С вечера я прочел переписку Коха с Шендеровичем и сопутствующие посты (Митрохина, Юмашевой), а с утра - так уж удачно получилось - пошел на «Generation П». Вышел и зала, сел в машину и понял, что мне - страшно. 

Вообще-то мне редко бывает страшно. И уж не помню, испытывал ли я вообще когда-либо ужас. А тут прямо накатило. Читаешь Пелевина - и посмеиваешься. А весь этот юмор, перенесенный в визуальное, прошибает каким-то жутким и совершенно серьезным холодом. Фильм о «небытии» удался. И переписка о десятилетии «разгрома НТВ» ухнула прямо в эту бездну, над которой разносится демонический хохот. Так что закралась у меня даже опасная мысль: а само это «празднование разгрома» - не часть ли промокампании фильма? (Впрочем, в «нашем бизнесе» так все устроено, что всегда чудесным образом совпадает политический старт политика с фамилией Иванов и старт рекламной кампании водки «Иванов», - не следует задумываться о том, организовано ли это или случилось само...)

Переписка - ужасная. Еще страшнее фильма. Поколение отцов полностью запуталось. Шендерович написал дежурную заметку о том, что вот началось все с разгрома НТВ и приехало к нынешней общественной деградации. Заметка обычная. Мы все привыкли к тому, что есть такой нарратив. Ну сидит там небольшая группа авторов, которая считает себя источником уверенной моральной оценки всего. Человеку в общем-то свойственно впадать в «моральный ригоризм». Собственная история компромиссов и предательств как-то благополучно вытесняется сознанием. Ну, или выстраивается такая для себя убедительная история, что «они» были «предатели» и потому их «не жалко». Понятно, что эта позиция очень уязвима. Но люди, которые «живут», понимают, «как оно все устроено» (у богини Иштар), просто относятся снисходительно к такому ригоризму. И вдруг Кох сорвался с поводка как бешеный. А его «нарратив» еще хуже. Потому что его вообще не объяснишь ребенку. Что случилось с «дядей Аликом»? Это уже неимоверно трудная жизненная драма: он когда-то поверил - сначала Гайдару, потом Черномырдину, потом Путину... И всякий раз его почему-то кидали. Но всякий раз была какая-то логика: почему надо было действовать так, а не иначе... Теперь дядя Алик отошел от дел, он путешественник и меценат. Но сердце его не в покое. Поэтому он с криками «блядь!» обрушивается на «дядю Витю Шендеровича». Трудность в том, что все они ходят на юбилеи Ельцина, «Эха Москвы», 20-летие любимого банка «Полное Возрождение России». Одни из них - когда-то бывшие «предателями» - как-то извинились друг перед другом и опять стали «друзьями». И работают вместе. Другие прощены без извинений. Потому что в отношении «однокашников» действует презумпция: оступился, да, но он очень талантливый и все-таки у него «заслуги» и т.д. А третьи - так и числятся в сволочах.

Это ужасный покер. Юмашева вскрывается - у нее две двойки («они обидели отца, который для них много сделал»). Потом - хлоп - вскрывается Шендерович - у него две тройки. Потом вскрывается Митрохин («а Немцов-то с Касьяновым поддержали тогда разгром») - у него, стало быть, два туза. Тут Кох - опа! - каре («Шендерович, да как ты вообще можешь судить, когда вы все тогда у Гусинского увязли в грязных деньгах 90-х»). Шендерович поднимает ставки, берет еще одну карту... На следующий день оказалось, что они все еще за покерным столом, все «прикупают»: пошла вторая серия писем.

А тем временем все это читает дядя Володя Путин. У него - большой стрит на руках. И он видит, как лохи «запутались в показаниях»: кто кого предал, кто там занимал «безукоризненно нравственную позицию», кого там несправедливо обидели. И демонический хохот несется над покерным столом, пока во втором письме Шендерович пытается провести тонкие дистинкции между позициями дяди Лени, который сначала что-то там не то написал, но потом тоже пострадал; тети Тани, которая осталась на НТВ и так там и работает, и еще каких-то «дядь» и «теть», которым вся эта переписка окончательно зарывает репутации... Дети смотрят и видят: и тети, и дяди вываливают скелеты из шкафов. Кому теперь интересны эти скелеты? Их фамилии надо уточнять в «Википедии». Видишь вон того страшного дядю начальника? Он еще снимался в фильме «Брат» вместе с Бодровым, изображал телеведущего? А-а-а, да-да, точно. 

