Недавно в Киеве сценарист, скрипт-доктор и журналист Владимир Громов провел недельный «Сценарный лекторий», который был организован сценарной платформой Terrarium*.

Владимир Громов окончил сценарный факультет ВГИК в Москве, семь лет работал в Киеве и уже четыре года живет в Варшаве. В прошлом преподавал во ВГИКе, на Высших курсах сценаристов и режиссеров, в Латвийской академии культуры, в Киевском национальном университете кино и телевидения им. Карпенко-Карого. По сценариям Владимира Громова вышли телефильм «Городской пейзаж» и сериал «Версия». Он является соавтором сценария фильма Александра Шейна «ВМаяковский» (2018). Регулярно пишет о польском кино для портала culture.pl.

«Детектор медиа» поговорил со сценаристом и преподавателем о том, какие фильмы и сериалы нужны современной Украине, о польско-украинской копродукции и о том, почему снятая в Украине «Маленькая Вера» — не украинское кино…

Кино как способ понять смысл жизни

— Владимир, кем вы считаете себя в первую очередь — сценаристом, скрипт-доктором, преподавателем сценарного мастерства, редактором, журналистом?

— В первую очередь, конечно, сценаристом. Все остальное — это способ справляться с ситуацией. Да, я закончил сценарный факультет ВГИК и всегда хотел заниматься только этим. Но мне уже во время учебы стало понятно, как рассказывать о кинодраматургии и править чужие сценарии, поэтому я стал этим заниматься.

Конечно, мне всегда хотелось писать сценарии. Но вопрос в том, что в нашей реальности писать сценарии — это садиться в телевизор и сочинять многокилометровые сериалы. Я на нескольких сериалах поработал, какие-то написал сам, и понял, что мне этого совсем не хочется. Потому что пять-шесть лет такой жизни — и ты кончишься, как мне казалось, постоянно-постоянно прогоняя через себя этот материал. Я устал довольно быстро и подумал, что лучше я попробую продержаться на каких-то косвенных работах, связанных с кино, чтобы в это время продвигать собственные киносценарии. Что я и пытаюсь делать.

Иногда возникают какие-то ситуации, как с фильмом «ВМаяковский», когда мне удалось как сценаристу реализовать себя. Но пока какое-то количество моих сценариев существуют только в виде текстов.

— Что для вас кино? Почему вы однажды выбрали для себя киноискусство?

— Кино для меня — это возможность понять мир, объяснить его для себя. Я могу к любой ситуации подверстать фильм, который я видел. Для меня кино — способ как-то понять жизнь, потому что было много режиссеров и хороших фильмов, которые про все рассказали. Кино для меня — возможность как-то иначе взглянуть на реальность… Я просто много чего узнал из фильмов. Это опыт, это возможность понять что-то о смысле жизни.

— Какие бы вы хотели увидеть фильмы по вашим сценариям? О чем бы вы хотели сказать?

— У меня есть один достаточно давний сценарий полнометражного фильма. По жанру его можно было бы назвать романтической комедией. Это история о человеке, жизнь которого сложилась, наконец, более-менее удачно, он встретил девушку. Дважды этот сценарий был уже почти в запуске, но не складывалось. Я все-таки надеюсь, что он будет когда-то снят.

Другой сценарий — ближе к триллерам, в нем есть даже что-то мистическое, он обыгрывает нынешнюю киевскую реальность. Мне бы очень хотелось его увидеть, и мне кажется, что это самое интересное, что мне удалось написать.

И есть один байопик. Уже поработав над фильмом о Маяковском, я понял, что есть еще одна фигура, о которой мне интересно написать. Сценарий о Маяковском мне предложили написать, это не близкий мне человек. Но был другой поэт и писатель, о котором я сочинил сценарий, и пытаюсь его как-то реализовать.

Кроме того мы с женой, режиссером Еленой Голосий, разрабатываем сценарии.

— А в сотрудничестве с киностудиями, продакшенами вы ищете возможности или единомышленников?

