«Я не считаю себя журналистом. Говорю то, что думаю, и спрашиваю то, что хочу спросить», — говорит радиоведущий, музыкант с почти сорокалетним стажем Евгений Гольцов. Еще до Революции достоинства он уехал в Канаду — помочь с организацией новой Славянской евангельской церкви. Попал на канадское радио, где три года вел утреннее прямоэфирное шоу. Но в 2014-м вернулся в Украину и с тех пор с волонтерами и военными капелланами ездит на фронт как репортер «Радио М» (до 2015 года — «Можливість»). Ребрендинг радиостанции, а по сути — создание новой, вещателя с христианскими ценностями — дело рук Евгения Гольцова.

Его называют капелланом-аматором. Не только за общение с бойцами и местными жителями на линии фронта, а и потому, что эфиры Евгения Гольцова — в какой-то степени терапевтические: вместе с собеседниками он помогает вернуться в мирную жизнь тем, кто вернулся с войны.

Евгений популяризует оружейную культуру и по-прежнему не выпускает из рук музыкальные инструменты. «Настоящий мужчина должен метко стрелять, быть сильным, веселым и уметь играть на саксофоне ;)» — читаем его визитку на сайте «Радио М».

В разное время собеседник «Детектора медиа» вел программы «ВечерLive с Евгением Гольцовым», «РанокLive», «Чоловік і жінка», а сегодня он — руководитель и основной ведущий проекта «Радио М» «Загартовані».

— Евгений, у вас часто берут интервью?

— Нет, мне больше самому нравится брать интервью. Когда работал на радио в Канаде, понял, что за границей легче выйти на известных людей. Среди моих собеседников были Юрий Шевчук — общался с ним буквально сразу, как не стало его отца, а я не знал об этом и спросил, как ему удавалось делать то, что он делал, при таком отце — партийном работнике. Владимир Винокур, над которым я поиронизировал, что его портрет висит в школе, а оказалось, эта школа — для умственно отсталых детей. Валерия Новодворская, которая сказала, что должна закончить разговор словами «Слава Украине!». Украинская диаспора потом звонила отдельно — благодарила.

— Если бы мы сейчас были в эфире, какой была бы ваша радиовизитка?

— Я человек с разносторонним опытом, умею делать вещи, о которых многие только мечтают. Например, умею играть на саксофоне, знаю изнутри радийную жизнь, жил на другом континенте. Жизнь в Канаде в чем-то меня подкорректировала. Делать то, что тебе выгодно или что хочется, — очень правильная жизненная философия. Это философия личного пространства, которая из нас выбивалась целыми поколениями. Мне нравится моя жизнь. Нравится радио, вообще — мир медиа.

— А кто вы на радио, как вы себя идентифицируете?

— Я радиоведущий. Я бы даже сказал, что мне хочется продвигать, на мой взгляд, идеологически правильные вещи. Я не хочу быть нейтральным журналистом, который лишь спрашивает других: «А вы что думаете? А вы?» Хочу докапываться до сути. И в то же время сам утверждать вещи, в которых уверен, которые прошли проверку временем. Я говорю о ценностях, о взаимоотношениях. Мне вообще не очень хочется говорить о политике, настолько это временное явление. Сегодня он молодец, его все любят и уважают, завтра он послал кого-то на три буквы — и от него все отписались, потому что он проявил свою сущность. Политика — хайповая вещь. А есть понятия ценностные, которые были, есть и будут: жизнь, взаимоотношения, здоровье, дети, искусство.

— Из чего, по-вашему, соткано радио как жанр?

— Радиослушатели делятся на две категории: те, кто слушает радио, и те, кто не слушает. Каждый хочет найти что-то интересное для себя. Многим интересно слушать информационные сводки, свежие новости. Он едет за рулем и хочет понимать, где плотный трафик, как его объехать. Хотя, в принципе, можно по онлайн-карте посмотреть.

Существует четкая радийная статистика: несмотря на то, что в автомобиле 12 кнопок для радиоволн, у водителя в основном выставлено три радиостанции, которые он слушает. А из них чаще всего одна информационная, а другая — расслабляющая. Это мне понятно как слушателю. Радиоведущие пытаются говорить умные вещи, но если они не удерживают внимание, то неважно, насколько они умные. Если слушателю неинтересно, неактуально, если мы его не зацепили и не оставляем послевкусие, он не слушает.

