– Меньше всего на итальянскую, хотя темперамент и динамика в ней присутствуют. В данном случае, наверное, важна не сама история, а то, как она подана. Это коллаж. Он соткан из картинок красочной эстонской природы, кусков замка, оригинальных ярких нарядов и анимации. Более всего эти картинки связывает между собой юмор и музыка. Волшебство граничит с анимацией и актерским исполнением. Завидной легкостью игры в сказку поражают Георгий Делиев и Влад Троицкий. Образы принца и принцессы в лице Ольги Алимовой и Дениса Роднянского радуют не тиражированной красотой, а забавностью. Идея – собственно, то, на что клюнул заказчик, что предначертанную злую судьбу можно изменить, – не выпирает, скорее, проглядывает и кажется вторичной. На первом плане настроение. Оно проносится через весь фильм. Чем эта сказка и хороша: дети закрывать глаза от страха не будут, а взрослые от скуки не заснут.

 

Говорят, если фильм получился – поздравления достаются всей съемочной группе. Если провал – пеняют на режиссера. В данном случае фильм в тяжелых условиях вытаскивали все. Сценарист подал идею с натурой – островом Саарема, режиссер осовременил сценарий, а генеральный продюсер Елена Фетисова воплощала фантастические идеи, закладывая по мере съемок собственное имущество.

 

– Анна Павловна Чмиль, презентуя фильм, сказала, что вы оказались единственным режиссером, который согласился работать в малобюджетном художественном проекте. После успеха в документальном кино, можно сказать, рисковали своим именем.

– Уже когда работа над фильмом завершена, несложно с улыбкой говорить о смешной смете, другое дело испытать все это на собственной шкуре. Три миллиона гривен или чуть больше дали наши. Раз в пять меньше, думаю, дала эстонская сторона. Если по-хорошему, то эта смета годится для документального фильма на Западе. У нас умудряются снимать художественные фильмы на кинопленке, еще и с претензией на хороших актеров и оригинальную музыку. Понимая все это, все равно хотелось рискнуть. Ведь первое, что могло прийти на ум режиссеру-документалисту – это снять в документальной манере. Сейчас много художественных фильмов делаются в подобной стилистике. Мне же захотелось развернуть все на 180 градусов, сделать все наоборот, не так, как в жизни. Я вообще начинаю понимать, что я не на сто процентов документалист. В том же моем фильме о Параджанове «Опасно свободный человек» много всего наверчено. Тут, прочитав сценарий, я понял, что если мне позволят, можно поиграть в странную игру. Мне позволили…

 

– Анимацию запустили в фильм в целях экономии?

– А что делать? Мы не можем соревноваться с американцами и японцами. У нас нет денег ни на миллиметр такой сложной графики. Приходится выезжать на нахальстве и природной сообразительности. Было бы у нас восемнадцать миллионов, нарисовали бы все в три дня, и у нас все летало бы не хуже, чем у них. Исходя из реальной ситуации, решили сделать часть в виде анимации. Нахально соединяется? А мне нравится! Мне казалось, что это будет в стилистике. С одной стороны – это сказка, с другой – игра в сказку. Это скорее пародия на сказку. Я не задумывался, правильно это или нет.

 

– Сколько времени длились сами съемки?

– Полтора месяца. Иногда вставали в пять утра, а ложились в час ночи. У меня журналисты спрашивают, что было смешного на съемках. Смешно было, до чего меня довел этот ритм. Ночью я садился в кресло у коттеджа, чтобы немного прийти в себя перед сном. Тишина, только море плещется. Приплывали два лебедя. Как-то слышу шаги за спиной и голос Георгия Делиева:

 

Он буквально помог мне подойти поближе. Оказалось, это бакены. Хозяйка их белой краской покрасила. Остальное рисовало мое уставшее воображение.