Проект «реабилитации 90-х», в общем и целом необходимый, уперся в стенку. Никто не собирается переосмыслять «собственный путь». Все хотят создать «непротиворечивый нарратив», оправдывающий собственную мотивацию «тогда». Тогда «мы» создали новое творческое телевидение. Ну да, это верно. Тогда «мы» поставили заслон группе проходимцев, которые были уверены, что с помощью телевидения можно быть выше государства. Ну да, и это верно. Теперь «мы» (оба двое, и Шендерович и Кох) сидим на руинах в окружении «белых фартуков», и нам обоим тычут: «либераст поганый». Какая плохая получилась история...

Особенно плохой она стала, когда Л. Парфенов прочел вслух некий текст о том, что телевидение в РФ давно перестало быть «общественным», «творческим», да и вообще перестало быть телевидением. Плохой, потому что ничего не последовало. Ни в одной газетке не началась большая и профессиональная дискуссия о том, что надо сделать, чтобы как-то обратно вырулить к «общественной миссии телевидения», как-то вернуться к «планке профессии», как-то отличать лояльность от сервилизма. И о том, что именно зияет, как огромная дыра, в нашем телевидении. Наоборот. Последовало совсем другое. Дядя Эрнст сказал с сомнением: а сам ли Леня сочинил этот текст? А зачем? А кто за этим стоит?

Кстати, именно этот вопрос часто задает себе главный герой фильма«Generation П» Вавилен Татарский. Фильм содержит ужасный ответ. Никто не знает, как вырваться из корпорации «Богиня Иштар». 

...не исключено, что тогда, десять лет назад, мы и попали в этот замкнутый круг. И с тех пор все бесконечно повторяется, как на карусели. Примадонна все уходит со сцены и все остается. Телевизор, как шарманка, играет все те же песни и ностальгирует по советскому прошлому. Альфред Кох и Виктор Шендерович десять лет спустя возобновляют обмен открытыми письмами на той же ноте - и уж теперь доводят до апофеоза. Леонид Парфенов остается при том же своем особом мнении. 

Это только в кино в День сурка все повторяется дословно, до мелочей - в жизни хуже: есть иллюзия некоторого движения, перемен. Мы как будто взрослеем, дети вроде подрастают. Является как будто новое непоротое телевидение. В сети как будто полно свободы. Но если как следует посмотреть - меняются только детали, а в основном все то же. Мы стареем, но не растем. Дети наследуют болячки и, в первый раз узнав о тех событиях на НТВ, впадают в тот же тон, делятся на те же лагеря и идут по тому же кругу. Новое непоротое телевидение застревает в той же колее. Свободное слово блистает той же твердой уверенностью, что оппонента, ежели он, по-твоему, не прав, положено четвертовать. Сетевая свобода висит на такой же хлипкой нитке, как любая другая, и никому из нас фантастические предположения насчет урегулировать джимейл и скайп или провести в сети цензуру, не кажутся особенно фантастическими. И мы знаем, кто и зачем Д-Досит ЖЖ. 

И никак не выбраться из этого. 

То, что эмоционально десятилетней давности история с НТВ не отпускает - понятно. 

Дело не только в том, что очень личное тогда стало очень публичным, что само по себе не сделало выбор, который людям приходилось совершать на наших глазах, ни вернее, ни тверже, но сильнее накалило и без того драматичную ситуацию. Друзья становились по разные стороны баррикад, герои делались штрейкбрехерами, а штрейкбрехеры героями, люди ломали карьеру, жертвовали профессией и теряли лицо практически в прямом эфире. Возможно, в самом деле не стоило всего этого показывать. А может, и не зря это стало частью не просто новейшей истории ТВ, а личной истории большинства из нас. В конце концов, подобный выбор приходилось или придется делать всем. Я сейчас не о лояльности тому или иному боссу и даже не о подчинении силе, а о вещах вроде порядочности, способности держать слово, милосердия и прочего в этом духе.

В принципе, можно было все то же самое у Шекспира - но реалити нагляднее.