— Я ищу возможности. Но здесь все непросто, понимаете… Есть российское кино, с которым мне сейчас не хочется связываться. Мне неприятна нынешняя Россия, я не хочу в ней работать, не хочу иметь к ней какое-либо отношение. Хотя я «оттуда»… Я понимаю, что вся эта агрессия в России направлена и наружу, и внутрь. Я сужу даже по нашему фильму «ВМаяковский»…

В мае прошлого года, когда в России произошли перевыборы и сформировалось заново правительство, министр культуры Медынский с трибуны предложил накрыть всех железным колпаком и потребовать: а ну-ка, рассказывайте, на что вы потратили государственные деньги, где бабло? В том числе они завели уголовное дело на тех, кто делал «ВМаяковского». Хотя просто речь шла о том, что деньги возвращены не полностью, это была нормальная рабочая ситуация. Но всех нужно держать подвешенными, всех надо прессовать…

У меня сейчас такое впечатление, что иначе там ничего не существует и российское кино — это несколько крупных структур, которые эти деньги делят. Я уже не говорю о том, что они чудовищно, по большей части, продвигают идеологию. Многие российские фильмы последних лет мне симпатичны, но вся индустрия выглядит ужасно. Я не хочу с ней связываться…

— А с Украиной сложно?

— А с Украиной сложно, потому что тут нужно делать что-то для телевизора и делать плохо. Потому что ни у кого не стоит задача сделать хорошо. Стоит задача сделать быстро, чтобы это было в неких понятных рамках. А киностудии пока все очень настороженные. Я с шестью-семью продюсерами, которые сейчас делают в Украине кино, общался, и пока очень тяжело с ними договориться. Перспективы есть, но пока больше сказать не могу.

Из Москвы — в Киев

— Вы сказали в одном интервью, что «все ехали в Москву, а я из Москвы — в Киев». Как это произошло?

— Знаете, мне про Россию все стало понятно еще в 2000 году. Когда я увидел, что идет захват телекомпаний, чья точка зрения не нравилась власти. И все сразу стало понятно — сейчас «починят» государству телевизор, а потом его начнут использовать определенным образом. Я как ответственный гражданин ходил на какие-то демонстрации в защиту НТВ…

И ладно бы мне все понятно по Россию, но и «тем» все понятно. Если говорить с любым человеком, который в России ведет дела, даже с чиновниками, то они все прекрасно понимают. Проблема в том, что никто из них уже неспособен что-то поменять. И даже не представляет, что это можно сделать. А разговоры все такие — если бы послушать, что говорят непублично люди влиятельные, облеченные властью в России, то это похлеще, чем то, что говорят по поводу России в Украине или даже в мире. Они говорят с такой злостью и ненавистью о том, что в стране происходит, что я просто не понимаю, как они просыпаются каждый день и ходят на работу… Потому что их там всех трясет от ужаса и ярости одновременно. Я вообще уже плохо понимаю, как сейчас там все функционирует…

— Вы уехали из Москвы достаточно давно, в 2007 году?

— Я поехал в Киев, потому что здесь решили снимать мой дипломный сценарий «Городской пейзаж». Это такое маленькое телекино. И я тогда совершенно не думал о Киеве. Послал сценарий одному продюсеру, а через год мне перезвонил и сказал: мы будем ставить, в Киеве. Какой Киев? Я никогда там не был, да и в Украине был один раз проездом.

Я приехал, и мне тут понравилось. Я понял, что мне здесь больше хочется быть, чем оставаться там. Хотя в Москве я был редактором крупной киностудии — в общем, мог бы там прекрасно дальше работать и строить карьеру.

— Но вы остались в Киеве, когда фильм был уже снят?

— Я женился в Киеве. Режиссером фильма по моему сценарию пригласили Елену Голосий, выпускницу института Карпенко-Карого. И в процессе производства фильма мы поняли, что нам интересно не про работу разговаривать, а про что-то другое. И мы достаточно быстро поженились после того, как сделали этот фильм. Ну, а потом, когда стало понятно, что я, скорее всего, буду здесь, мне предложили стать главным редактором киностудии Film.ua. И я какое-то время работал там.

