Место в гипотетическом зале славы прессы Мостовщиков обеспечил себе ещё журналом «Столица» - самым ярким и, можно сказать, культовым изданием 90-х годов. Однако, помимо репутации выдающегося главного редактора и суперпрофи журналистского дела, Мостовщиков пользуется известностью как создатель проектов эксцентричных, недолговечных и убыточных.

Именно таковыми были просуществовавший около полугода еженедельник «Новый очевидец» и чуть более долгоживущий «Крокодил».

Затем последовали два года молчания, и вот в начале марта стало известно о том, что Сергей Мостовщиков принял приглашение стать заместителем главного редактора газеты «Известия». Сейчас, через два месяца после своего назначения, он уверен, что изданию от него может быть немалая польза.

- Сергей, расскажите, пожалуйста, как вы дошли до такой жизни? Что заставило вас вернуться в журналистику, ведь ещё сравнительно недавно вы говорили, что с этим покончено?
- Это результат совпадения двух иррациональных и труднообъяснимых вещей.

Я действительно не планировал возвращаться в журналистику, я как-то потерял способность видеть смысл в этом занятии. Вёл спокойный образ жизни, делал с Леонидом Милославским детский интернет - вернее, его кинематографический кусочек, общался с гениальным сценаристом Авдотьей Смирновой, гениальным режиссёром Борисом Хлебниковым и гениальной актрисой Марией Шалаевой, и было мне тепло, светло и хорошо. А потом умер Игорь Голембиовский, который всегда относился ко мне как к родному сыну, и я пошёл на его похороны. Там я встретил многих людей из старой редакции. Сложно описать, что я в тот момент испытал, но это было лирическое и довольно глубокое чувство.

- И этого чувства оказалось достаточно, чтобы взять и разом поменять жизнь?
- Видите ли, сейчас это уже мало кто помнит, но я свой трудовой путь начинал именно в «Известиях» - я там проработал семь лет, с 1988-го по 1995 год, всё время моего профессионального младенчества. «Известия» тогда были главной, самой читаемой газетой страны с тиражом в сколько-то миллионов экземпляров, и, конечно, то, что я - юноша совершенно беспартийный и дерзкий - туда попал, было чем-то невероятным.

Газета сделала для меня очень много и в журналистском плане, и в персональном. Например, я до сих пор живу в квартире, кредит на которую мне - в обход всех правил - дали «Известия». И красивый номер телефона, которым я пользуюсь, - оттуда же. Да и как профессионал я тоже родом из «Известий»: газета - это такой колоссальный механизм по убийству человека. И тому, кто вышел оттуда живым, в дальнейшем уже ничего не страшно.

- Но вы сказали, что совпали два фактора. Первый, как я понимаю, это похороны Голембиовского и нахлынувшие лирические воспоминания. А второй?
- Вторым стал звонок от главного редактора «Известий» Виталия Абрамова - деликатного и диковинного человека из Астрахани, который позвал меня на работу.

- А вы хоть знали, что собой представляют «Известия» сегодня? Вы понимали, куда вас зовут?
- На момент абрамовского звонка (Виталий Абрамов - главный редактор «Известий») я газету уже шесть лет не видел. Я человек психически слабый и всегда стараюсь защищать свой внутренний мир от влияния извне, а при последнем контакте «Известия» нанесли по нему такой сокрушительный удар, что я решил поостеречься. Это было что-то непередаваемое, одновременно унизительное и пугающее. Так что я не знал, что там творится, но предполагал худшее.

- И это вас не остановило?
- Мы тут как-то со средним сыном дискутировали о центральной для всей русской литературы проблематике - о драме выбора. Так вот, я совершенно уверен, что никакого выбора не существует. И поэтому не колебался ни секунды.

Однако в моём решении прийти работать в «Известия» содержался и очень серьёзный рациональный компонент. Во-первых, так я мог сделать что-то осмысленное и неотвратительное, например, хоть как-то реабилитировать и реанимировать один из главных отечественных брендов. А кроме того, я надеюсь, что эта работа сможет меня самого как-то оживить, убыстрить кровоток.