Еще на две категории можно разделить тех, кто действительно слушает. Первые — потому что им нравится какой-то ведущий. Вторые — потому что им не нравится этот ведущий, но они его слушают, чтобы снова убедиться, что слушать-таки не стоит, так как он не соответствует высокому званию ведущего. У него куча недостатков, о чем они ему постоянно пишут, хейтят его, даже звонят в эфир и говорят всякие глупости. У них своя битва: они сражаются с этим ведущим. У ведущего, таким образом, есть люди из его лагеря и противники, которые очень активны. Ведь в эфир звонят 10 % слушателей, не больше. И большая часть из этих 10 % с ним не согласны. Но сказав что-то о ведущем, они могут спровоцировать другие звонки, поднять «армию» его сторонников. Мол, задели лично моего кумира, лучшего ведущего, и тут уж начинается самая что ни на есть активная поддержка.

— Вы несколько лет жили в Канаде, даже на радио там работали. Почему вернулись?

— Этот вопрос задают мне многие, но понять меня смогут только те, кто вернулся. Я не сказал бы, что там плохо. Канада — замечательная страна, я очень люблю ее и по возможности посещаю. Из-за карантина уже больше года не могу туда попасть.

Вернулся я в связи с событиями 2014 года, когда разгорелась война. Так получилось, что вылетал я из Ванкувера на следующий день после того, как сбили MH-17. Было утро, мы с моим коллегой сидели в кафе, общались. Смотрим — передают, что сбили самолет. Подумали, что речь о другом малазийском боинге, который пропал с радаров. Оказалось, что это в Украине. И в день вылета из Ванкувера персонал в аэропорту шептался между собой, мол, он в Украину летит, ко мне подходили, обнимали: «Держись».

Хотелось быть здесь с другими людьми, участвовать, помогать. Приехав домой, начал вместе с капелланами и коллегами ездить на фронт, поддерживать наших солдат.

— А каким образом вы оказались на радио в Канаде? Чем работа там отличается от будней радиоведущего в Украине, в частности, на «Радио М»?

— Меня пригласили в эфир популярного русскоязычного «Радио Вера» на Fairchild Radio. Мы пообщались, а потом директор Александра Герсон говорит: «Слушай, а ты хочешь попробовать себя в роли ведущего?». А я никогда этим не занимался! Но на радио был хороший коллектив, толковые ребята с опытом. Алексей Тарбеев, который стал потом моим хорошим другом, особенно помогал мне. На канадском радио я проработал три года.

— А ехали в Канаду как музыкант?

— Я поехал помочь с организацией новой Славянской евангельской церкви. Меня пригласили в гости, но мои опыт и навыки позволили мне руководить музыкальной частью в церкви. Я работал официально, этот статус позволял мне находиться в стране больше, чем полгода, то есть я уже не был простым туристом, а был человеком, который временно живет в Канаде. Соответственно у меня появились новые возможности, права. И параллельно я волонтерил на радио.

Мне все там нравилось до тех пор, пока не начался Майдан, массированная информационная атака против Украины, когда те, кто не поддерживал мою позицию, стали меня избегать. Тогда вся эмиграция разделилась четко на два лагеря: на тех, кто смотрит российские СМИ, и тех, кто их не смотрит. Как один мой друг говорил: «Все были русскими, а потом разбились по этническим группам, и русских осталось не так уж и много».

— Вы вернулись в 2014 году, а «Радио М» вышло в эфир в начале 2013-го. Кто его запускал?

— Поначалу оно называлось «Радіо Можливість» и преимущественно транслировало записанный контент различных партнерских радиостанций, а программы в прямом эфире выходили несколько раз в неделю. Передо мной поставили задачу запустить, по сути, новую радиостанцию, идеологическаю — как часть большой семьи, которая называется FEBC — Far East Broadcasting Company — «Дальневосточная вещательная компания» главным офисом в Лос-Анджелесе. Это религиозный вещатель, который проповедует христианские ценности. Эфиры о практическом христианстве, о конкретных вещах, которые помогают жить христианской жизнью. Сеть FEBC охватывает более сорока стран. Кстати, эта организация с 70-летней историей способствовала развалу СССР, вещая с острова Сайпан в Тихом океане (Северные Марианские Острова. — Ред.).