— С какими проектами вы тогда работали?

— Киностудии Film.ua тогда было два года, и там пытались понять, как это может все функционировать как отдельная структура. Мне сейчас сложно вспомнить, за что я тогда там отвечал, потому что столько лет прошло и столько сценариев прочитано. Были военные проекты «Третьего не дано», «Паршивые овцы», «Легенда о бомбере», была редактура телефильмов, таких как «Притяжение»… Мне тогда казалось, что в представлении студии редактор — это тот, кто находит новые проекты и предлагает продюсерам. И в таком качестве я что-то отыскивал.

— В то время круг сценаристов был достаточно узким…

— Да. А сейчас все сценаристы уже освоили свои рыночные ниши и в них существуют. Универсальных сценаристов, которые способны одинаково хорошо писать в любом формате, почти нет. Таких сейчас можно по пальцам пересчитать. И в Киеве с этим сложно.

— Тогда же вы начали преподавать сценаристику в институте Карпенко-Карого…

— Да, я преподавал там несколько лет. Сейчас уже нет, потому что живу в Варшаве. Есть отдельные студенты, с которыми я продолжаю работать. Есть студенты, к которым я прихожу во время своих приездов в Киев, мы обсуждаем их сценарии.

— И вы также вели «Азбуку сценария» на Киностудии Film.ua. Кажется, это был первый профессиональный курс для сценаристов в Украине. Андрей Бабик в интервью «Детектору медиа» рассказывал, что как только узнал об этом курсе, отдал немаленькие по тем временам деньги, чтобы попасть на обучение…

— Мы вели этот курс вдвоем со сценаристом Олегом Игоревичем Приходько — он был ведущим преподавателем. Мы неплохо проводили занятия, но мы тогда, как бы это сказать, не совсем понимали, что делаем. Сейчас мои курсы в Terrarium гораздо четче организованы. Потому что тогда мы, исходя из своего опыта, считали, что сценаристов нужно учить в долгую, с заданиями. И мы пытались большую программу втиснуть в узкие временные рамки курса. Но мне кажется, что все-таки что-то у нас получилось. И для Киева это бы первый опыт таких краткосрочных курсов для сценаристов…

— Вы помните кого-то из своих тогдашних учеников? Кто-то работает активно как сценарист?

— Я с несколькими общаюсь активно. Ольгу Хавжу встретил потом уже в Москве как преподаватель Высших курсов сценаристов и режиссеров. Таня Харченко продолжила обучение в Америке… Многие себя как-то нашли — не скажу, что все в драматургии, но в кино и телевидении — да.

Объяснить все про Майдан

— В Киеве вы пережили трудное время Евромайдана. Читала ваши статьи, адресованные россиянам, в которых вы пытались объяснить суть происходящих в Украине событий…

— Почему я стал писать? Потому что я, будучи россиянином, жил здесь на тот момент уже семь лет. После событий на Майдане меня каждый день просто забрасывали вопросами из России: «А что у тебя происходит? Бросили ли тебе в голову коктейль Молотова? Не бьют ли тебя на улице за то, что ты говоришь по-русски?» Мне надоело отвечать каждому отдельно, и я написал такое обращение к россиянам — очень эмоциональное, конечно.

Мало того, что меня раздражали вопросы, меня еще раздражало некоторое высокомерие, с которым они задавались. Потому что даже в сознании большинства моих знакомых и близких Украина — это не государство, а какая-то субстанция, которая пусть себе варится, но не кипит. Это такое «наше подбрюшье», украинцы могут назвать себя как угодно, жить как угодно — главное, чтобы они не претендовали на какую-то реальную независимость. Поэтому я написал это обращение у себя в Фейсбуке, достаточно жесткое по характеру.

