Почему вы не любите, когда вас зовут Мария, поправляете на Маша?

Имя Мария в Америке считается христианским. Когда я была подростком и еще говорила с акцентом, мне надоело отвечать на вопрос, почему меня зовут Мария. Надоело объяснять, что евреи в России не считают это имя христианским, а считают библейским. Так я стала Машей.

Как в начале 90-х годов возникла идея приехать в Россию? Вот Сергей Брин до сих пор говорит, что сюда не собирается.

Ну, у Сергея Брина есть некоторые сложности, связанные с тем, что он систематически нарушает российский закон.

В России же запрещена картография такого разрешения. Это нарушение федерального закона, причем довольно серьезное. Поэтому Брину умные люди, наверное, говорят, что ему в Россию лучше не соваться.

Я не думаю, что его тут будут задерживать и предъявлять какие-то обвинения.

А хрен его знает... В общем, это дело Сергея Брина. Он же не журналист, а я журналист. А интереснее места, чем Восточная Европа в начале 90-х, просто не было. Я ездила в Россию и бывшую Югославию. Все 90-е Югославия была постоянным местом моего присутствия. Потом мне надоело мотаться из Америки в Россию, и я перебралась сюда, но в Югославию еще часто ездила. Так постепенно стала журналистом, который пишет из Восточной Европы.

Нет внутреннего конфликта между желанием заниматься журналистикой и менеджментом СМИ?

Во-первых, у меня все-таки дети, поэтому ездить столько, сколько я ездила раньше, я не могу. А во-вторых, я пишу книжки, это удовлетворяет мою потребность писать и разговаривать с людьми. Без этого действительно очень тяжело. Когда долго ни с кем не встречаюсь за пределами своего социального и рабочего круга, то беру какое-нибудь хорошее интервью - это такой подъем.

Есть принципиальная разница между американскими и российскими СМИ? С точки зрения организации работы, идеологии внутри журналистских коллективов и так далее.

Я не вполне готова сравнивать, потому что то, что мы делаем в «Снобе», на мой взгляд, не похоже на другие российские СМИ. Это и по формату экспериментальная история, и, соответственно, по принципам организации работы тоже.

Например, в «Снобе» очень дружная, веселая редакция, рабочее общение плавно перетекает в дружеское и обратно. Я было хотела вам сказать, что это не очень типично для американских СМИ, но вспомнила, что в начале 90-х работала в нью-йоркском журнале, в котором всё было устроено точно так же. Наверное, чем организация больше, чем она старше, корпоративнее, тем меньше ей это свойственно. У нас кто хочет, тот работает в редакции, кто не хочет - не работает в редакции. Я часто приезжаю в офис к трем дня по очень простой причине - у меня в кабинете нет двери, поэтому читать тексты там совершенно невозможно. Я работаю дома, потом еду в тренажерный зал и уже потом в офис. С другой стороны, мой очень близкий друг, который работает в The Wall Street Journal, где силен корпоративный дух, может жить в любом городе Америки: он работает в местном корпункте, ходит на работу, когда ему удобно. Так что стереотипы рушатся очень быстро. В целом в Америке тяготение к корпоративной культуре ощущается немного больше. Но это уже тонкости.

В США есть аналог российской интеллигенции?

И да и нет, потому что интеллигенция необходима в обществе, в котором нет связей между обществом и государством. Когда общественные механизмы работают хорошо, никакая «совесть нации» не нужна. Например, выясняется, что у «Транснефти» похитили 4 миллиарда долларов. Общественность возмущается, государство немедленно принимает меры. Понятно, что это идеальная схема, которая не работает стопроцентно нигде, в том числе в Америке. Но в России нет даже общественной реакции на такие события. В Америке общественный резонанс есть, хотя бывают нарушения в связке «общественная реакция - действия государства». В Америке, скорее, есть так называемые «публичные интеллектуалы», которых немного и которые тоже пользуются большим авторитетом. Но их существование полностью зависит от наличия средств массовой информации, которые предоставляют им площадку для самовыражения. Иначе они не публичные интеллектуалы, а просто какие-то сраные интеллигенты.

Когда «Сноб» только появился, многие считали, что это проект из области фантазии, что ничего не выйдет. Вы чувствовали, что всё получится?