 

А однажды у нас был вынужденный перерыв. Прибалтика. Ветер все небо в клочья разорвал, солнце исчезло. Попался мне в руки западный журнал «Тотел фильм». И была в нем большая статья о том, как Терри Гилльям снимает фильм вроде нашего. Там тоже девочка бегала по сказочному лесу, но в отличие от нас они этот эпизод неделю снимали. Думаю: «Повезло, мы за неделю должны четверть фильма снять». Читаю дальше. Посмотрел режиссер эпизод, и он ему не понравился. Думаю: «Нормально, я отснятый материал увижу, только когда съемки закончатся». «Тогда мы снова пересняли», – пишет Терри Гилльям. Думаю: «Ничего себе, для нас два дубля – роскошь». Но этим дело у режиссера не закончилось. Не понравилось ему, как выглядит лес, и тогда они купили разрешение на вырубку трехсот пятидесяти деревьев. Привезли их в Прагу на студию Баррандов. Покрасили, развесили на них паутину, выставили свет, и только тогда, пишет режиссер, «я получил то, что хотел». Я показал нашему продюсеру статью: «Смотри, как люди снимают кино». Она прочла абзац и забрала у меня журнал со словами: «Не смей читать. Это вредная для тебя литература».

 

– Если Вы укладывались в сроки, почему фильм сдали на год позже?

– Пока мы снимали в Эстонии, у нас на Украине поменялось правительство. Помню, мы летим в самолете и никак не можем договориться о дне монтажа. Я просил у продюсера три выходных, чтобы отоспаться, а она меня уговаривала на один. Полтора часа летели, столько же длились наши пререкания, а ночью она мне позвонила и известила, что монтаж будет неизвестно когда. В лесу нам было не до политики, мы не знали о том, что подписан «Универсал», не предполагали, что те гроши, которые выделили на кинопроизводство, к нам не дойдут. В Украине же существует система – продюсер получает деньги по кусочкам. В результате люди зарплату не получили. Аппаратура осталась за границей, а чтобы ее вывезти продюсеру пришлось заложить свою машину. В этом проекте многое пришлось делать на общественных началах. При этом мы даже умудрились сделать фильм длиннее, чем предусматривалось.

 

– Зачем?

– Его хронометраж по государственной разнарядке должен был быть час десять. Наверное, в Министерстве культуры с советских времен такая графа осталась – стандарт для детского фильма. Но сейчас этот стандарт не в один сеанс не вписывался. Решили сделать фильм на двадцать минут длиннее. Никто нам этих денег не добавлял.

 

– Как вам удалось при такой убогой смете заполучить того же Георгия Делиева и композитора «Океана Эльзы» Элича Милаша?

– Встреча с Георгием Делиевым для меня стала откровением. Я знал, что он первоклассный мим, клоун и актер, но не представлял, какая разница между тем образом, который он создает на сцене, и его человеческой сутью. Это очень тонкий и интеллигентный человек. Ему понравился сценарий, остальное его не смущало, а если что-то и смущало, то он очень ненавязчиво подсказывал и предлагал по ходу. Он ко всему еще и самобытный режиссер.

 

А с Милашем у нас произошла отдельная история. Он очень хороший молодой композитор. Закончил нашу украинскую консерваторию по классу фортепиано. То, что он писал для нас, все-таки отличалось от того, что он делает для «Океана Эльзы». Когда мы его привлекли в проект, он был свободен. У него только что родился ребенок, группа записала альбом, у них не было гастролей. А когда начало у нас двигаться – в очередной раз поменялась власть. Вакарчук объявил всемирный тур «Океана Эльзы». Потом они решили записать новый альбом. К этому времени у композитора должен был родиться уже второй ребенок. Времени Милашу на нас не хватало. Мы с продюсером дошли до того, что начали радоваться тем заседаниям Верховной Рады, на которых идут серьезные голосования. Вакарчук же депутат – значит, пока он заседает, наш композитор может писать музыку.

 

– Какова может быть прокатная судьба фильма?

– Его презентация уже прошла. Он будет идти в кинотеатрах, а поскольку у нас их не так много, то готовятся русский, английский и эстонский варианты дубляжа. Как сложится его прокатная судьба – увидим. Знаю, что фильм охотно принимают для показа на многих фестивалях, поскольку детских фильмов очень мало.