В России все происходящее в Украине узнавали через телевизор, а украинских источников никто не знал, да и не приходило в голову никому читать. И я рассказал ровно то, что видел и что знал из украинской прессы. С самого начала Майдана — как началось, как развивалось, чем закончилось. Попытался как-то это все резюмировать в двух страницах текста. И оказалось, что в тот момент такое резюме было очень многим нужно, чтобы узнать, что реально происходит три месяца в соседней стране. Поэтому многие перепечатали этот текст. После этого у меня взяли много интервью. И я сам написал после того еще несколько постов.

Тогда мне казалось, что я что-то кому-то могу объяснить. Но началась большая ответная истерика. И мне после дикого количества проклятий стало понятно, что словами тут ничего не изменишь. Год спустя я написал еще один, достаточно развернутый текст, который тоже имел большой резонанс. Текст вызвал большой шум, и по жалобам пользователей Фейсбука его удалили, хотя его много кто перепечатал. И на этом я бросил писать. Потому что, если ты не можешь повлиять на людей словами, на них начинает влиять история. В истории нет двух мнений. Она объяснит так, что все поймут, кто прав, а кто нет.

Происходит распад империи. Он всегда происходит как конфликт с бывшими колониями и выглядит ужасно, безобразно. Нынешняя ситуация, в какие бы там она ни облекалась формы, абсолютно типична, со всеми почти империями было так. С какими-то очень жестко, как с Османской империей или с Французской, которая устроила две войны в Индокитае и в Алжире, с какими-то, как с Британской, помягче. Но это всегда мучительно и в метрополии, и в колонии. Понятно, что есть какие-то связи, есть какая-то общность…

Но история — это постоянная смена формы существования… Я об этом и пытался сказать. Но оказалось, что большинству россиян проще жить со своими представлениями и взглядами, чем с реальностью — особенно в такой стране, как нынешняя Россия, которая вся состоит из воображения.

— А как вы продолжили заниматься журналистикой?

— С журналистикой сложилось так. Вскоре после майданных событий (это не было связано с украинской ситуацией, мне как раз хотелось оставаться в Украине) мы с семьей переехали в Польшу. Выучил польский язык, когда появилась необходимость переезда. И в Польше, поскольку нужно было что-то делать, я стал писать статьи для Института Адама Мицкевича. Это государственная организация, которая занимается пропагандой польской культуры в мире. И я стал писать статьи, брать интервью, и сейчас продолжаю это делать.

В Польше появился интерес к Украине

— Вы много пишете о польском кино…

— И о старых фильмах, и о новинках. Я посмотрел не все, но очень много.

— Как у вас складываются отношения с представителями польской кино и телеиндустрии?

— С тамошним кино сложно. Это очень закрытая ментально страна. Поляки очень сосредоточены на себе. И если ты откуда-то пришлый, то тебя туда не впускают. Есть страны, более открытые к тем, кто приезжает — Германия, Нидерланды, я уже не говорю про Америку. Там, если ты делаешь что-то интересное, ты всегда знаешь, куда пойти. В Польше не так. Мы тоже пытаемся что-то делать, но там, конечно, совсем не тот уровень, что здесь или в России. Хотя сейчас стали возникать предложения в связи с парой проектов для стриминговых сетей. Посмотрим. В Польше все очень медленно происходит.

— Как вы думаете, почему не слишком гладко складывается украинско-польская копродукция?

— Что-то складывается. Я смотрю, что в Польше появился к Украине интерес, идут популярные сериалы вроде «Девушек из Львова» или «Ватаги», который рассказывает о сложной жизни пограничников на польско-украинской границе и снимался с участием Film.ua. Я думаю, что это сотрудничество будет увеличиваться. В Польше начались разговоры — давайте что-нибудь совместное сделаем, связанное именно с украинско-польской тематикой, историей.