От одного из руководителей этого глобального проекта я узнал, что они хотят организовать христианскую радиостанцию для светской аудитории. Мне понятна эта задача: не просто умничать, а преподнести слушателю что-то интересное, полезное и важное. Должна соблюдаться пропорция, выдерживаться доза: идеология, религиозный контент — как чашечка кофе за завтраком, то есть кофе не должен заменить завтрак. Задача — не вызвать рвотную реакцию, а оставить послевкусие, которое ляжет на подготовленную почву.

Поэтому, разрабатывая концепцию, я понимал, что человеку должно быть 1) интересно, 2) полезно и 3) необходимо. Три составляющие в нужном процентном соотношении: информационно-развлекательный контент; контент, который развивает человека и полезен ему и, наконец, религиозная часть. Последняя была самой маленькой, но, возвращаясь к произведениям искусства, к шедеврам, я понимаю, что ценные вещи — небольшие. Сама по себе вещь становится ценной, когда ее мало. Когда ее много — ты ее не ценишь. Поэтому я искал людей, которые простыми словами могут говорить о духовных вещах, понятных невоцерковленному человеку. Найти было непросто. Одно дело — провозглашать религиозные лозунги, другое — быть понятным и интересным слушателю, и в то же время воспринимать его как личность, о которой хочешь позаботиться, которую хочешь послушать. Работать не для галочки.

— «Радио М», тогда еще «Можливість», вышло в эфир в 2013 году. Как получилось, что оно начало вещать именно в тех городах, которые потом оказались на линии размежевания?

— Когда радиостанция «Можливість» выходила в эфир, студия находилась в Славянске и вещала также на соседний Краматорск. Кстати, в 2014 году она пострадала во время захвата города, и один из волонтеров погиб, а четверых пытали и расстреляли бойцы «русской православной армии», объявившей «православный джихад».

Первая частота, которую радио получило в 2013 году, была низкая, неудобная. Уже потом, когда мы разработали концепцию «Радио М», я предложил поменять позывные, вещательную сетку, мы запустили студию в Киеве, откуда сегодня идет не меньше 75 % вещания.

Хотя изготовление радийного контента началось в Черновцах еще в начале 90-х. Григорий Бурлака, стоящий у истоков нынешнего «Радио М», еще говорил в студийный микрофон, привезенный с острова Сайпан. То есть программы готовили более двадцати лет, размещая их за деньги на черновицком, хмельницком и других радио.

Но запуск киевской студии все изменил. Мы вышли на девять часов прямых эфиров ежедневно, эфирная линейка полностью охватывала утро, день и вечер. Причем в соответствии с квотами украинского языка. Потому что Славянск небольшой, и там не то что ведущих, а гостей, способных интересно и доступно говорить, практически нет. Формат разговорного радио — это не песни с сообщениями о погоде в перерывах. Нужны интересные личности по обе стороны микрофона.

Когда «Радио М» начало получать частоты, Нацсовет благосклонно отнесся к нам, потому что мы не говорили о политике. Наш сигнал достигал Донецка и Луганска, покрывал оккупированные территории. И Нацсовет, скажем мягко, содействовал. Получить частоту в большом городе и сложнее, и обслуживать ее дороже. На сегодня у нас уже семь станций, причем уже не только в Донецкой и Луганской областях, две из них в Полтавской и Одесской.

«Радио М» работает в информационно-развлекательном формате. Нацсовет предоставляет небольшой выбор форматов. У нас хорошая, качественная музыка. Пришлось побороться, потому что многие люди думают, что религиозный вещатель должен все время религиозничать, проповедовать — к месту и не к месту. Образно говоря, если человек голодный, накорми его борщом, а потом проповедуй. У человека есть эмоциональная и информационная емкости, в наполнении которых он нуждается. Мы не можем затолкать в слушателя все, что хотим. Это насилие. Мы должны человеку послужить, если, конечно, к этому призваны.

