Я бы не сказал, что все выступили с поддержкой ГКЧП, или наоборот – против него. Было такое нечто, скорее информационное. Это же креатура ЦК – главные редактора. А главный редактор не сказал, значит – сиди и молчи. Было довольно смирно, но жутко интересно.

- А для тебя лично это что значило?
- Поскольку я историк по образованию, то, конечно, щупать пульс истории или даже пальпировать саму историю – это очень интересно. Но потом, когда наступило десятилетие безвременья, я очень часто думал о том, зачем мы тогда все это делали. Передавали репортажи, советовались и снимали красные флаги…  и только сейчас уже ясно, зачем.

- И зачем?
- Пафосно говоря, для того, чтобы после 300 лет зависимости всего за 15 лет развернуться к Европе, сделать шаг к демократии, либеральной экономике и свободе слова. Хотя в те дни все было жутко интересно. То есть и жутко, и интересно.