В Польше достаточно закрытый рынок, они выстроили для себя достаточно большие производственные мощности, чтобы этот рынок обеспечивать. Но все это будет расширяться. Понятно, что им нужно будет что-то делать в связи с тем, что два миллиона украинцев живут и работают в Польше. Я живу в Польше уже четыре с половиной года — очень все изменилось. Теперь невозможно в течение дня не встретить работника из Украины, не услышать украинскую речь в транспорте. Вся низовая работа связана с Украиной, диаспора очень увеличилась. В этом есть свой парадокс. Потому что из Польши точно также уехали три миллиона человек в другие страны Евросоюза на те же должности. И в Польше это чувствуется.

— Вы смотрите польские сериалы? Один из руководителей украинских киностудий сказал, что украинские сериалы сняты на более профессиональном уровне?

— Польские бесконечные телесаги М jak miłość, Na dobre i na złe, Rodzinka.pl я не смотрел. Что касается больших телевизионных проектов Czas honoru или снятого Netflix сериала «1983» — это хорошие, интересно сделанные сериалы. Это вполне качественный продукт для своего рынка. Хотя сериал «1983» Netflix показывает не только в Польше.

— Несколько лет назад сериал «Анна Герман» производства Star Media показал абсолютные рекорды телесмотрения в Польше. Хотя изначально польские продюсеры не верили в этот проект.

— Да, я знаю. Там любят историю, любят сентиментальные сюжеты. Неизменно популярен в Польше сериал Ежи Антчака Noce i dni по классическому роману Марии Домбровской. Эту семейную сагу безумно любят, бесконечно повторяют по телевизору. Им очень нравится пронаблюдать историю на протяжении десятилетий, плакать, смотреть, как все друг друга любят и страдают.

Какие фильмы и сериалы объединят украинцев?

— В украинской кинокультуре существуют страшные провалы. Какой была Польша в 70–80 годы прошлого века, легко узнать, посмотрев самые разные польские фильмы, которые покажут время, страну и поляков с разных точек зрения. В Украине невозможно найти фильм, который адекватно покажет украинские реалии того же периода. В Украине не отрефлексированы огромные куски даже недавней истории…

— Я учился во ВГИКе у мастера Марии Хмелик. Она автор сценария одного из последних советских фильмов «Маленькая Вера». Фильм снял режиссер Василий Пичул, который был родом из украинского Жданова, который теперь называется Мариуполь. Какая это история? Украинская? По-моему, нет. Потому что «Маленькая Вера» — это фильм обо всем советском пространстве. Город Жданов очень хорошо смог это пространство изобразить. Хотя по всем внешним признакам это была Украина…

— Проект, подобный польской семейной саге Noce i dni, еще не сняли в Украине. Как вы думаете, почему?

— Потому что никто еще не придумал, как это сделать. По-настоящему никто не ставил себе задачу понять, как здесь в Украине все устроено, как это должно работать и как это должно рассказываться. Кажется, никто не понимает, чего хочет украинский зритель. Да и зрители сами пока это плохо понимают. Но кто-то первый догадается и предложит украинцам…

— Но такой проект потребует серьезного дофинансирования государства — если такой сериал будет сниматься только для украинского рынка…

— Не факт, что это будет что-то дорогое. Главное — чтобы это сильно срезонировало с аудиторией.

— За счет качественной драматургии?

— Не только. Сам подход к местному материалу, к украинской истории, к тому, что тут произошло и происходит. Должны найтись художники в кино или на телевидении, которые объяснят, кто в Украине живет и что с украинцами происходит. Здесь никто этого еще не осознал. Здесь пытаются перенять какие-то формы: мы будем как Польша, мы будем Россия только без России, мы будем как Америка времен борьбы за независимость… Все время себя пытаются подстроить под какие-то исторические клише. А что тут за страна, и какую она должна принять в итоге форму, никто не знает. Поэтому самое тяжелое сейчас в Украине — даже не война, а поиск того, какую жизнь надо выстроить. Кто мы, что мы? К чему это все придет? С Майданом страна вырвалась из той исторической роли, в которой она привыкла быть.

— И сейчас в «ЛНР-ДНР» пытаются законсервировать это пространство на отдельно взятой территории… Выходит, что там — до сих пор «Маленькая Вера». Как это должно отразить современное украинское кино?