Говорить, что энтэвэшники получили по заслугам - все равно что говорить такое о катастрофе в Японии. Я не сравниваю - тогда, слава Богу, все выжили, но это тоже тот случай, когда последствия долгие и касаются всех. Не только энтэвэшников, не только телевизора, не только пишущих-снимающих. Можно было и сразу предполагать, что никто не выйдет из той истории без потерь. Никто - включая тех, кто как будто надеялся на приобретения. Но за эти десять лет мы это еще и наблюдали воочию. Каждый что-то утратил. И уж точно все - включая зрителей - лишились иллюзий. Нет, они, конечно, у всех разные были, иллюзии - ну, каждый своих и лишился. 

Но есть ущерб и похуже. Это было массовое банкротство, дефолт и обесценивание репутаций. Личных, должностных и профессиональных, и в том числе журналистских - вне зависимости от того, кто первый начал, кто как себя проявил, репутации телевизора и вообще журналиста эта история нанесла огромный урон.

А еще грустнее, что за десять лет мы не смогли этого поправить. 

Да, собственно, с чего бы? 

Разве мы сильно повзрослели за это время? Разлюбили играть в политику оттого, что нас перестали брать в игру? Решительно отказались от манипуляций, даже если цели кажутся нам красивыми? Разве мы не требуем себе преференций? Стали терпимее к оппонентам? Или, может, к своим стали терпимее? 

Мы пока так и не поняли, каким оружием владели, увлекаясь играми в священную войну, а попутно поджаривая на броне яишенку. Мы, в общем, делаем примерно то же даже после того, как наши пушки переориентировались на салют в честь Верховного Командования, а пулеметы - на стрельбу по воробьям.

Мы охотно признавали, что избалованы свободой. А мы ее чем баловали? Откуда-то мы взяли, что раз она, вся такая нагая и прекрасная, сама явилась к нам на баррикады, то мы уж и женаты, а раз женаты, то никуда она не денется и можно с ней не чикаться. Мы легко сдавали ее внаем и охотно разменивали на первые встречные удовольствия. Мы, в общем, сами обходились с ней так, что всякому быстро стало ясно: а, ну эту по-всякому можно, и этих по-всякому. 

Претензий к родной партии и народу никто не отменяет. Но, как бы справедливы они ни были, наши претензии, за нами тоже кое-что числится. Как минимум - преступная халатность. А то и злоупотребление служебным положением. В общем, практически то же, что мы вменяем народу и партии. 

Это, конечно, кондовый пафос. Хотелось чего-то несколько более конструктивного извлечь из этой истории - помимо того, что уже извлечено, помимо пафоса, эмоций и вопросов, были ли тогда, десять лет назад, альтернативные варианты и получилось бы что-нибудь, если бы стороны договорились.

В поисках упущенных вариантов я решила пересмотреть довольно памятную передачу «Глас народа» - кажется, последнюю перед тем, что в «Яндекс-блогах» теперь называется «сменой руководства». Если от тех эмоций и пафоса абстрагироваться и попытаться выделить, так сказать, проблематику, получается примерно так: 

- соотношение свободы печати и свободы собственности;

- соотношение интересов общества, власти, собственника и творческого коллектива;

- специфика владения нематериальными активами;

- особенности существования государственных и частных медиа в условиях неразвитых институтов гражданского общества;

- соотношение между профессиональным долгом и корпоративными обязательствами журналиста;

- разграничение задач журналистики и пиара -

это если не считать вопросов профессиональной этики и цеховой солидарности. Банально до ужаса - повестка дня за десять лет не изменилась. И вот это самое обидное. Что никакого движения - и никаких альтернатив, ни в историческом прошлом, ни в будущем, пока мы не перейдем все-таки от переживаний о нашем провале на экзамене десятилетней давности к рутинной и нудной повестке и не начнем нудно готовиться к переэкзаменовке. 

Учиться различать интересы и быть разборчивее в средствах. Держать санитарную дистанцию с властью - всякой, как бы ни была она завораживающе очаровательна или отвратительна. Сознавать, кому и чему мы тут, собссно, призваны служить, где мы ни работай, кто б ни платил нам зарплату. 

 

НТВ не вернуть. Но энтэвэшники живы и вполне пока в форме. Журналист, к счастью, не должность, его нельзя сменить, как руководство телекомпании или госчиновника, переизбрать, как президента, пусть чисто теоретически. Ну да, можно выгнать с канала или совсем убрать из ящика - но, как выяснилось, сложно заставить уйти из профессии, с энтэвэшниками никто этого насильно сделать не смог. Мы, в общем, сами решаем, оставить нам профессию, уронить ниже плинтуса или поднять немного выше.