Когда мне было 22 года, я редактировала журнал в Бостоне, который неожиданно для многих был очень успешным. Как-то раз я поехала в Нью-Йорк делать репортаж и познакомилась с человеком, который посмотрел журнал, посмотрел мой репортаж и пришел в такой восторг, что решил основать этот же журнал в Нью-Йорке. Понятно, что это совершенно другой масштаб. Он позвал меня главным редактором. И я тогда подумала, что это слишком рискованное предприятие, что у него ничего не получится, и с финансированием непонятно что... посижу-ка я лучше в Бостоне. Но он создал журнал, который просуществовал полтора года и был одним из главных медийных явлений Нью-Йорка в начале 90-х. Бывают такие вещи, например, журнал «Столица» - просуществовал меньше года, а хвост ушел на годы. Я потом ужасно жалела, что приняла такое решение, вместо того чтобы просто пойти заняться интересным делом. С тех пор я так не поступаю. И когда меня куда-нибудь зовут, я думаю исключительно о том, интересно мне то, чем я буду заниматься, или нет. А дальше я делаю свою работу хорошо.

Маша, как получилось, что вы начинали с общественной журналистики, а потом вдруг перешли в глянец?

«Сноб» - это не глянец. У «Сноба» нет никаких родовых признаков глянца. Во-первых, глянцевая бумага, которой у нас нет; во-вторых, селебрити, которых у нас нет; в-третьих, формат, который позволяет не читать статьи - его тоже нет. Кстати, этот родовой признак есть у журнала «Афиша», который сделан так, чтобы статьи можно было не читать. Я говорю совершенно не пренебрежительно по отношению к журналу «Афиша», просто это разная технология. Наш журнал сделан так, что если ты не собираешься читать длинные тексты, он тебе ни к чему. Это подход совершенно антиглянцевый.

Каким хотелось сделать журнал «Сноб»?

В первую очередь хотелось найти оправдание бумажному журналу, который запускали в 2008 году. Для того чтобы сделать что-то на бумаге в 2008-м, нужно было иметь действительно веские причины. Потому что тексты можно вывешивать на сайте. Фотографии можно вывешивать на сайте. Всевозможный интерактив плюс видео можно вывешивать на сайте. А что дает бумага? Бумага позволяет уединиться и получить удовольствие от того, что это бумага. В чем заключается удовольствие от бумаги? Оно во многом тактильное. Поэтому в нашем журнале столько тактильных прибамбасов. Во-первых, ты его вскрываешь, достаешь из конверта - это целый ритуал, и все наши опросы показывают, что это страшно важно для читателя. Из журнала обязательно выпадают закладки, разная бумага, вырубка - всё это создает ощущение сродни книжкам для маленьких детей. Можно пощупать, засунуть палец в дырку и всё в этом духе. Это такая специально придуманная вещь.

Маша, как вы думаете, может ли iРad заменить читателям бумажную версию журнала в перспективе?

Есть люди, которые предпочитают бумагу, и я отношусь к их числу, мне совсем не нравится читать на iРad. Я либо читаю на сайте, либо на бумаге. И такие люди никогда не исчезнут. Вопрос в том, исчезнут ли носители. Это зависит не от читателя, а от рекламодателя. Пока во всем мире лучше получается зарабатывать на бумаге, чем на электронных носителях.

Какие у вас любимые журналы?

Я очень люблю воскресный New York Times Magazine. Когда-то были прекрасные журналы Wired (в его прошлой инкарнации) и Lingua Franca, который закрылся. Я в обязательном порядке читаю Vanity Fair, New Yorker... Это такие столпы, что даже смешно говорить, что они мне нравятся.

А из российских?

Что-то в последнее время ничего не нравится. Я не хочу ругать коллег, поэтому давайте ничего не буду говорить.

Чем интереснее заниматься - журналом или сайтом?

Мне было бы плохо и без журнала, и без сайта. Я очень люблю буквы. Полосы. Это с какой-то точки зрения профессиональная ностальгия. И, конечно, люблю делать пакет: все-таки во многом журнал «Сноб» - это такая подарочная упаковка контента, который мы генерим на сайте. Но и от сайта невероятный драйв. Можно отреагировать сегодня на то, что произошло сегодня, а не ждать несколько месяцев и говорить: «Всё равно это протухнет к тому времени, как мы соберемся об этом написать». То есть у меня какая-то невероятно прекрасная работа в этом смысле.

Какие есть основные принципы производства хорошего журнала?

Вообще, я считаю, что в журналистике применим только один принцип, который позволяет оценить работу - это принцип интересности. Если журнал неинтересный, он может быть сколь угодно профессиональный, красивый, но будет фигня. Если тема прекрасно расследована, текст красиво написан, но при этом неинтересен, то это тоже никому не нужно. А интересность - совершенно субъективное качество. Либо попадаешь, либо не попадаешь.

Алексей Аметов, Lookatme.ru

Фото - www.redactor.in.ua