— Отчасти это смог показать Лозница в своем фильме «Донбасс». По крайней мере смог найти какую-то интересную форму, чтобы это отобразить… Понимаете, какая проблема относительно кино обо всех этих событиях. Кино хорошо, когда ты знаешь финал, у тебя есть некий завершенный образ, которым ты можешь играть. Поскольку ничего еще не кончилось, совершенно невозможно выкладывать мнение, ощущение, видение. Мы не понимаем, с чем имеем дело. Что с этим станет, мы можем только догадываться. По моему ощущению, конечно, как только ослабнет хватка, не будет никаких «ЛНР-ДНР», потому что они изначально придуманы. Люди не могут жить в придуманном пространстве…

— Может ли быть создан какой-то фильм или сериал, который объединит в Украине и Ужгород, и Мариуполь? Будет одинаково интересен зрителям и там, и там, и при этом не будет базироваться на общем советском прошлом?

— Я думаю, что, конечно, может. Во-первых, и в Мариуполе и на Донбассе все всегда себя ассоциировали с Украиной. Никто от этого никогда не отказывался…

— Но это разные образы Украины…

— Но страна одна, название одно, столица одна. Я из Ужгорода — я украинец, я из Мариуполя — я украинец. В этом я убедился, как только приехал в Украину в 2007 году. Я понял, что все разговоры про две Украины, про две страны, которые расколются по Днепру, все это — только домыслы российского телевидения, которые были еще тогда, 12 лет назад. Да, на западе Украины считали, что страна должна быть ближе к ЕС, на востоке — ближе с Россией. Но чтобы быть частью России — никто о таком в Украине не думал. Чего в самой России никто никогда не хотел понимать…

А какие могут быть общие сюжеты? Думаю, они должны быть менее историческими, потому что с историей слишком много спекуляций, никто не может понять, чья история — чья. Был бы хорош семейный сюжет о последних десятилетиях. О том, как возникла новая украинская реальность, как украинцы себя в ней нашли и начали себя в ней строить… Должны быть истории, в которых люди себя узнают. Ведь в 90-е такого разделения не было, все оказались один на один со страной, которую они совсем не знают, и пришлось как-то в ней выживать. Фрагментация началась позднее, после Оранжевой революции, после того, как произошло некоторое разочарование в этой новой стране — одним захотелось быть поближе к Западу, другим — к России, которая стала казаться более симпатичной, решившей многие проблемы своих граждан.

Мне кажется, что в этих первых десяти годах украинской независимости есть важные сюжеты, которые нужно вытащить наружу. Их, по-моему, поймут по всей стране.

Польская модель или румынская?

— В Польше хорошо понимают объединительную роль культуры…

— Да, понимают. В Польше и Украине сопоставимая численность населения (сейчас и там, и здесь проживают около 40 миллионов человек), там другая экономическая ситуация, я бы сказал — иной культурный пласт. В сфере культуры поляки очень собой занимаются, все, что они делают в культуре, даже телепроекты, — это способ думать о себе как нации, строить свою жизнь. И нужно понимать, что Польша — страна абсолютно сформированной культуры. Потому что с тех пор, как Польша была разделена, придумали ее заново поэты и художники — Мицкевич, Сенкевич, Словацкий, Матейко. Сначала люди культуры придумали, какой эта страна должна стать, а потом все остальные начали ее строить, добиваться воплощения, чтобы Польша возродилась. И в 1918 году придумали, как это сделать. И для них это очень серьезно.

И это также очень важно для Украины, потому что культура — это не просто фильмы и книги, это способ формирования и создания нации. Сначала кто-то должен представить себе страну, увидеть ее в своих произведениях. И это всех сфер касается, и телевидения — тоже.

— Достижения польского кино, работы Вайды, Кесьлевского, Занусси, Хаса, Холланд, наличие Лодзинской киношколы — одной из самых известных в мире, сыграли какую-то роль в решении Netflix и НВО начать производство сериалов в Польше?