В проекте «Загартовані» говорили на тему «Можно ли подготовиться к войне?» с коллегой Александром Скрипченко.

— Как вы готовились к тому, чтобы взять на себя миссию доносить христианские ценности до слушателя ненавязчиво, слыша его потребности?

— Меня рекомендовал руководитель одной из украинских радиостанций, который сейчас живет в Америке. Несколько раз он мне писал: «Отправь резюме». А я искал отговорки. Но когда отправил, не прошло и суток, как директор захотел со мной пообщаться по скайпу. И я понял, что готов.

Непосредственный руководитель радийной миссии служения в России и Украине Виктор Ахтеров, принимая меня на работу, признался: «Было много желающих, много кандидатов, но по сравнению с каждым из них у тебя было какое-то преимущество». Одним из преимуществ было то, что я на тот момент уже попробовал запустить онлайн-радиостанцию.

В любом деле важен мозговой центр и пошаговый план. Нужно наладить процесс таким образом, чтобы он мог работать без тебя. И когда я подошел к созданию «Радио М» — концепция, разнообразие контента, вещательная, сетка, требования Нацсовета, частоты, — это был серьезный вызов для меня. Я советовался, рассматривал практические примеры.

— На «Радио М» есть телефон доверия. Кто вам звонит и насколько линия популярна?

— Линия доверия на этом номере существует со времен христианской организации и миссии «Эммануил». Около 20 лет сюда постоянно звонили люди: те, кто хотел покончить с собой, страдал от насилия, а некоторые просто поговорить. Поскольку организация ушла из Украины, уже раскрученная «линия доверия» перешла к «Радио М». Среди консультантов, которые раньше работали на этой линии доверия, есть психологи и священники.

Почему люди продолжают звонить? Потому что бывает в жизни ситуация, когда уже не знаешь, к кому обратиться. Со мной такое случилось в армии. Вдруг мне стало плохо, меня отвезли в госпиталь, и я думал, что сейчас умру. Температура выше 39ᵒ. Горело в груди, я чувствовал, как пекло в легких, пульс в почках. Меня накрыли, мне было темно и холодно, наступила ночь. 1993 год. Я начал молиться. Меня не интересовало, что я кому-то мешаю спать, я просто понял, что могу сейчас умереть. Помню, как сейчас, молился и говорил: «Господи Иисусе, если ты есть, приди ко мне и прикоснись». Не знаю, сколько это продолжалось, но вдруг почувствовал, что кто-то подошел. Мне стало светло и тепло. И я вырубился. Утром проснулся — температура 36,6ᵒ. Вечером мне скажут, что у меня двустороннее воспаление легких, а утром у меня будет все хорошо. Это четко разделило мою жизнь на «до» и «после». Я понял: если обращаться к Богу, то Он слышит.

— «Радио М» участвует в социальной жизни нашего государства; работает с капелланами и волонтерами; помогает беженцам и военным. Что это за социальные проекты? Как капелланы, которые есть среди ведущих «Радио М», взаимодействуют с волонтерами? Чем помогают бойцам на фронте?

— Когда мы в 2016 году подали на частоты «Радио М», то позиционировали радиостанцию как социальное радио, которое будет говорить о том, что волнует человека. «Радио М» говорит о социуме, о жизненных вопросах, о ценностях.

Есть вопросы, в которых могут помочь социальные работники. Но у человека есть и душевные потребности. Человеку тяжело, он запутался. Он уже ничего не понимает, не хочет, у него руки опускаются, он просто плачет — все плохо. И задача в том, чтобы не просто продуктов привезти, а помочь душе человека. Я очень уважаю психологов, хотя с 2014 года их стало неоправданно много. Но есть толковые специалисты, которые помогают человеку разобраться.

При этом есть вопросы, которые на душевном уровне могут быть решены только сверхъестественно. Я надеюсь, никто не переубедит меня в обратном, потому что понимаю, что есть ситуации, в которых человеческие рассуждения бессильны: работает только практика. И тут на арену выходит человек, который может быть инструментом в руках Божьих, через которого Бог принесет человеку мир, исцеление его душе. Скажем, снайпер приходит к священнику и говорит: «Я людей убивал, они мне по ночам снятся, я каждого в прицел видел». Человек живет с этим грузом, даже если пытается этого не показывать. Потому что под бронежилетом есть душа, а защитить ее на войне нечем. И теперь этой душе больно...