 

– Вашему фильму повезло. Он вышел на украинском языке, в то время как после постановления показ иностранных фильмов отложили.

– Меня это не может порадовать. У меня своя теория на этот счет, но боюсь, она никак не реализуется. Я считаю, никакого дубляжа быть не должно. Внизу должны стоять субтитры. Считаю, что это единственный цивилизованный путь. Тот же Жерар Депардье или Дастин Хофман, когда их переводят на русский или украинский языки, – и то и другое неправильно: они же не только лицом играют, они же и голосом что-то делают. Или была такая сцена, где Николь Кидман ссорится с Томом Крузом. Они ссорятся, но делают это шепотом. Я бы хотел слушать, как они это делают, а не актера, который одним голосом двадцать пять фильмов дублирует.

 

– Но Эстонию тоже не устроил украинский язык. Она же дублирует фильм по-своему.

– В Эстонии как раз трансляция фильмов идет на языке оригинала, а субтитры на эстонском языке. Я когда не мог сразу уснуть, включал телевизор. Может, потому что это было поздно ночью, но я не видел русских сериалов. Мне попадались очень хорошие английские, французские, американские фильмы. На нашем телевидении таких великолепных подборок не встретишь. Не понимая эстонских субтитров, я с удовольствием смотрел, многое уже знал, что-то понимал. Но у них существует одно исключение. Если это фильм для детей, он должен быть переозвучен, поскольку дети быстро не читают.

 

– Презентуя ваш фильм, Анна Чмиль пообещала небывалый подъем в кинематографе, якобы в этом году на развитие выделена кругленькая сумма – двести миллионов гривен. На ваш взгляд, это может что-то изменить?

– Если разобраться, то запускается уже много документальных фильмов. Если Министерство культуры, как обещало, выделит эти деньги, то можно запустить много разных фильмов, а если они еще и будут выдавать, как нам – три миллиона на сложнопостановочный фильм, то можно будет запустить очень много разных фильмов.

 

Может, я оптимист, но мне кажется, что мы стоим на пороге такого бума, который уже произошел в России. Почти вся техническая часть нашего фильма была сделана на «Мосфильме» за полтора месяца. Я сам видел, что там все бурлит. У них режиссеров не хватает. Рассказывали, что они раньше людей чуть ли не с улицы хватали. «Мосфильм» – это огромная кастрюля. В ней столько разного варится: и документальное, и художественное, игровое кино, и продукция для телевидения. Там есть фильмы на все вкусы, в то время как у нас появляется полтора фильма в год. Вот когда у нас начнут запускаться по двадцать пять фильмов в месяц, тогда и мы к чему-нибудь придем.

 

– А где мы возьмем столько режиссеров?

– Понятно, старшее поколение давно не снимает. Среднее большей частью снимает ерунду. А молодые режиссеры у нас выходят просто в пустыню. Я не за то, чтобы тех, кому за тридцать, похоронить и открыть дорогу молодым. Тут должна быть грамотная комбинация. Но даже сейчас зовут черт знает откуда, издалека, готовы платить чужим, апробированным, а не работать со своими молодыми режиссерами. Я знаю студентов, которые говорят: «Мы не хотим работать на телевидении». Они говорят с пониманием, поскольку все побывали там на практике. Они знают, что там их заставят делать разную ерунду или клеить анонсы, на которых они быстро отупеют. После такого руки опускаются и начинаешь верить, что искусство – это ерунда, а вот деньги – это хорошо.

 

Те, кому повезет, снимают рекламу. Я знаю много клипмейкеров, знаю, какими они могли бы быть режиссерами, но необходимость кормить семью, желание купить машину восторжествовало над возможностью творчески реализовать себя в профессии. Они не столько любят эту эстраду, сколько понимают, что если будут снимать документальное кино – останутся нищими. Происходит естественный отбор: кто хочет денег – в одну сторону, кто о чем-то мечтает – в другую.