— Нет, это чисто экономическая модель. Netflix все равно, где работать. Он прекрасно работает в Израиле — я смотрел израильские сериалы производства Netflix. Например, «Фауда» — очень хорошо сделанный сериал, совершенно непохожий на другую сериальную продукцию, очень жесткий. И понятно, что Netflix — такая структура, которая заходит и привлекает тех авторов, которым на остальное телевидение путь закрыт.

Но стриминговые сети идут туда, где это им может достаться прибыль. Карточки на подключение к Netflix продаются в Варшаве в каждом супермаркете. У нас такого и близко нет, потому что мы привыкли все смотреть бесплатно. А это означает, что мы закрываем для себя некоторые возможности развития. Так что проблема не в достижениях польского кино и развитости польской киноиндустрии, а в том, что Netflix и другие компании хорошо понимают, как они будут работать в Польше и зарабатывать деньги.

— Сегодня даже тем, кто работает в украинской киноиндустрии, ничего не говорят имена Цыбульского или Ольбрыхского. Может быть, только о Вайде слышали. Но все это в контексте «кино у соседей», а не мирового феномена польского кино…

— Польша совершенно утратила ту роль в кино для нашего зрителя, которая раньше у него была. Что я могу сказать? Плохо. Потому что польская кинематография даже сейчас, не на самом своем пике, смотрится достойно и интересно. Я сейчас в силу работы смотрю много польских фильмов — там есть на что посмотреть.

— Продюсер Александр Роднянский посоветовал украинцам смотреть, как развивается кино не в Польше, а в Румынии: «Я считаю, что для Украины подходит румынская модель — она самая живая. Это кинематограф, исследующий современного человека в его сегодняшних состояниях в предлагаемых румынских обстоятельствах».

— Я думаю, что он отчасти прав. Кино в Румынии было достаточно давно, но это была закрытая тоталитарная страна, поэтому мы об этом кинематографе мало что знали. А лет пятнадцать назад действительно началась «новая румынская волна». И там было много причин, почему она сформировалась. Я думаю, что совпало несколько факторов. В этой стране был более тяжелый по сравнению с другими советскими странами тоталитарный опыт, который нужно было как-то осмыслить. Это и удивило в фильме «Четыре месяца, три недели и два дня», который получил Золотую пальмовую ветвь. Это было преодоление очень тяжелого прошлого, которое было в разы тяжелее, чем в Украине. Румыния при Чаушеску была ближе по своему устройству к Северной Корее, чем к Советскому Союзу. С этим прошлым нужно было как-то научиться жить.

Иногда сериалы — это кино

— Вы подолгу живете в разных странах — России, Украине, Польше? Что вы думаете о телевидении в каждой из этих стран?

— Мне сложно ответить на этот вопрос, потому что телевизор я не смотрю совсем. Конечно, отчасти я работаю на телевидение уже лет двадцать, но, с другой стороны, лет двадцать назад я и перестал смотреть телевизор. То есть я никогда не смотрю ничего, кроме того, что нужно по работе. Мне это не очень интересно, если не считать сериалов. Но сериалы я смотрю в интернете. За семь лет жизни в Украине я ни разу не включил телевизор — у меня его просто никогда не было. То же самое — в Польше. Хотя я знаю, как устроен польский телерынок, что они смотрят…

Кроме того, мне кажется, что вообще телевидение — это форма, которая вскоре поменяется. Понятно, что все сведется к тому, что ты сам формируешь то, что ты хочешь смотреть. Могу сказать, что в Польше для этого больше возможностей, потому что туда уже зашли все эти стриминговые сети, кабельные — и Netflix, и НВО уже стали снимать что-то интересное полякам, и продюсеры там уже хотят с ними работать.

— Какие у вас претензии к современным сериалам? Почему вы отдаете предпочтение полнометражному кино?