— Знакомые называют вас капелланом-аматором…

— Я не считаю себя капелланом, был лишь частью капелланского служения. Человек может так называться только тогда, когда у него есть официальный статус служителя. Многие навешали себе ярлыков, в том числе и капеллана. Кроме того, есть определенные требования. Например, капеллан не может брать в руки оружие. Он может его взять один раз, но после этого он уже не капеллан. Священнослужителя должно что-то кардинально отличать от тех людей, которые держат в руках оружие и идут к нему как к священнику. Я против того, чтобы священник воевал. Понимаю, что может быть ситуация, когда человек должен воспользоваться оружием, чтобы защитить кого-то. Но тем самым преступается какая-то черта, и ты уже не можешь быть священником.

— В каком же качестве вы ездите на фронт? Как и о чем общаетесь с бойцами?

— Я езжу на фронт с осени 2014 года. Ездил с капелланским подразделением. Мы посещали бойцов, поддерживали морально и материально. Но где-то с 2017 года я стал ездить как репортер. Общался и с военными, и с гражданскими, поскольку у нас есть вещание в том регионе.

Продолжаю ездить как журналист, у меня есть пресс-карта, я прошел специальное обучение в учебном центре «Десна». Тем не менее, стараюсь законнектить между собой бойцов и толковых капелланов. Потому что люди, физически вернувшись на мирную территорию, не всегда ментально возвращаются с войны. Недавно ехал в поезде, и сосед по купе говорит: «У меня сын родился. Я неделю с ним побуду — и назад на фронт. Я нужен пацанам». Я спрашиваю: «А сыну своему ты что, не нужен?» А он не знает, что сказать. Часто лозунг «я нужен тут» не позволяет увидеть реальность, в которой нужно воспитывать своих детей.

Есть вещи, которые в нашем обществе должны поменяться. Например, отношение к ветеранам. В США сегодня плюс-минус двадцать миллионов ветеранов разных боевых действий. И забота о них началась не так давно. Хотя после Вьетнама появились волонтерские организации, которые работали с ветеранами и их семьями. Сегодня это уже целая государственная индустрия с большими финансовыми и социальными возможностями: ветеранов лечат, обучают, переквалифицируют, трудоустраивают, предоставляют им жилищные программы.

Мы тоже меняемся. Меня до сих пор коробит, когда смотрю на увеселительные мероприятия: люди сидят, как ни в чем не бывало, пьют коктейли, хохочут, шутят о жизни, о политике. Мы не замечаем, не ценим, забываем, что у нас мирное небо над головой, потому что кто-то в этот момент держит линию фронта. Мы им должны.

У меня иногда возникает желание уехать отсюда, потому что ощущение, что головой о стенку бьешься или в закрытую дверь лупишь. В Украине 400–500 тысяч людей, которые прошли зону боевых действий, плюс члены их семей. Все эти люди столкнулись с переменами, которые принесла им война. Я не знаю тех, кто вернулся оттуда нормальным. Это без упрека в их адрес. Есть перемены, которые на таком глубинном уровне произошли, что отражаются на всем — на их жизни, на жизни их окружения. Например, недавно отправили на принудительное лечение парня, который минировал Мост метро в Киеве. Нам надо учиться жить вместе. Им нужно учиться жить на мирной территории, а нам — жить с теми людьми, которые убивали.

— С 2017 года вы — один из ведущих программы «Загартовані». Вместе с психологами и военными капелланами помогаете тем, кто прошел войну, вернуться в мирную жизнь. Вам не хотелось начать какой-то новый проект?

— Года три уже я не руковожу радиостанцией. Но в рамках общего проекта FEBC занимаюсь другими вопросами, в том числе поездками на фронт, проектом «Загартовані» и музыкой. Проект «Загартовані» включает радиопрограммы, поездки на фронт, работу с людьми, специальные мероприятия, которые из-за карантина мы больше года не можем проводить. Руковожу этим проектом я, и нередко сам веду эфиры.

— Как в журналистской работе и поездках на фронт вам помогает то, что вы музыкант?