В последнее время я начал чувствовать в себе какую-то ненаблюдательность, равнодушие, занудство. И для борьбы с ними мне нужен внешний стимул. Я же последовательно двигаюсь по пути собственной деградации, я всеми силами стремлюсь принизить влияние на меня моей личности. И если в этом мне не поможет газета - бесчеловечная фабрика, которая крошит и перемалывает всё что угодно, значит, ничто, наверное, уже не поможет.

- Но какие-то персональные цели у вас в этом проекте имеются?
- Никаких. Мне уже не нужно ни карьеры, ни самолюбования, ничего не нужно от этой профессии. Но я ею занимаюсь много лет, и у меня накопилось много практических, технических знаний и умений, которые могут в «Известиях» пригодиться. Я, что называется, готов к использованию, я хочу быть полезен.

В этой газете за четырнадцать лет поменялось девять главных редакторов, тут развалено всё, что только можно развалить. И я могу немного отладить какие-то внутренние процессы: рождение темы, технологию производства номера и тому подобное. В меня это знание вколочено, я помню, как оно тут было четырнадцать и двадцать лет назад. Кто-то должен делать заметки, а кто-то - газету. Не знаю, приживусь ли я тут, но в принципе сами стены помогают: здесь ведь всё осталось таким же, как двадцать лет назад, тут даже цветы в кадках помнят меня маленького.

- А с Абрамовым как работается? Всё же он персона для позиции главного редактора довольно своеобразная...
- У меня в этой сфере низкий порог требовательности. Абрамов не мерзавец, не подонок и не скотина, и это по нынешним временам огромное достояние и завоевание. К тому же он, в отличие от меня, реалист. В таком огромном механизме, как газета, всегда есть масса тонкостей, сложностей и подводных камней, с которыми он готов разбираться. И пока довольно успешно с этим справляется. Так что я в работе с ним никаких барьеров не ощутил.

- А остальной коллектив? С теми, кто остался в газете, можно работать, или будете всех менять?
- В «Известиях» работают нормальные люди, поэтому я не замышляю никаких революций. Увольнений и назначений я требовать не буду: с теми, кто есть, вполне можно иметь дело. Конечно, они измотаны постоянными сменами руководства. Конечно, они устали и ничего не хотят. Но я пожилой романтик и верю, что иногда происходят чудеса. Сами люди, конечно, не меняются, но чудесные обстоятельства могут вытащить из них нечто неожиданное для них самих.

- А в чём формально состоят ваши обязанности?
- Формально я курирую то, чего не существует: гуманизм, общество, науку и образование. Ничего этого а) нет; б) это нельзя больше воспринимать в той парадигме, в которой к этому принято относиться. Эпоха самопознания для человечества прошла, никому больше не интересно про него самого и ему подобных. Человек сегодня - это уже не человек, а существо бесполое, безликое, чёрт знает что. А это значит, что традиционная журналистика тоже больше невозможна - она неизбежно превращается в рыдания по уходящей натуре.

Сегодня принято восхищаться журналом «Эсквайр», а по мне, так это просто такой нереально утончённый плач по человеку. В наши дни самопознанию противопоставляются знание, навык, умение: самодеятельная, спонтанная наука и культура - вот основа нового мира, и YouTube - пророк его. Сегодня интересен не человек вообще, а человек как носитель знания. Это значит, что нужно возрождать безвременно угасший жанр очерка и вообще искать новое в этой области, прощупывать нечто за пределами смертей, рыданий и сомнений. И я попробую это сделать в «Известиях».

- Иными словами, вы в газете надолго и всерьёз?
- Я не хочу зарекаться. Мне всё равно, сколько я тут продержусь, да и вообще я, честно говоря, не верю в концепцию будущего. День, два, пять, семь месяцев - очень хорошо. Как будет, так и слава Богу.

Галина Юзефович, интернет-издание «Частный Корреспондент»

Фото - www.lenta.ru