— Понимаете, для кино очень важна некая законченная форма истории. Для меня кино — это форма, от начала до конца. Сценарий — тоже. А сериал — это некая антиформа, это что-то очень большое, продолжительное во времени. Ты это не воспринимаешь, ты с этим проживаешь какой-то кусок времени. Я не очень понимаю, как можно делать что-то художественное на том, что ты проживаешь.

Когда начинаю смотреть сериалы, я в первый час показа понимаю, что мне хотят рассказать, а создатели только разгоняются. Впереди еще много серией, а мне уже не хочется смотреть. Мне, правда, жаль, что сериалы такие большие. У меня не так много времени, зачем мне его тратить на то, чтобы смотреть сериалы?

Были интересные сериалы «Твин Пикс» Дэвида Линча или «Королевство» Ларса фон Триера, очень неплохие сериалы сейчас делают в некоторых странах. Поначалу было очень любопытно смотреть что-то амбициозно сделанное вроде «Подпольной империи» или «Во все тяжкие». Но невозможно сохранять на большой дистанции одно и то же качество.

— Сейчас в украинское кино и телеиндустрию пришло много людей без кинообразования…

— Дело не в кинообразовании. Я сейчас делаю развернутый онлайн-курс по истории кино и проглядываю биографии разных режиссеров. В первые 50 лет кино ни у кого не было никакого кинообразования. Они приходили на съемочную площадку, и им надо было делать кино. И так было и с режиссерами, и с операторами, и со сценаристами. Когда люди попадали в кинопроизводство, а оно было жесткое, они либо понимал его законы, либо не понимали и вылетали оттуда. Можно сколько угодно учить студентов, но достаточно им попасть на производство, как они в первые полгода сами разберутся во всем. Поэтому я не считаю, кинообразование чем-то необходимым, чтобы снимать кино. Необходимо любое нормальное образование.

Но у кинообразования есть и плюсы. С одной стороны — это возможность заранее научиться работать и о чем-то думать. С другой стороны — это некая платформа, чтобы впрыгнуть в мир кино, потому что киновуз дает нужные знакомства и контакты, понимание, как этот мир устроен. А с третьей стороны — хорошо, когда в кино приходят люди, которые хоть что-то знают о кино.

Сейчас проблема в том, что в кино приходят люди, которые вообще мало что знают и не научены думать и осмысливать что-то. Если бы какой-то киновуз давал и знания, и учил думать, то этого было бы уже достаточно для тех, кто хочет работать в кино.

— Можно ли стать сценаристом, закончив сценарные курсы, которых сейчас очень много?

— Нет, нельзя. Сценарные курсы могут дать некий базис, могут познакомить с некими понятиями. Они могут дать возможность понять, нужно это вам или нет, интересно ли это, возможность попробовать ногой воду. Некоторые продолжают. Понимаете, все еще зависит от исходных данных. Например, Андрей Бабик пришел на наши курсы уже человеком, который понимал, что хочет делать и как. Потом он пошел в производство и быстро разобрался. Поэтому ему хватило обучения у нас. Но это все-таки такой исключительный случай. После сценарных курсов нужно находить способ самообразования — либо через производство, либо (и это самый тяжелый путь) написание сценариев и рассылку их на студии в надежде, что тебя заметят. Это самый жесткий путь. Но он продуктивный.

*О платформе Terrarium

Terrarium — платформа для сценаристов, работающих над своими полнометражными или короткометражными фильмами. В Terrarium входят три основные программы — сценарный интенсив, лекторий и резиденция. Результатами первой программы «Terrarium. Резиденция» стали сценарии к фильмам «Киборги» Натальи Ворожбит, «Стремглав» Марины Степанской, «Штангист» Дмитрия Сухолиткого-Собчука. А «Террариум. Сценарный воркшоп» прошли сценарии «Экс» Ярослава Яриша, «Дом “Слово”» Тараса Томенко и Любови Якимчук.

Фотографии сделаны во время «Сценарного лектория» Владимира Громова, организованного платформой Terrarium.

Авторы фото: Ольга-Евлампия Бригас и Татьяна Нагирняк