— Я 39 лет занимаюсь музыкой. Ровно 30 лет назад получил первый профессиональный диплом — об окончании музыкального училища. Музыка открыла для меня многие двери в жизни. В пионерском детстве я объездил весь Советский Союз. С разными коллективами и во время службы в армии исколесил практически всю Европу: был во Франции, Германии, Швеции, Норвегии. Можно много говорить, а можно раз сыграть на саксофоне — и все запомнят. Музыка — это дополнительные возможности. Везде, где я бывал, жил, работал, я играл.

— Какая мелодия у вас внутри сопровождает наш разговор?

— Ритмичный лаундж, что-то ритмичное, позитивное, мажорное.

— Как христианские ценности уживаются в вас с тем, что вы популяризируете легализацию оружия и любите сами пострелять в тире, причем вместе с дочерью?

— Не только с дочерью. Умение владеть оружием не является чем-то нехристианским. Это навык. Такой же, как умение водить автомобиль, обращаться с электроинструментами. Отношусь к этому чисто практически. Знаете, я был пацифистом до 2015 года, но пришел к тому, что должен уметь обращаться с оружием. Моя жена была против оружия, но, видя мое ответственное отношение к нему, наблюдая, как я себя веду, изменила свое мнение. Однажды мне было достаточно продемонстрировать оружие, чтобы предотвратить нападение агрессивного человека с ножом.

Я владею только легальным оружием и пропагандирую оружейную культуру. Она была выдавлена из нашей жизни советской властью. Я же сторонник того, что эта культура должна быть частью личной ответственности за свою жизнь. Посмотрите на Израиль. Девушка в красивом платье идет с мужем за руку, а у нее на плече висит винтовка. У нас же убивали частную собственность, в нас убивали индивидуальную ответственность, способность и желание быть хлеборобом-одиночкой, человеком, который сам о себе заботится.

— Вы отправляетесь на фронт как помощник капеллана, который не берет в руки оружие. Или как журналист, который тоже не должен пользоваться оружием. И музыканта вооруженного трудно себе представить...

— Журналисты — одна из категорий граждан Украины, которым разрешено скрыто носить короткоствольное травматическое оружие. Потому что работа репортера опасна. Например, на фронте офицеры и солдаты не раз говорили, что я правильно делаю, что вожу с собой пистолет. Мы бывали в сложных местах, где без него ездить жутковато, где даже с оружием не разрешают ходить по одному. С тех пор я езжу только вооруженным. У меня есть травматический пистолет, который может в крайней ситуации быть средством самообороны. Это может спасти жизнь.

Но я против того, чтобы оружие в руки брали капелланы. По американским стандартам у капеллана есть вооруженный помощник, который его охраняет. Сколько я помогал ребятам сопровождать капелланов, никто никакой охраны нам не давал. Меня просили капелланы не брать с собой оружие. Но, побывав в нескольких ситуациях, они согласились, что я прав.

— Что такое «идеальный эфир»?

— У меня не так много эфиров, которые запомнились почти за десять лет работы. Но некоторые помнишь благодаря внутреннему ощущению. Я считаю, что в эфире должна быть динамика, драйв, ты должен сам получать удовольствие. Мне нравится само ощущение пребывания в нем. Ты ведешь за собой людей. Модерируешь что-то, реагируешь, взаимодействуешь. Мне нравится, когда я понимаю путь, по которому иду. В эфире случаются спонтанные вещи — как непредвиденная дорожная ситуация, когда выскакивают неадекватные водители. Конечно, могут быть и заготовки, но они не всегда срабатывают. Ты себе одно придумал, а все пошло совсем по-другому. Идеально — не идеально, но ты понимаешь: есть взаимосвязь со слушателем.

— А наоборот — провальный?

— Были эфиры, которые я считал провальными, а со стороны они оказались интересными. Эфир проваливается в первую очередь из-за неподготовленности ведущего. Он должен быть вовлечен в материал. Провальный эфир — номинальный, который абсолютно тебе не интересен, который надо отбыть. Лучше вообще его не проводить.

— Что вы мечтаете сделать в эфире, чего еще не делали?

— Я хочу запустить новую радиостанцию :)

Фото — архив Евгения Гольцова